Хроники Нарнии (сборник), стр. 88

За следующие несколько дней королевич узнал, кто есть кто. Барсука и вправду звали Землероем, из всех троих он был самый старший и самый добрый. Гном, который хотел убить Каспиана, принадлежал к черным гномам (волосы и борода у него были иссиня-черными — и густыми, как лошадиная грива); он звался Никабрик. Второй, рыжеволосый, гном отзывался на имя Трампкин.

— А теперь, — заявил Никабрик вечером того дня, когда Каспиан впервые сел, — мы должны решить, что нам делать с этим человеком. Вы двое до сих пор уверены, что совершили благое дело, не позволив мне прикончить его. Ну и ладно, сами будете сторожить его, пока мы все не передохнем! Отпускать его нельзя — вернется к своим и живо нас заложит, уж я-то знаю.

— Волку в зубы! — воскликнул Трампкин. — Никабрик, да что на тебя нашло? Не его вина, что он ударился головой о ветку прямо над нашей пещерой. И, коли уж на то пошло, на предателя он не похож.

— Вы ведь даже не знаете, кто я, и хочу ли я вернуться к своим, — проговорил Каспиан. — Так вот, я не хочу возвращаться. Я хочу остаться с вами — если вы мне разрешите. Таких, как вы, я искал много лет.

— Рассказывай, — буркнул Никабрик, — Ты тельмаринец и ты человек, верно? Еще бы тебе не хотеть вернуться к своим!

— Да не хочу я возвращаться! — крикнул королевич. — И не могу. Я бежал, спасая свою жизнь. Король приказал убить меня. Кстати, можете оказать ему услугу, он вас отблагодарит.

— За кого ты нас принимаешь? — возмутился Землерой.

— А что ты натворил? Чем насолил Миразу, в твои-то годы? — осведомился Трампкин.

— Он мой дядя, — признался Каспиан.

Никабрик тут же вскочил и схватился за кинжал, висевший у него на поясе.

— Сам сознался! — завопил он. — Мало того, что тельмаринец, так еще и родич нашего злейшего врага! Наследничек! И вы по-прежнему отказываетесь его убивать? Совсем спятили, не иначе! — Должно быть, он проткнул бы Каспиана своим кинжалом, когда бы Землерой с Трампкином не вмешались и не усадили разъяренного гнома на земляной пол.

— Давай договоримся, Никабрик, — сурово сказал Трампкин. — Либо ты будешь вести себя прилично, либо мы с барсуком сядем на тебя верхом.

Никабрик угрюмо согласился оставить человека в покое. Тогда Каспиана попросили рассказать обо всем подробно. Когда королевич закончил, все какое-то время молчали.

— В жизни не слышал ничего подобного, — пробормотал наконец Трампкин.

— Не нравится мне это, — прорычал Никабрик. — Выходит, люди про нас до сих пор болтают… Не к добру, ой не к добру. Нянька твоя, парень, уж лучше бы она помалкивала. А тут еще учителишка этот, полукровка: с людьми связался, а туда же, в гномы метит. Ненавижу! Ух, как я их ненавижу! Сильнее, чем людей. Помяните мое слово — не к добру это.

— Не суди о том, чего не понимаешь, Никабрик, — отозвался Землерой. — Вы, гномы, все равно что люди, такие же ветреные и суетливые. Вот я — зверь, и не просто зверь, а барсук. Мы, барсуки, ничего не забываем, от крайности в крайность не шарахаемся. И я говорю: великая польза будет от нашей встречи. Перед нами подлинный король Нарнии, истинный правитель, вернувшийся в истинную Нарнию. И пускай гномы забыли мы, звери, помним, что лучше всего Нарнии жилось при короле из рода Адамова.

— Кудри мои, кудряшки! — вскричал Трампкин. — Послушать тебя, Землерой, так мы должны Нарнию людям уступить?

— С чего ты взял? — удивился барсук. — Нарния — не страна людей (уж мне ли того не знать?), но край, коим суждено править человеку. Нам, барсукам, это известно доподлинно — память-то у нас долгая. Вспомните, кто был верховный король Питер? Человек!

— Ты веришь в эти байки? — усмехнулся Трампкин.

— Я же сказал: у нас, зверей, память долгая, — отвечал барсук. — Мы ничего не забываем. И в то, что верховный король Питер правил Нарнией из своего замка Кэйр-Паравел, я верю столь же твердо, как в самого Эслана.

— Ну конечно! — хмыкнул Трампкин. — Да только вот кто ныне верит в Эслана — кроме тебя, разумеется?

— Я, — сказал Каспиан, — Быть может, раньше и я в него не верил, но теперь — верю. Среди людей многие готовы потешаться над Эсланом — ну, над историями про него. И точно так же они потешаются над историями про говорящих животных и про гномов. Порой я сомневался, а существует ли Эслан на самом деле? С другой стороны, в том, существуете ли вы — гномы, фавны и остальные, — я гоже сомневался. Но — вот они вы, самые что ни на есть живые…

— Верно, — согласился Землерой. — Твоя правда, король Каспиан. Знай: пока ты хранишь верность древней Нарнии, ты — мой король. Да здравствует его величество!

— Ну и подхалим же ты, барсук, — прорычал Никабрик. — Да будь твой верховный король Питер хоть трижды человек, это — совсем другие люди! Это проклятые тельмаринцы! Они охотятся ради забавы. Так? — Он неожиданно повернулся к Каспиану.

— Так, — с запинкой подтвердил тот. — Но я всегда охотился на обычных животных. На говорящих у меня бы рука не поднялась.

— Какая разница? — горько усмехнулся Никабрик.

— Нет, нет, — вмешался Землерой. — Разница громадная. Тебе ли не знать, что нынче в Нарнии почти не осталось говорящих животных? Что нас окружают жалкие бессловесные твари, ничем не лучше калорменских или тельмаринских? Они даже ростом не вышли… Да между вами и гномами-полукровками сходства и то больше, чем между ими и нами!

Разговор затянулся надолго. В конечном счете сошлись на том, что Каспиан останется и даже что ему, как только он встанет на ноги, позволят повидаться с «остальными» (как выразился Трампкин): в этих диких местах, как выяснилось, нашли прибежище очень и очень многие из старых нарнианцев.

Глава 6

Тайное братство

И началась самая счастливая пора в жизни Каспиана. Однажды чудесным летним утром барсук с гномами вывели королевича из пещеры и все вместе двинулись по мокрой от росы траве куда-то вверх. Миновали горную седловину и очутились на залитом солнцем южном склоне, откуда открывался вид на зеленые пажити Арченланда.

— Мы идем к Пузатым медведям, — наконец-то пояснил Трампкин.

Вышли на лужайку близ ветхого, замшелого дуба; Землерой трижды постучал по стволу. Никакого ответа. Барсук постучал снова; на сей раз изнутри дерева донесся сонный голос: «Кому не спится в такую рань?» Барсук постучал опять; дерево вдруг содрогнулось от кроны до самых корней, в стволе распахнулась дверца, и наружу выбрались три бурых (и вправду пузатых) медведя. Пока звери моргали, приноравливаясь к свету, им растолковывали, что, как и почему, а они спросонья лишь ошалело крутили головами. Когда же, после долгих объяснений, поняли, что к чему, то склонились перед Каспианом и признали его королем Нарнии. Каждый из медведей чмокнул королевича в щеку и потерся об него носом и каждый предложил его величеству отведать медку. Каспиан не стал отказываться, чтобы невзначай не обидеть зверей (хотя ему не очень-то хотелось меда, да еще без хлеба).

Когда королевич откушал и вымыл руки и лицо, липкие от меда, отправились дальше. Долго ли, коротко, но дошли до буковой рощи; Землерой остановился и позвал: «Балаболка! Балаболка!» И на его зов примчалась, изящно перепрыгивая с ветки на ветку, огненно-рыжая белка — самая красивая белка из всех, которых Каспиану доводилось видеть. Для белки она была на редкость крупной, почти с терьера, куда крупнее тех зверьков, что иногда попадались королевичу в саду замка; и одного взгляда было достаточно, чтобы понять: она умеет говорить. Как не замедлило выясниться, насчет «умеет» — это слабо сказано. Балаболка тараторила без передышки, словно доказывая, что прозвище ей дали не зря. Но вот кому-то удалось вставить словечко, белка спохватилась, вспомнила о радушии, предложила Каспиану орешков; королевич вновь не стал отказываться, и Балаболка ускакала. Королевич повернулся было посмотреть ей вслед, но Землерой шепнул ему на ухо: «Отвернитесь, мой повелитель. Следить за белкой — дурной тон. Она решит, что вы хотите узнать, где она хранит свои припасы». Каспиан послушался. Вскоре Балаболка вернулась с орехами, подождала, пока королевич перекусит, а затем предложила свою помощь. «Вам ведь надо известить других, верно? Я доберусь раньше вашего — по деревьям всяко выйдет быстрее, чем понизу». Землерой с гномами одобрительно закивали и принялись называть имена, одно диковиннее другого. Всем, кого она отыщет, Балаболке велели говорить, что на третий день, считая от сегодняшнего, на Веселой Лужайке ровно в полночь состоится Большой Совет. «Пузанам тоже передай, — прибавил Трампкин. — Мы у них были, да предупредить забыли».