Хроники Нарнии (сборник), стр. 176

Прямо посреди древнего леса (того самого, деревья которого выросли из золотых и серебряных монет; того самого, среди которого дитя, пришедшее из нашего мира, посадило дерево, Древо Нарнии), — зияла длинная широкая просека, отвратительная просека, похожая на глубокую гнойную рану, а грязные царапины борозд, по которым тащили поваленные деревья, тянулись до самой реки. Там кипела работа, щелкали кнуты, лошади с трудом волокли бревна. Но короля с единорогом поразило прежде всего то, что лесорубами оказались не только говорящие животные, но и люди. И людей там, пожалуй, было не меньше, чем животных, и люди эти — не светловолосые нарнианцы, а смуглые, бородатые жители Калормена, обширного и жестокого государства, лежавшего за пустыней к югу от Арченланда. Конечно, калорменцы в Нарнии не редкость — то купцы приедут, то послы, — ибо между двумя странами заключен мир. Однако ничем невозможно объяснить, почему тут их так много и почему они валят нарнианский лес. Тириан обнажил меч, обмотал левую руку плащом, и воители поспешили вниз.

Два калорменца погоняли жеребца, волочившего бревно к реке. А бревно застряло в грязи.

— Давай, давай, сын безделья! Тащи, ленивая тварь! — кричали калорменцы, размахивая кнутами.

Конь из последних сил упирался копытами в землю, глаза его налились кровью, он был весь в мыле.

— А ну работай, ленивая тварь! — гаркнул один из погонщиков и со всего маху ударил коня кнутом. И тут произошло самое ужасное.

До этого момента Тириан был уверен, что жеребец, которого погоняли калорменцы, это их лошадь, обыкновенная, бессловесная животина, вроде тех, что живут в нашем с вами мире. И хотя ему было крайне неприятно наблюдать столь жестокое обращение с бессловесной тварью, но все его мысли были заняты убийством говорящих деревьев. Он и представить себе не мог, что кто-либо посмеет запрячь свободную говорящую нарнианскую лошадь, тем более охаживать ее кнутом. И вдруг жеребец, поднявшись на дыбы, заржал:

— Дурак! Деспот! Ты что, не видишь, я и так делаю все, что могу?

Только тут король понял, что конь — один из нарнианцев, его подданных; гнев обуял его и Брильянта, такой гнев, что они уже не помнили себя. Меч короля взвился в воздух, рог Брильянта опустился к земле. И оба разом кинулись вперед. В следующее мгновение один из погонщиков пал, сраженный мечом Тириана, другой был пронзен рогом в самое сердце.

Глава 3

Глум

на вершине славы

— Сударь мой конь, сударь мой конь, — восклицал Тириан, торопливо обрезая постромки, — откуда тут взялись иноземцы, обратившие вас в рабство? Или Нарнию захватили? Или было сражение?

— Нет, ваше величество, — отвечал конь, тяжело дыша. — Эслан пришел. И все это с его изволения. Он приказал…

Но тут раздался голос Брильянта:

— Опасность, государь!

Тириан оглянулся. Калорменцы (а вместе с ними и несколько говорящих животных) бежали к ним. Двое погонщиков умерли, не успев даже вскрикнуть, поэтому остальные не сразу заметили, что случилось, но теперь они приближались, размахивая ятаганами.

— Быстрее! Садитесь! — вскричал Брильянт.

Король вскочил верхом на старого друга, тот развернулся и помчался прочь. Дважды или трижды он менял направление, чтобы сбить преследователей со следа, потом пересек ручей и прокричал, не сбавляя хода:

— Куда, государь? В Кэйр-Паравел?

— Вам тяжело, дружище, — отвечал Тириан, — Я спешусь, — он спрыгнул с единорога, и они стали друг против Друга.

Брильянт, — молвил король. — Мы совершили нечто ужасное.

— Нас вынудили, — отвечал Брильянт.

— Мы напали на них без предупреждения… без вызова… на безоружных… Мерзость! Мы — убийцы, Брильянт. Я опозорен навеки.

Брильянт понурился. Ему тоже было стыдно.

— Кроме того, — продолжал король, — все здесь делается по воле Эслана. Так сказал конь. Крыса-плотогон — тоже. И все говорят: Эслан пришел. Если это правда…

— Но, государь, как могут по воле Эслана твориться столь чудовищные дела?

— Он — не ручной Лев. Что можем мы знати о его делах? Мы — убийцы. Я решил вернуться, Брильянт. Я отдам свой меч и сам отдамся в руки калорменцев. Я буду просить их, пусть отведут меня к Эслану. Я хочу, чтобы он судил меня.

— Вы идете на смерть, — сказал Брильянт.

— Пусть Великий Лев обречет меня на смерть, — воскликнул король. — Пусть! Этого я не боюсь. Лучше умереть, чем жить, зная: Эслан пришел, но вовсе не тот Эслан, в которого мы верили и которого ждали! Как будто солнце взошло, но не светлое солнце, а черное.

— Именно так, — согласился Брильянт. — Будто пьешь воду, а вода — сухая. Вы совершенно правы, государь. Пришел конец всему. Идемте и отдадимся на их милость.

— Нет нужды сдаваться обоим.

— Ради нашей дружбы, государь, позвольте мне быть с вами, — сказал единорог, — Если вы умрете и если Эслан — не Эслан, зачем мне жизнь?

И они пошли вспять, роняя горькие слезы.

Как только король с единорогом показались на вырубке, калорменцы подняли крик и бросились к ним, размахивая ятаганами. Однако король протянул им свой меч рукоятью вперед и возгласил:

— Я был королем Нарнии, теперь я — опозоренный рыцарь и жду правосудия Эслана. Ведите меня к нему.

— И меня тоже, — молвил Брильянт.

Смуглокожие, пахнущие чесноком и луком люди, на лицах которых страшно сверкали белки глаз, обступили их плотной толпой. Они накинули на шею единорога веревку. Они забрали меч у короля и связали ему руки за спиной. Один из калорменцев, по-видимому, начальник (единственный, на ком красовался воинский шлем, а не тюрбан), сорвал с головы Тириана золотой обод и торопливо спрятал его в складках своей одежды. Они повели пленников на вершину холма, расчищенную от леса. И вот что пленники увидели там.

Посреди вырубки стояла сараюшка, крытая соломой и похожая на хлев. (Кое-кто из нарнианцев назвал это место Левхольмом, иные же — Хлевхольмом.) Дверь сараюшки была притворена. А у порога сидела обезьяна. Тириан с Брильянтом, ожидавшие увидеть Эслана и ничего не слышавшие об обезьяне, очень удивились. Разумеется, то был Обезьяныч, только разодетый в пух и прах, отчего вид у него стал еще более дурацкий, чем на озере Чан. Он красовался в алой куртке с гномьего плеча, сидевшей на нем вкривь и вкось. Калорменские туфли без задников, расшитые самоцветами, кое-как болтались у него на ногах — ведь известно, что обезьяньи ноги скорее похожи на руки. Голову его украшало нечто вроде бумажной короны. Рядом с Обезьянычем высилась целая гора лесных орехов, он грыз их один за другим, а скорлупки сплевывал. И все время, задирая куртку, почесывался. Целая толпа говорящих животных стояла перед Глумом, и почти все имели вид встревоженный и смущенный. Увидев и узнав пленных, животные застонали и заплакали.

— О, повелитель Глум, о, глашатай Эслана! — возгласил начальник калорменцев. — Мы привели двух плененных нами негодяев. Благодаря воинской нашей доблести и умению, с изволения великого бога Таша удалось нам взять живыми этих головорезов.

— Ну-ка, дайте сюда меч, — приказал Обезьяныч.

Королевский меч в ножнах и с перевязью был немедленно вручен Глуму, тот повесил его себе на шею, и вид у него стал еще нелепее.

— Этими двумя займемся после, — сказал он, плюнув скорлупой в сторону пленных. — Есть дела поважнее. Эти подождут. Слушайте все! Сначала — об орехах. Где Ответственная Белка?

— Я здесь, сударь, — рыжая белка выступила вперед, торопливо кланяясь.

— Ага, это ты? — Обезьяныч злобно зыркнул глазами. — Слушай, что я скажу. Я хочу… то есть Эслан хочет… чтобы орехов было больше. Тех, что вы принесли, недостаточно. Нужно больше, понятно? Вдвое больше. И чтоб завтра до заката солнца, и чтоб не гнилые и не мелкие!

Белки тревожно заверещали, а Ответственная, собравшись с духом, проговорила:

— Прошу прощения, но не мог бы Эслан сам сказать нам об этом? Нельзя ли нам видеть его…

— Ладно, увидите, — объявил Обезьяныч. — Он окажет вам такую милость (вами, между прочим, не заслуженную), явится вечером на пару минут. И вы все сможете лицезреть его. Но при одном условии: не приближаться к нему и не приставать с вопросами. Все вопросы задавать только через меня, а уж. я решу, стоит ли его беспокоить. Не пора ли вам, белки, заняться орехами? И коль скоро к завтрашнему вечеру… клянусь, вы за это поплатитесь!