Столицы. Их многообразие, закономерности развития и перемещения, стр. 48

В 1914 году столица переехала в Дуррес, который стал резиденцией нового короля Албании Вильгельма Вида (Wilhelm Wied), назначенного на этот пост коалицией великих держав, главным образом под влиянием Австро-Венгрии. Однако вскоре в городе началось исламское восстание под руководством Эсад-паши и король вынужден был бежать из своей столицы. Значительная часть страны в это время была оккупирована иностранными войсками, а Италия финансировала государственный переворот. Правительство в портовом Дурресе стало склоняться к принятию итальянского протектората под угрозой раздела Албании между различными государствами, оккупировавшими страну и претендовавшими на ее территорию (Сербии, Греции, Италии, Болгарии и Австро-Венгрии). В результате в 1920 году было принято решение о переносе столицы из Дурреса в Тирану, а проитальянское правительство в Дурресе было объявлено нелегитимным. Таким образом, новая столица в Тиране подтвердила и придала реальный смысл независимости страны, провозглашенной семь лет назад, а также обозначила переход от королевской власти к республике, ставший официальным в 1925 году. Столица была отодвинута в более безопасное место из уязвимого и слишком открытого иностранным влияниям портового города.

В Великобритании дискуссии о новой столице не занимают заметного места в пространстве публичных дискуссий. Тем не менее здесь также высказывались любопытные идеи и мнения по вопросу о возможной смене столицы. Некоторые идеи, высказанные по этому поводу, исходили из концепций необходимости сохранения английской идентичности и расподобления Англии и Великобритании. Считалось, что последняя полностью поглотила собственно английскую идентичность. Эти концепции и предложения также часто интересным образом проблематизировали имперское прошлое страны. Мы возьмем только один характерный пример из этой дискуссии, особенно важный в связи с его релевантностью для российского контекста.

Дэвис в своей небольшой статье «Ноттингем: Новая столица Англии» ставит вопрос об отсутствии у Англии собственно английской столицы, в противоположность Лондону, столице Великобритании (Davis, 2007).

Столицей Шотландии является Эдинбург, столицей Уэльса – Кардифф, столицей Северной Ирландии – Белфаст. Но как-то странно кажется, рассуждает Дэвис, считать столицу Великобритании также и столицей Англии. Действительно ли Лондон может представлять Англию, будучи столицей всей страны? Соображения гармонии и равенства заставляют размышлять о более симметричной ситуации. Англии необходима собственная столица, на роль которой Дэвис предлагает Ноттингем как небольшой город со староанглийскими традициями, находящийся между севером и югом страны. Выдвижение на эту роль крупного английского города вроде Манчестера или Бирмингема ему не кажется особенно удачным, так как это привело бы к конкуренции и зависти со стороны альтернативных больших городов.

Среди других возможных кандидатов он называет также такие символически важные города как Кентербери, место рождения англосаксонского христианства, Йорк и Уинчестер. Помимо разрешения проблемы английской идентичности перенос столицы в один из этих небольших городков сможет послужить его возрождению, а также лучшим экономическим возможностям, развитию и процветанию какой-то новой части страны, отличной от Лондона (Davis, 2007).

В 60-е годы XX века в воздухе Франции витает идея переноса столицы. В немалой степени эта идея была обязана своим возникновением историческим тенденциям высокого уровня централизации страны.

Уже в начале XIX века система централизации была настолько сильна, что Наполеон Бонапарт высказывал мысль о необходимости переноса столицы в Лион, заигрывая со своими солдатами и, видимо, стараясь потрафить их антипарижским чувствам. Впрочем, наполеоновским планам градостроительства и градопланирования он в конце концов предпочел свои военные планы (McLynn, 1997: 406).

Как мы уже упоминали, в середине XIX века происходит масштабная реконструкция Парижа, которая была осуществлена во многом за счет провинций и строительства сельских дорог (Rober & Schroter, 2004:14). Со второй половины XIX века Париж растет еще более быстрыми темпами. В 1881 году в парижском регионе проживало только 5 % жителей Франции. К 1975 году в Париже и окрестностях сосредоточилось уже 19 % совокупного населения страны.

Идея переноса была интеллектуально подготовлена публикацией ряда работ, в которых остро ставился вопрос о сверхконцентрации национальных ресурсов и населения в Париже. Наиболее яркой и знаковой из этих работ стала книга Жана-Франсуа Гравьера «Париж и французская пустыня», которая вышла в 1947 году (Gravier, 1947). Она превратилась в классическую работу и позднее множество раз переиздавалась. Главной темой этой книги стало безальтернативное доминирование Парижа в экономической, политической и социальной жизни Франции. Гравьер так писал о сложившейся ситуации: «Париж и его пригороды вели себя не как столица, заботящаяся о внутренних районах страны, а как монополистическая группа, которая пожирает свою национальную субстанцию» (Gravier, 1947). Он говорил о том, что чрезмерный рост Парижа привел к стагнации французских провинций и к упадку всей страны, приводя в связи с этим следующие удивительные данные. Между 1880 и 1936 годами 3,3 миллиона провинциалов переехало в Париж, в результате чего население Парижа утроилось, а население остальной Франции сократилось. С 1896 по 1936 год занятость в промышленном секторе в Париже выросла на 45 %, а в остальной Франции упала на 3 % (Hansen, etal., 1990: 47). Все это говорило не просто о дисбалансированном развитии, а о развитии столицы за счет провинции.

Одной из реакций на эту ситуацию сверхконцентрации стали предложения со стороны французских технократов перенести столицу Франции в специально построенный для этой цели город Лярош Гуйон (La Roche-Guyon). Предполагалось, что этот новый город станет своего рода «Монако на Сене». В начале 60-х годов во Франции был даже объявлен конкурс на лучший архитектурный план нового города, в котором победили архитекторы Альберт Лепрад и Жан Бразильер. Идея не получила, однако, никакого воплощения и дальнейшего развития.

Тем не менее дискуссия все же, видимо, отразилась на внутренней политике Франции и деятельности последующих президентов страны. В послевоенные десятилетия отцы нации – в особенности это относится к деятельности Жискар д’Эстена и Франсуа Миттерана – сосредоточились на различных аспектах регионального планирования, которое во многом было направлено на децентрализацию государства, а также на делегирование властных полномочий в провинции и в регионы (Keating, 1983).

К концу 70-х годов, во многом, вероятно, в результате успешности этой политики, население Парижа перестало расти. Менее удачной, однако, была ситуация с экономическим развитием регионов, которые должны были стать главными точками экономического роста. Тем не менее в общем и целом деятельность французских правительств и особенно отдела территориального развития (Amenagement du Terri-toire) при министерстве реконструкции и урбанистического развития сегодня признается достаточно успешной с точки зрения достигнутых результатов децентрализации страны (devolution).

Кроме того, серия градостроительных и морфологических решений устройства французской столицы (в первую очередь, конечно, речь идет о плане Большого Парижа) позволила снять или ослабить многие внутренние проблемы перегруженности инфраструктуры и ввести рост Парижа в русло нового современного развития.

Общие темы в переносах столиц: попытка обобщения

Анализ практик формирования новых столиц и современных дискуссий о возможностях их переноса в новые центры обнаруживает несколько относительно универсальных тем и сюжетов и позволяет сделать несколько более общих наблюдений. Но прежде чем мы попытаемся систематизировать мотивы различных переносов и выделить комплексы причин и каузальные комплексы, которые их стимулируют, сделаем несколько предварительных наблюдений об опыте переносов столиц на основании уже проведенного анализа.