Столицы. Их многообразие, закономерности развития и перемещения, стр. 22

Военные искажения логики центральности также могут быть связаны непосредственно с ведением военных действий– удобствами с точки зрения наступления, доставки фуража и провианта, наличия пространства для маневра или отступления.

Политические смещения. Политические факторы, композитный характер нации и асимметрия границ между двумя или более составляющими ее членами, также приводят к нарушениям принципов центральности. Столицей таких государств, ориентированных на равновесие и альянс, часто становятся города на стыке составляющих ее этнолингвистических или религиозных групп. Такие элементы стыка (hinge) присутствовали и в случае выбора Парижа.

Искажения также могут быть продиктованы соображением дистанцирования от старых центров и поиском собственной идентичности. Эта идентичность создается в процессе поиска автохтонных или аутентичных центров реальной или сфабрикованной истории или сплава различных культурных, этнических или географических элементов тех народов, которые формируют новую общность. Государства и нации постоянно находятся в процессе созидания, поддержания или реконституции своих идентичностей.

Романтическая теория гения места. Гораздо менее правдоподобным кажется романтическое представление о том, что столицы основывались по наитию, в результате обетований и религиозных вдохновений, что в их расположении нет никакой единой логики, и поиск правильного места не подчиняется рациональным соображениям или подчиняется им в очень малой мере.

По-видимому, существует два разных источника подобных представлений о естественных столицах и два разных смысла, которые с ними связываются. В первом смысле речь идет об обетованных столицах, то есть освященных свыше, подсказанных религиозными авторитетами, предсказанными учителями и пророками. Во втором смысле речь идет об исторически выверенных правильных местах, подсказанных как будто самой природой и историей. В противоположность первому источнику, где столицы названы и назначены, во втором случае речь идет о мириаде исторических случайностей, которые действуют в роли провидения и подсказывают определенное место обычно без всякого участия религиозных или каких бы то ни было еще авторитетов.

Несмотря на кажущуюся несовременность и архаичность представления о естественных столицах, вторая часть книги укажет на ее достаточную распространенность среди многих современных историков и политиков.

Более рациональной кажется точка зрения на этот вопрос, согласно которой столицы не столько обнаруживаются, сколько изобретаются и конструируются на основе различных стратегий государственного развития. Голая физическая география, лишенная человеческих измерений, дает крайне мало ориентиров, вопреки некоторым популярным мнениям. Даже естественные географические ориентиры проходят символическую адаптацию, прежде чем они могут стать полноценными членами человеческой географии или картографии. Пространство приручено человеком и приобретает его имена.

Более реалистичным кажется также предположение о том, что в выборе столицы сочетаются рациональные соображения, наложенные на группу спонтанных или исторически случайных факторов и решений.

Конструирование центра и пространства может быть совсем не чуждым логистическим соображениям, но редко с ними полностью совпадает. Правители часто выбирали для своей столицы место с определенными стратегическими преимуществами, которые по возможности вписывались одновременно в военные, коммерческие и политические стратегии управления и развития. Все дело состояло только в приоритетах. Поэтому, скажем, в случае военной опасности или уязвимости предпочтения отдавались военной рациональности и ей в жертву приносились прочие факторы.

Во многих традиционных и современных государствах столица служила своего рода рычагом, который позволял наиболее эффективно мобилизовывать ресурсы на ведение войны и устанавливать альянсы и компромиссы как внутри страны, так и с ее соседями. Важным критерием успеха здесь было то, насколько новая столица была способна разрешить существующие проблемы в широком социальном контексте и насколько привлекательной могла стать эта идея для потенциальных участников такого альянса. Так расположение столицы вписывалось в более общую стратегическую программу развития государств, и именно такая вписанность в нее определяла успех или неудачу таких мероприятий в большей мере, чем их непосредственный genius loci.

Подводя итог этому рассуждению, можно сказать, что современные планы расположения и переноса столиц могут учитывать разные схемы и группы факторов в размещении главного города страны. Достаточно распространенная и понятная логика центральности часто нарушалась и нарушается в результате географических, демографических, военных, политических, цивилизационных и множества внутригосударственных факторов. Во многих случаях логика идентичности, связанная с утверждением культурной и исторической принадлежности, возвращает столицы государства обратно в центр.

На мой взгляд, общая тенденция в расположении и перемещениях столиц состояла в постепенном переходе от культовой логики религиозных столиц, вписанных в космический порядок, к логике военной рациональности. В дальнейшем происходил и происходит переход от военных решений к логике идентичности, то есть ориентированности государства, прежде всего, на внутренние процессы с точки зрения принципов справедливости. В случае последней – мы рассмотрим множество ее примеров в следующих главах – главными ориентирами для государства служат исключительно внутренние параметры. Речь здесь, как мы уже сказали, идет всего лишь об общей тенденции, которую мы попытаемся обильно проиллюстрировать ниже.

В последующих двух параграфах мы разберем две логики перемещения столицы. Первая из них относится по преимуществу к имперским государствам и связана, прежде всего, с ведением войны. Вторая продиктована главным образом попытками установления нового баланса сил и власти внутри государства в условиях противостояния различных политических фракций и ориентирована на создание новых технологий властвования, новой легитимации политического господства и часто сопряжена с глубокими религиозными реформами. Вторая логика наиболее характерна для деспотических государств в период относительной безопасности внешних границ. Первая – для универсальных или относительно универсальных империй.

Имперские принципы переносов

Вряд ли возможно исчерпывающе описать все возможные сценарии, опции, траектории и переходы в имперском опыте построения и перемещения столиц универсальных империй. Вариации в этой области, как уже было отмечено, определялись слишком большим количеством переменных: пространственным положением, особенностями ландшафта, политических традиций и многими географическими случайностями. Все они едва ли поддаются учету в какой-то универсальной классификации. Тем не менее существует по крайней мере несколько чрезвычайно распространенных и устойчивых приемов, логик и стратегий, которые, по-видимому, носят универсальный характер и которые мы попытаемся кратко здесь описать и объяснить.

Попытка классификации эмпирических законов, определяющих перемещения столиц в универсальных империях, была предложена британским историком Арнольдом Тойнби в его капитальном труде «Изучение истории» (раздел об универсальных государствах). Он выдвинул принцип, согласно которому характер и направление перемещения центра политической власти зависит от того, кто является основателем новой столицы: внешние завоеватели, варвары или пограничные народы (Toynbee, 1987, Часть VI, глава XXV). Британский историк богато и интересно иллюстрирует этот принцип, описывая множество исторических деталей, но его изложение остается достаточно путаным, а примеры не всегда подтверждают его тезисы и выделенные закономерности.

Несколько сумбурным представляется и изложение этих законов в его более позднем втором эскизе на эту же тему (Toynbee, 1970: 67–78). Здесь он опять уделяет много места индивидуальным деталям и описаниям; менее убедительным кажется сам принцип, положенный в основу эмпирических закономерностей в размещении столиц (Toynbee, 1970:69) [24].