Пленники вечности, стр. 27
Пшибышевский сел на стул и механически возложил руку на компьютерную «мышку».
— И хорош ли красноармеец на дорабатываемой гравюре?
Полковник всплеснул руками.
— Да что ты! Прелесть! Все, как ты себе и представил — в буденовке поверх хищно ухмыляющегося черепа, с винтовкой и примкнутым штыком, на котором…
— Талоны на усиленное питание, — сквозь зубы процедил Пшибышевский.
— Скажешь — не в точку? — Полковник покачал пальцем перед носом племянника. — Не лги мне, Дездемона!
— Талонов не было, — выдавил капитан через силу. Ему хотелось громко ругаться, стрелять в воздух и пить водку из пластиковых стаканчиков, заедая ее сосисками в тесте.
— Конечно, не было. Был маузер на боку и какие-то дурацкие обмотки на голенях. Кстати, как ты это себе представляешь — зимняя шинель, теплая гимнастерка, легкомысленные бриджи английского фасона — и обмотки? Грубо! И вульгарно, словно в кинокартине хрущевских времен.
— Так и представляю, как Герман нарисовал. Интересно, а когда я сегодня по нужде в последний раз схожу, он тоже знает? И кто он такой, этот очкарик? Сын Кашпировского? Зять Кощея Бессмертного?
— Просто — капитан отдела «Ззт».
Стас тряхнул головой, словно отгоняя наваждение.
— Объяснил, дядюшка. Спасибо. А теперь излагай, что у меня будет за работа, а то уже солнце садится.
Полковник устало плюхнулся на жалобно скрипнувший стул, с омерзением откинул щелчком «мышку» и положил подбородок на сцепленные ладони.
— Отставить панику и обиды!
— Есть оставить!
— Я специально дал вам возможность познакомиться, потому как работать вам вместе.
Стас издал горлом какой-то булькающий звук, вытащил из кармана смятый носовой платок, тупо на него посмотрел. Потом очень медленно и бережно положил платок в карман.
— Есть работать в паре!
Полковник нахмурился, потом лицо его разгладилось.
— Удар держим, породу не портим. Это отрадно.
— А нельзя…
— Нельзя, — отрезал начальник странной конторы, и добавил, уже мягче: — Совсем нельзя. Отступать некуда, повсюду Москва, помнишь?
Стас заговорил парой минут позже, тщательно подбирая слова:
— А он что, может забраться мне в черепную коробку? Предсказать мои мыслеобразы и поступки?
— До полного понимания личности ему далеко…
Полковник не успел договорить. когда вошел Герман, подмигнул Стасу и изрек:
— Не так уж и далеко, как мыслится начальству. Просто чуть ближе — и будет уже не понимание, а слияние. А это большая разница.
— Точно, — привычным для Стаса ворчливо-обиженным тоном откликнулся дядя Саша. — На это мы пойтить не могем. Так у нас есть два раздолбая. А эдак — получится два шизофреника.
— Ну, один-то точно уже есть, — уверенно проговорил Пшибышевский. — Я словно белены объелся. Ничего не понимаю.
— Нечего тут понимать, — сказал Герман, сел на свободный стул, вытащил из кармана ветровки «чупа-чупс», и принялся шумно разворачивать обертку.
— Такова твоя планида и штатное расписание в нашей конторе. Каждому работнику отдела «Омега» прилагается его вторая половина, своего рода Тень — работник отдела «Зэт».
Глядя, как очкарик, плотоядно ухмыльнувшись, обсасывает заморский леденец, Стас сжал кулак и бесцветным голосом сообщил в пространство:
— Ненавижу!
— Это пройдет, — по-отечески изрек дядя Саша.
— Я в свое альтер-эго по первяночке из табельного «Макарова» шмальнул. Не попал, правда. Но дело дошло до служебного расследования.
— А ты свое табельное сдал, — довольным голосом сообщил Герман. — Так что нечего указательным пальцем шевелить, и веком дергать.
Надо ли говорить, что сидел он к Пшибышевскому вполоборота и физически не мог видеть непроизвольных реакций его организма.
— Герман, — заметил строго полковник, — ты сейчас не ведешь допрос подозреваемого, так что кончай прессинговать. Ешь свою конфетку и помалкивай.
— Есть жрать конфетку! — с энтузиазмом откликнулся Герман.
Стас вытащил из кармана непочатую пачку.
— Ношу уже третий месяц, — сказал, ни к кому не обращаясь. — Как, наверное, знает капитан Герман, рекомендованная медициной методика. Подавляя рефлекс автоматического курения, я поглаживаю пачку в кармане, щелкаю зажигалкой, чем дело и ограничивается. Вернее — ограничивалось.
Он зубами разорвал упаковку, вставил между зубами «житанину» и принялся обхлопывать карманы.
— Сидеть! — рявкнул он, когда Герман потянулся к своему карману. — А ты случайно письмецо у меня не брал? Лучше сам скажи, пока я не полез во второй внутренний карман пиджака.
— Что я, зверь, что ли, — обиженно насупился Герман. — Интим есть интим.
Полковник со злым лицом подошел к своему очкастому «юному дарованию», взял у него Стасову зажигалку и кинул Пшибышевскому.
— Вы еще дуэль устройте. На табуретках, товарищи капитаны!
Стас закурил, выпустил струйку дыма в сторону своего обидчика и мечтательно протянул:
— Хорошо бы, чтобы у товарища капитана была астма, и сей секунд случился ее приступ.
Герман перестал вылизывать леденец и подобрался, словно кот.
— Съел? — спросил с кривой усмешкой дядя Саша.
Лицо Германа озарилось вдруг причудливой смесью радости и отчаяния.
— Я же говорил — сработаемся, — выдавил он, и в следующий миг зашелся лающим кашлем.
Дурацкий леденец на пластиковой палочке упал на бетонный пол, куда отправилась секундой после и сигарета из разинувшегося рта Стаса.
— Доволен, племяш? — спросил полковник. — Похоже, вам и табуретки не понадобятся. Нет, в наше время все было проще, без всяких ментальных штучек. Карандаш, стопка бумаги, телефон и «Макаров». Где те времена?
Глава 11. Две головы на одной шее
Со дня астматического приступа у Германа минула неделя. Стас, оправившись от первого шока, постепенно проникался новым местом работы. Вернее, как таковой, службы у него не было. Дядя Саша дал неделю на «взаимную подгонку» им обоим.
«Тень» Пшибышевского больше не позволяла себе выходок, лишь иногда в его поведении сквозили пугающие Стаса нотки.
— Герман, — сказал как-то свежепереведенный из контрразведки капитан, — а как так получается…
— Ничего особенного, — ответил тот. — Ты меня совсем-совсем не узнаешь? Не помнишь?
— Сейчас выяснится, — пробурчал Пшибышевский, — что ты мой молочный брат. Нет, еще лучше — однояйцевый близнец, в детстве похищенный инопланетным разумом.
— Все банальнее.
Герман встал, снял очки. Вылил из стоявшего на столе графина воду в ладонь, сложенную лодочкой, смочил волосы. Потом достал из кармана расческу и парой умелых движений привел волосы в художественный беспорядок. Стас безучастно следил за его манипуляциями.
Потом его Тень подошла к шкафу, достала чей-то пиджак и напялила прямо поверх куртки.
— Ну как? — жизнерадостно осведомилось «молодое дарование».
— Как корове седло, — честно сказал Стас. — И вообще, выглядишь идиотом.
— Спасибо. А так?
Он скомкал вафельное полотенце, висевшее на спинке стула, потом засунул его под майку.
— Первый курс, помнишь? Лекции профессора Сорокина. Галерка…
Стасу казалось, что он помнит всех студентов своего потока.
— Галерка? Там обычно сидели те, что с других факультетов на сорокинские байки слетались, словно мухи на мед, — стал припоминать капитан. — И что же, ты там сиживал? У меня все же неплохая зрительная память. Да и учили кое-чему, параллельно с академическим курсом истории, умные дяденьки с Лубянки. Такого кадра» как ты, я бы на всю жизнь отфотографировал.
— Учить-то учили, банальную маскировку ты отметешь. Если вспомнишь галерку. А вот так вас учили?
Герман вдруг двинулся вдоль стены, отчаянно жестикулируя, слегка подволакивая ногу, и заговорил с характерными сорокинскими интонациями:
— Что является самым первым фортификационным сооружением в истории человечества? Забор? Вал? Насыпь? Неверно! Это все позднятина, не имеющая отношения к седой древности каменного века. Первым фортификационным сооружением в истории человечества является дерево! Ибо, что есть фортификация? Это то сооружение из природного или иного материала, которое позволяло человеку выжить в условиях агрессивной внешней среды, так? Убегая от саблезубого, скажем, тигра, или какого-либо еще слонопотама, обезьяноподобный предок человека ловко взбирался на пальму, чем и ограждал себя от агрессивной внешней среды в лице указанного слонопотама!.. Похоже?