В сутках двадцать четыре часа, стр. 35
— Ленька, это тебе урок на всю жизнь.
Мать уже не плакала. Пока Ленька в бюро ходил, они с отцом обговорили, как будут жить до выдачи новых карточек.
— Продам на толкучке пуховый платок, летом он мне все равно не нужен, а на вырученные деньги хлеб будем на рынке покупать, — вздохнула мать. — Жалко платок — мамин подарок мне. Ну, да ничего, проживем.
Прошло несколько дней.
— Одно не пойму, — сказал как-то отец. — Конечно, бывают обстоятельства, когда человеку срочно деньги понадобились, волей-неволей хлеб продашь. Да только такое не часто бывает. Ты же, мать, хлеб у тети Доры покупаешь. Она что, святым духом питается?
— Дора — женщина культурная, ни в чем плохом не замечена. Напраслину, отец, на нее не возводи. Спасибо, что выручает. Карточки ей, она рассказывала, шоферы оставляют. Конечно, тоже не бесплатно.
— Что-то тут не так.
Иван Семенович знал, что рабочие и служащие хлебные карточки получают по месту работы, а остальные — по месту жительства в карточных бюро при домоуправлениях.
В Москве скопилось много эвакуированных. Начались перебои с хлебом. Цена на хлеб на рынке подпрыгнула. Спекулянты просили за буханку ржаного хлеба 120—150 рублей. Разве пухового платка хватит, чтобы прожить?
Неизвестно, по каким каналам, но хлеб попадал спекулянтам. Нечестные люди воровали и карточки, а потом продавали на черном рынке. Получив об этом первые сигналы, оперативные сотрудники ОБХСС взяли на учет все карточные бюро при домоуправлениях. Участковым уполномоченным было приказано проверять работу всех точек: кому и как выдаются хлебные карточки. Теперь без проверки и разрешения органов милиции ни одного человека не назначали на работу в карточное бюро. Распределять хлеб могли только честные люди.
И все-таки хлеб и карточки продолжали продавать на рынке.
Преступников искали, но для такой работы не хватало людей. Ведь многие сотрудники столичной милиции ушли на фронт.
Надев штатский костюм, оперуполномоченный ОБХСС Андриашин встал в очередь в булочную. До открытия магазина было еще часа полтора, но народу уже собралось много. Люди терпеливо ожидали открытия магазина. Две энергичные женщины стали переписывать номера. Хлеба на всех могло и не хватить, поэтому люди сами строго следили за порядком в очереди. Номера на руке нет — к прилавку не подпустят. Андриашин, как и все, протянул женщине руку. Послюнявив химический карандаш, она написала ему на ладони цифру 201.
— Гражданин, вы, наверное, новенький? Больше переписывать не будем. Можете погулять, но далеко не отходите, булочную скоро откроют.
— Спасибо, — поблагодарил Андриашин. — А у вас строго.
— Без этого нельзя! Разве мало ловкачей толкается? Порядок один для всех, — объяснила женщина.
Андриашин отошел в сторону. Приглядывался к людям, прислушивался к разговорам. В очереди говорили о разном, но больше о войне, о знакомых, у которых пропали карточки. Женщины ахали, вздыхали, сочувствовали, проклинали карманников. И снова разговор возвращался к войне, к судьбам сыновей, мужей, которые были на фронте. Одна старушка рассказывала, что возле дома милиция задержала фашистского «ракетчика».
— Сигналы в небо пускал, — поясняла она, — ёропланам ихним, значит, указывал, где завод стоит. Вот что делается.
Прислушиваясь к старушке, Андриашин подумал: «Молодцы ребята, если только бабуся рассказывает правду». В том, что фашисты имели в Москве свою агентуру, сомнений не было. Не одного и не двух шпионов уже задержали милиционеры. У Андриашина другая задача: предстояло проверить человека, о котором рассказал рабочий Иван Семенович, отец Лёньки — пацана, потерявшего недавно хлебные карточки.
Привезли хлеб. Очередь зашевелилась, вытянулась к ободранным дверям булочной. Андриашин вошел внутрь. Возле прилавка толпился народ. На него, сидящего в стороне, никто не обращал внимания. Как было условлено, продавщица громко называла карточки:
— Одна рабочая, одна иждивенческая, две детские. Итого: два килограмма.
Называла цену, взвешивала хлеб и протягивала покупателю.
У прилавка еще не старая женщина в легком костюме и желтом берете. В руках у нее добротная коричневая кожаная сумка. Движения энергичные, голос громкий, повелительный. Она протягивает продавцу карточки и сама называет:
— Три рабочие!
За ней хлеб покупает старушка, та, что рассказывала про ракетчиков. Свои четыреста граммов она берет от продавца неторопливо и бережно заворачивает в чистую тряпицу.
Приближается очередь Андриашина. Пока ничего интересного в магазине он не заметил. Люди приходили и уходили. Дверь хлопала беспрерывно. Андриашин оглянулся: за ним стояло человек тридцать, а может, и все пятьдесят. Он уже многих запомнил. Появился новый покупатель. Новый ли? Он узнал ее сразу. Только что-то изменилось в облике. На голове уже нет желтого берета, а поверх костюма светлый пыльник, в руках авоська. На глазах очки. Но тот же энергичный поворот головы.
«Она же только что получила хлеб по трем рабочим карточкам», — подумал Андриашин.
В этот раз женщина получила две рабочие и две детские нормы хлеба. Хороша семейка! Почти полных четыре буханки. Это уже интересно.
Следом за женщиной Андриашин вышел из магазина.
— Разрешите помочь, — галантно предложил он.
Женщина вздрогнула, увидев незнакомого мужчину. Но быстро справилась с испугом.
— Если уж вам так хочется, пожалуйста. — И протянула авоську.
Андриашин легонько взял женщину за локоть. Некоторое время они шли молча. Андриашин слышал, как старушка сказала им вслед:
— Не иначе как спекулянты, вон сколько хлеба нахватали.
— Мне направо, спасибо, — женщина протянула руку за авоськой.
Андриашин не отпускал ее.
— Что вы делаете? Сейчас же отпустите, иначе закричу!
— Не советую, — тихо ответил Андриашин и крепче сжал ее локоть. — Мы пойдем с вами прямо.
— Куда?!
— Не догадываетесь? В милицию.
Женщина работала заведующей карточным бюро в одном из Московских трестов хлебопечения. В сумочке рядом с деньгами, зеркальцем и губной помадой лежали семь хлебных карточек. У одинокой женщины семь карточек. Откуда?
При обыске на квартире у «доброй» тети Доры сотрудники милиции нашли 28 продуктовых, 16 мясных и 6 промтоварных карточек. Поискали получше, нашли еще 104 талона на картофель, 119 талонов на масло, 29 талонов на крупу, 42 талона на сахар. Большую сумму денег, изделия из золота, серебра.
Тетя Дора не обворовывала квартиры, никого не грабила. Она, по ее выражению, «просто умела жить». Путем различных махинаций ей удалось скопить много продовольственных и промтоварных карточек. Часть из них она скупала за водку у водителей автомашин, уезжающих из столицы. На приобретенные таким способом карточки покупала в разных магазинах продукты и товары. Затем «выручала» нуждающихся, перепродавала им дефицитные вещи. Конечно, не по государственным, а по ценам «черного» рынка.
Приговор военного трибунала спекулянтке был суровым.
С поля боя не вернулся
В 8-й стрелковой дивизии, сформированной в свое время из подразделений Московской Краснопресненской дивизии народного ополчения, старых бойцов почти не осталось. Еще в 1941 году на Смоленском направлении многие сложили головы в боях с отборными фашистскими войсками.
Но боевые традиции московских рабочих в дивизии крепко жили в новых бойцах.
И вот после тех боев, спустя почти три года, 22 сентября 1943 года командир дивизии полковник П. Гудзь доложил командующему армией о том, что в районе населенного пункта Навозы передовые батальоны вышли к Днепру. В боях на подступах к реке особенно отличились подразделения 151-го стрелкового полка под командованием полковника Г. Томиловского, которые после тридцатикилометрового марша прорвались к Днепру и без всякой паузы, с ходу готовятся к форсированию.
Преодолеть могучую реку готовились и воины 2-го стрелкового батальона. Среди них был командир взвода старшина Дмитрий Шурпенко. Перед тем как пойти на наблюдательный пункт командира батальона, разместив взвод среди приречного, начавшего желтеть ивняка, он решил сам прикинуть, где и как лучше всего организовать переправу, если поступит такой приказ. Потому, что понтоны, судя по всему, не подвезли, мостов же поблизости не было. Удивляться тут нечему — наступление шло в таком быстром темпе, что даже кухни отстали.