Видоизмененный углерод, стр. 112

Перед дверью стояли мужчина и женщина, одетые в одинаковые зелёные комбинезоны. Женщина курила. Хотя у обоих на поясе висели шоковые пистолеты, судя по виду, это скорее были технические работники, а не охранники. Несколько расслабившись, я уселся на корточки и стал ждать. В глазу перенапряженной жилкой пульсировали минуты.

Прошла ещё четверть часа, прежде чем я услышал звук открывающейся двери. В режиме максимального усиления нейрохимия уловила шелест ткани комбинезонов охранников, отступивших, чтобы дать дорогу тем, кто направлялся к выходу. Я разобрал голоса: категоричный тон Ортеги, приправленный нарочитым официальным безразличием, затем голос Кавахары, модулированный словно голос мандроида из оружейного магазина «Ларкин и Грин». Защищенный от ненависти бетатанатином, я воспринял этот голос как что-то приглушенное, донесшееся издалека, как отзвуки отдаленной канонады.

– …ничем больше не могу помочь, лейтенант. Если то, что вы рассказали про клинику «Вей», правда, похоже, душевное равновесие Ковача значительно ухудшилось с тех пор, как он работал на меня. Вы должны понять, что я чувствую определенную ответственность. Я хочу сказать, если бы я подозревала, что такое может случиться, то ни за что бы не порекомендовала его Лоренсу Банкрофту.

– Как я уже сказала, пока что это только предположения. – Голос Ортеги стал чуточку резче. – Я буду вам очень признательна, если то, о чем мы сейчас говорили, не выйдет из этих стен. До тех пор, пока мы не выясним, куда скрылся Ковач и почему…

– Полностью с вами согласна. Я прекрасно понимаю деликатность этого вопроса. Но, лейтенант, вы находитесь на борту «Головы в облаках». Мы гордимся тем, что умеем хранить конфиденциальность.

– Да. – Ортега пропустила в голос нотки неприязни. – Я слышала.

– Что ж, в таком случае можете быть уверены, что сказанное останется между нами А сейчас вы должны меня извинить, лейтенант. Меня ждут кое-какие административные дела. Всего хорошего. До свидания, сержант. Тиа и Макс проводят вас на полетную палубу.

Дверь закрылась, и зазвучали мягкие шаги, направляющиеся в мою сторону. Я напрягся. Ортега и сопровождение идут в этом направлении. Такого никто не ожидал. На чертежах было четко указано, что главная посадочная площадка находится на носу, перед каютой Кавахары, и я, памятуя об этом, подошел к ней сзади. Ортега и Баутиста не должны были идти на корму.

Паники не было. Вместо этого мозг захлестнула холодная вариация прилива адреналина, предложившая набор голых фактов. Ортеге и Баутисте ничего не угрожает. Должно быть, они пришли сюда тем же самым путем, в противном случае об этом было бы сказано. Что касается моего положения, то если они будут проходить мимо коридора, где я притаился, сопровождению достаточно будет лишь взглянуть в сторону, чтобы меня увидеть. Коридор ярко освещен, и никаких укромных мест поблизости нет. С другой стороны, моё тело имеет температуру ниже комнатной, пульс замедлился до черепашьего шага, дыхание поверхностное – так что основные подсознательные факторы, предупреждающие чувства нормального человека о присутствии постороннего, отсутствуют. Разумеется, в том случае, если охранники заключены в нормальные оболочки… А что, если они завернут в коридор, чтобы воспользоваться той самой лестницей, по которой я спустился сюда?

Прижавшись спиной к стене, я установил дуло осколочного пистолета на минимальное рассеивание и перестал дышать.

Ортега. За ней Баутиста. Шествие замыкали двое сотрудников. Они прошли так близко от меня, что я мог бы, протянув руку, прикоснуться к волосам Ортеги.

Никто не повернулся в мою сторону.

Я выждал ещё целую минуту, прежде чем возобновил дыхание. Затем, бросив взгляд направо и налево, быстро шагнул за угол и постучал в дверь рукояткой осколочного пистолета. Не дожидаясь ответа, я вошел в каюту.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Каюта в точности соответствовала описанию, данному Миллером. Двадцать метров в ширину; стена из стекла, не дающего бликов, скошенная внутрь, от потолка к полу. В ясный день, наверное, можно лежать в углу у стены, уставившись на необъятное море, раскинувшееся в нескольких тысячах метров внизу. Обстановка выполнена в духе минимализма, что объяснялось корнями Кавахары, уходящими в начало тысячелетия. Стены были дымчато-серыми, пол из расплавленного стекла, а свет давали остроконечные кусочки оригами, покрытые люминесцентным составом, насаженные на чугунные треноги по углам каюты. В одной половине каюты господствующее положение занимала массивная стальная плита, вероятно, выполняющая роль письменного стола; в другой – группа серовато-коричневых кресел окружала камин, выполненный под старинную печку-буржуйку, сделанную из пустой бочки. За креслами виднелась арка коридора, ведущего, как предположил Миллер, в жилые покои.

Над столом медленно колыхался голографический дисплей с какими-то данными. Рейлина Кавахара стояла спиной к двери, уставившись в ночное небо.

– Вы что-то забыли? – рассеянно спросила она.

– Нет, абсолютно ничего.

Я успел разглядеть, как при звуках моего голоса её спина напряглась, но обернулась Кавахара с неспешной плавностью, и даже вид осколочного пистолета не пробил ледяное спокойствие у неё на лице. Её голос прозвучал почти так же безучастно.

– Кто вы такой? Как вы сюда попали?

– А ты подумай хорошенько. – Я указал на кресло. – Присядь, чтобы избавить ноги от лишней нагрузки. Так тебе будет лучше думаться.

– Кадмин?

– Ты меня оскорбляешь. Сядь!

По глазам я увидел, что до неё наконец дошло.

– Ковач? – Губы Кавахары скривились в неприятной усмешке. – Ковач, ублюдок, ты дурак, ты просто дурак. Ты хоть представляешь, какую возможность только что растоптал?

– Я сказал – сядь.

– Её уже нет, Ковач. Она вернулась на Харлан. Я сдержала свое слово. Что ты здесь делаешь?

– Больше повторять не буду, – мягко произнес я. – Или ты сейчас же сядешь, или я разобью тебе коленную чашечку.

С не сходящей с уст тонкой усмешкой, Кавахара медленно, сантиметр за сантиметром опустилась в ближайшее кресло.

– Хорошо, Ковач, сегодня будем играть по твоему сценарию. А затем я не поленюсь притащить эту рыбачку Сахиловскую сюда. И тебя вместе с ней. Что ты намереваешься сделать? Убить меня?

– Если это понадобится.

– Чего ради? Чтобы потешить себя, удовлетворить какие-то моральные принципы? – Последние два слова Кавахара произнесла таким тоном, будто это было название какого-то продукта. – Ты, кажется, забыл, что если убьешь меня здесь, не пройдет и восемнадцати часов, как резервная система в Европе обнаружит это и загрузит в новый клон последнюю сохраненную копию памяти полушарий. И моей новой «я» потребуется совсем мало времени, чтобы разобраться в случившемся.

Я присел на край кресла.

– О, мне ли не знать этого. Но вот посмотри на Банкрофта – прошло столько времени, а он так по-прежнему и не знает правды. Или ты не согласна?

– Ты затеял все это из-за Банкрофта?

– Нет, Рейлина. Это имеет отношение только к тебе и ко мне. Напрасно ты впутала Сару. И от меня тебе следовало бы держаться подальше.

– Ай-яй-яй, – с фальшивой материнской заботой запричитала Кавахара. – Ты обиделся на то, что тобой манипулировали. Прости ради бога. – Её тон резко сменился. – Ты – чрезвычайный посланник, Ковач. Ты живешь тем, что манипулируешь другими. В общем-то мы все живем тем же самым. Мы живем в огромной матрице взаимных манипуляций, и требуются нечеловеческие усилия, чтобы просто оставаться на плаву.

Я покачал головой.

– Я не напрашивался быть втянутым в твои игры.

– Ах, Ковач, Ковач. – Внезапно выражение лица Кавахары стало чуть ли не нежным. – Никто из нас не просит об этом. Ты думаешь, я просила о том, чтобы родиться в Городке Ядерщиков, имея в качестве отца тщедушного карлика, а вместо матери – шлюху-психопатку? Просила? Нас не приглашают, нас швыряют в самую гущу, а дальше приходится барахтаться изо всех сил, чтобы удержать голову над водой.