Зачет по выживанию, стр. 53
Но ветра как раз и не было. Так, легкие порывы несильного ветерка.
Благодаря чему Семен из бурлака превратился в извозчика. Они с вечера намечали местечко для обеденной остановки и для ночлега. Половина народу взгромождалась на ковер-самолет и летела к месту первой на этот день остановки. Войцек с Семкой возвращались за второй половиной. Когда и эта часть отряда доставлялась на место, обед, как правило, уже был готов. После него все повторялось, с той лишь разницей, что обычно смены менялись местами и стоянка для ночлега готовилась намного тщательнее.
Скорость продвижения намного возросла. Войцек, понятно, был незаменим, а вот Семену нередко предлагали подменить его. Но во-первых, мало кто, кроме Насти, мог поработать двигателем их транспорта так же эффективно, как он, а во-вторых, они с Войцеком были освобождены от всех остальных работ. Было еще и в-третьих, и в-четвертых. Путешествуя пустыми, они поднимались заметно выше и видели больше.
– Опа! Войцек, там правее по курсу броненосца сцапали. У! Второй тоже влип!
Среди привычных высоких трав попалась полянка, поросшая – это им так показалось в первый раз, что поросшая, а как назвать это более правильно, пока никто не придумал, – стелющимися кустиками. То есть вроде как от корня росли длинные ветки, но они не желали расти вверх, а стелились по земле. Так вот стоило броненосцу ступить на такое место, как ветки ловко и быстро опутывали его ноги, а то и шею и тащили к корню. Из-под земли выкапывался огромный рот, заглатывал животное целиком и неспешно закапывался. В общем, получалась разновидность хватай-дерева, но стелющаяся. Это если внешне. А так это было не хищное растение, как хватай-дерево, а нечто более близкое к животному миру. Во всяком случае, они запросто по ночам перебирались с места на место. А корней у них не имелось совсем.
Схватить крысу этим хищникам не удавалось, те были слишком малы и слишком шустры. Зато на крыс успешно охотились ползучие лианы, тоненькие и умеющие совместно сплетать сеть, густую и липкую, способную схватить и задушить любую мелкую тварь.
Обычных хищников здесь тоже хватало: маленькие и крупные змеи, хищные сородичи травоядных страусов, большие черви, местная разновидность болотника – вроде бы участок глины, поросший травой, но если наступишь, то нога увязнет, ее обхватят тысячи щупалец, спрятанных внутри, и с ходу начнут переваривать. То есть обрызгивать желудочным соком. Быть медленно съеденным заживо мало кому понравится, но, по счастью, все их чувствовали издалека. Да и случайно наступив, умели вырваться.
В общем ландшафт разнообразен, флора и фауна различны, а суть везде одна и та же – чуть зевнул и стал бифштексом.
Войцек равнодушно проводил взглядом ставшего добычей броненосца.
– Слушай, давно хотел спросить… – Семка посчитал момент наиболее подходящим, чтобы задать мучавший его вопрос, ради которого и старался оставаться с Войцеком наедине. – Без обид только. Отчего ты отказываешься учить левитации?
Семен Кольцов не считал себя специалистом по людским характерам, но полагал, что уж Войцека он изучил достаточно. Ждал любой реакции. Что тот молча пожмет плечами и оставит вопрос без ответа. Мог начать пространно и заумно объяснять и в конце концов увести разговор в сторону. А тут у него вдруг слезы на глазах выступили.
– Не, ты не говори, если не хочешь, – пробормотал растерянно Семен.
Войцек упрямо мотнул головой, уже открыто утер слезу со щеки и сказал:
– Я однажды уже учил. У меня был брат. Младший. Ему было семь, а мне было тогда восемь, и умел я только чуть приподниматься. То есть наклонялся вперед так, что едва не падал, и зависал над землей. Но он все равно завидовал и просил научить. Я его научил тому, что сам умел. Но ему было мало. Он сказал: если прыгнуть с высоты, то полетишь, как птица. Я запретил даже думать про это. Но он не послушался. Прыгнул со скалы, когда мы гуляли в горах.
Семен молчал. А что в таких случаях можно сказать?
– Я после три года сам не летал никак. Иногда предметы поднимал, и то редко. Потом успокоился немного. А год назад меня пригласили в вашу школу. Мне для вас ничего не жалко, только… Я боюсь за вас, пусть глупо за вас бояться здесь.
Они еще немного помолчали.
– Семка, хочешь я тебя стану учить?
– Хочу.
– А ты меня научи воду слышать. Мне кажется, я к этому способен.
– Хорошо.
– Лапу покажи?
– Что? А! Смотри.
Семка протянул ладонь и превратил ее в куриную лапку.
– А у меня вот что выходит. Не смеяться!
Войцек сложил пальцы кукишем, кулак его округлился, торчащий кончик большого пальца вырос, покрылся костяной оболочкой, заострился и загнулся крючком.
– Что-то мне напоминает, – пробормотал Семка.
– Капитан Хук!
– А!
32
Семка висел в воздухе, ну, не сам, конечно, хотя в принципе уже и сам почти научился, а в виде своего собственного сознания. Висел, смотрел и тихонько скулил от удовольствия.
– Что за странные звуки вы издаете, хорунжий? – услышал он Настю.
– У-у-у!
– Очень понятно объяснил!
– Да ты посмотри!
– У-ф-ф!
– Во-от!
– Это кто?
– Обезьян!
– Да?
– Ну так и я о том же! Только что был обезьян.
Дерево возвышалось над джунглями, как колокольня деревенской церкви высится над домами. Почти на самой макушке сидел… или сидело? Не важно, пусть будет сидело. Сидело существо. Когда Семен его увидел, оно было самой обычной обезьяной. С поправкой, что местные обезьяны на Земле за обычных никак бы не сошли. Крупные, как гориллы, с четырьмя конечностями. На каждой лапе три хорошо развитых пальца, которыми они пользуются не только чтобы за ветки хвататься, могут и палку в лапу взять, чтобы гнездо орешков расковырять, корень съедобный выкопать. Или своему сопернику в лоб заехать, что не было редким событием. Прыгают по земле на задних, по деревьям лазают на всех четырех. Но покрыты не шерстью, а чем-то средним между перьями и чешуйками. Плюс ко всему голова. Очень уж большая, с вытянутой, как у волка, пастью. И лупоглазые, то есть с большими навыкате глазищами.
Живут стаями, ведут себя по-обезьяньи. То есть шумно и суетно. Часто дерутся. Если отвлечься от внешности, то получается обезьяна. Или обезьян. Отчего-то к ним это название прилепилось в мужском роде.
Семка на них давно уже насмотрелся, и они стали для него частью пейзажа. Тем более что тут все подряд шевелится, бегает, ползает, летает, выкапывается-закапывается. Короче, не желает жить неподвижно. Так что эти суетливые создания ничем особым не выделялись. Он бы и сейчас на этого обезьяна внимания не обратил, если бы не увидел его на вершине самого высоченного здесь дерева.
«Ого как высоко забрался, – подумал Семен, а будучи человеком с развитой логикой, тут же и спросил себя, – а на фига?»
Ну и притормозил, чтобы понять, для чего животному потребовалось лезть так высоко. И засмотрелся.
Обезьян неспешно, но с видимой скоростью стал превращаться в кого-то другого. Причем частями. Начал он с хвоста. Изначально никакого хвоста в помине не было, а тут, понимаешь ли, вдруг начал расти. Причем не обезьяний хвост, а не поймешь что. Семка, может быть, даже и не заметил бы этого процесса, если бы не получилось так, что зверь стоял на толстой ветке, держась за нее всеми четырьмя лапами и задрав в небо, то есть к Семке свою кормовую часть. Вот чуть выше нее и возник нарост наподобие толстого короткого хвоста. И стал обрастать длинными перьями. Да еще и очень яркими, алыми с желтым. Пока Семен на них глядел, обезьян успел измениться телом, оно сделалось длиннее. Особенно постаралась шея. Видимо, пальцы на нижних лапах тоже как-то изменились, потому что зверь уселся на ветке по-птичьи и не испытывал никаких неудобств, хотя она и раскачивалась очень сильно. И тут пошел процесс превращения верхних конечностей в крылья.
В этот момент к нему и присоединилась Настя. То есть она оставалась где-то далеко, и от него и от их тел, но стала смотреть на метаморфозы глазами Семена.