Ирод, стр. 35

— А знаешь что, царь? — обратился он к Ироду. — Мы должны тщательно расследовать, не замышляли ли чего злодеи против юноши вместо того, чтобы замышлять против тебя. У нас нет пока никакого объяснения тому, что могло побудить юношу к такому возмутительному преступлению в то время, когда он уже пользовался царскими почестями и имел все виды на престолонаследие. Здесь должны быть обольстители, которые стремятся направить легкомыслие молодости на путь преступления. Такими людьми бывают обмануты не только юноши, но и старики... Благодаря им, часто потрясаются знатнейшие фамилии и даже целые царства... Подозрителен мне этот Ферор... Он считает себя обойденным...

— Да, он недоволен мною из-за рабыни скифской, которая околдовала его, — говорил как бы про себя Ирод. — Мне даже доносили, что он хотел бежать с нею к парфянам.

— Вот-вот! Видишь! — ухватился за это ловкий грек.

Тотчас же, с «признаниями» Александра в руках, Архелай отправился к Ферору, который уже находился под негласным надзором или даже арестом, и объявил ему, что в «признаниях» Александра такая масса улик против него, что, при всем своем влиянии на царя, он не может вымолить ему помилования.

— Одно остается тебе, умереть с покаянием, — заключил Архелай, — а покаяние иногда спасает жизнь... Прибегни к любящему сердцу брата, и я помогу тебе.

Оплести Ирода было труднее, но и его Архелай оплел; а арестованный Ферор сразу сдался. И они вместе явились к Ироду. Ферор — в черном, убитый, трепещущий. Он с плачем падает к ногам брата...

— Все из-за рабыни... она с ума меня свела... Я не могу без нее жить... а ты хотел женить меня второй раз на своей дочери... я не могу... моя Ира... не разлучай нас, — бормотал он бессвязно.

Ирод вспомнил Мариамму. «Вот она... вот она, страсть... безумие... и я был такой... безумие», — бушевали в нем воспоминания, раскрылись старые раны.

— Встань! — сказал он сурово. Но Ферор не вставал.

— Прости его, милосердный царь! — заговорил тут Иродов искуситель. — Покорись голосу природы, — умолял Архелай. — И я также претерпел от моего брата еще больше кровных обид, но все же внял голосу природы, заглушающему в нас призывы к мести... В государствах, как и на телах, образуются вредные наросты: их надо лечить, а не срезывать.

— Встань, Ферор! — повторил Ирод. — Уходи пока, я подумаю...

Ферор ушел.

— Но Александра я не прощу, если ты даже простишь! — с напускным негодованием снова заговорил каппадокийский плут. — Я не оставлю моей дочери у такого злодея, я увожу ее домой, к матери.

Тут уже Ирод стал защищать своего сына; но негодующий плут не сдавался.

— Нет, добрый царь, не защищай злодея! — продолжал настаивать Архелай. — Уж если так, то сам выдай мою дорогую дурочку, за кого пожелаешь, только не за Александра... Мне важнее всего сохранить фамильный союз с тобою.

— Ну, так и быть, — подался Ирод, совсем оплетенный, — ты, царь Архелай, прими из моих рук моего сына, как подарок, если не расторгнешь его брака с твоей дочерью... Ведь у них уже есть дети, и мой юноша так нежно любит свою жену... Если твоя дочь останется при нем, то она удержит его от дальнейших ошибок, а раз она оторвана от него, то это может повести его к отчаянным поступкам. Бурные порывы юности смягчаются, именно, под влиянием семейных чувств.

Архелай... неохотно... согласился!

— Радуйся, птичка моя! — с лукавой улыбкой вошел он к дочери, которая с рыданиями бросилась ему на шею. — Я возвратил тебе твоего Александра... Утри же глазки.

XXIV

Ловкое посредничество Архелая утешило бурю, бушевавшую в душе Ирода. Миротворец был осыпан подарками: он получил от Ирода золотой трон, осыпанный драгоценными камнями, несколько евнухов, красивую наложницу, по имени Паннихия, и семьдесят талантов золотом. Свита его была также щедро одарена, да и родственники Ирода не отстали от царя в своей щедрости.

В заключение, чтобы дать своему гостю эстетическое наслаждение в римском духе, Ирод назначил гладиаторские состязания в иерусалимском цирке. Этот цирк-амфитеатр был сооружен Иродом вслед за возобновлением храма и постройкою дворца с замком Антония. Для гладиаторских боев доставлены были из Аравии и Нубии великолепные львы, тигры и другие дикие звери. Из Греции и Рима приглашены были за огромное вознаграждение гладиаторы, наездники, музыканты. Самое здание было украшено воинскими трофеями и римскими легионными орлами.

В назначенный для состязаний день амфитеатр был весь занят зрителями, большею частью из придворной знати, уцелевшей от последних казней, друзьями и приближенными Ирода, знатными идумеями, самарянами и прибывшими из Галилеи, из Цезареи и других городов. Но из природных иудеев и жителей Иерусалима было очень не много: истые иудеи ненавидели эти кровавые языческие зрелища, на которых людей бросали на растерзание диким зверям.

Когда Ирод и Архелай заняли свои места в царской ложе, распорядитель игр, по знаку Ферора, приказал нубийцу-сторожу, на попечении которого находился огромный африканский лев, отворить железным шестом дверь, за которою в своем каменном логове помещался страшный нубийский зверь. Перед предстоявшим состязанием льва не кормили более суток и держали в подвале, лишенном на это время света.

Увидев отворенную дверь своей тюрьмы, лев с громовым рычанием радости выпрыгнул на арену. Но свет ослепил его, и он на минуту остановился, не двигаясь, а только ощетинив косматую гриву и колотя по бокам упругим хвостом.

— Какой красавец! — невольно воскликнул Архелай, любуясь зверем. — Но найдется ли для него противник?

— Найдется, — с улыбкой отвечал Ирод. — Мне уже о нем говорили, хотя я сам еще не видал его.

Настала мертвая тишина. Весь амфитеатр замер. Вдруг послышался звонкий отчетливый голос Ферора:

— Кто из гладиаторов, для открытия состязаний, желает получить первый приз из рук царя пустыни? — провозгласил он, обращаясь к гладиаторам, которые находились за каменным барьером на скамье гладиаторов.

— Я! — поднялся со скамьи черный великан с курчавой головой...

Это был гигант негр. Обнаженное черное тело его со стальными мускулами отливало черным полированным мрамором. Он был весь голый, только от кожаного пояса его, на котором висели два огромных меча, ниспадал на бедра льняной фартук, далеко не доходивший до колен.

Черный гладиатор вышел на арену, держа по мечу в каждой руке, и пошел прямо на льва!

— Мой брат!.. Мой маленький брат! — послышался крик ужаса из царской ложи.

Все обратились по направлению крика. В углублении ложи Ирода, у колонны, стоял Рамзес, протягивая вперед руки.

— Мой маленький брат! — простонал он.

Ирод и Архелай вопросительно, а первый гневно, оглянулись на него.

— Он был маленький такой... евнухом в свите Клеопатры... это мой брат.

Черный гладиатор при первом крике вздрогнул было, быстро глянул на царскую ложу и, протянув вперед руки как бы для объятий, еще решительнее пошел на льва. Зверь увидел его и заревел в неистовой радости, сделав страшный прыжок вперед, разметая по арене сухой песок. Потом он остановился и прилег, как кошка, готовясь сделать последний прыжок прямо на жертву. Присел и черный гладиатор. Лев тихо поводил хвостом, видимо, соразмеряя расстояние до своего врага. Он так мощно дышал своими ужасными легкими, что гнал впереди себя песок арены, словно ветром.

Амфитеатр замер...

Страшный прыжок как раз на гладиатора!.. Меч последнего сверкнул и глубоко вонзился в левый глаз зверя, который с ужасающим ревом опрокинулся на спину.

— Habet! Habet! — раздались неистовые восклицания радости. — Прямо в глаз! В мозг!

— Non etiam habet! — проговорил Ферор.

Черный гладиатор сам это знал хорошо, прыгнув к опрокинутому льву, всадил в него другой меч под левую лопатку, в сердце. Зверь захрипел и конвульсивно вытянулся.

— Habet! — нервно проговорил Ферор.

— Habet! Habet! — повторили голоса по всему амфитеатру.