Вредитель Витька Черенок, стр. 10
Черенок сунул голову в дверную щель и закричал:
— Ко мне это! Ко мне! — Потом взял Сашу за руку и потянул в другую комнату. — Идем скорей, а то привяжется.
Однако маневр его не удался. Не успела Саша оглядеть комнату, куда затащил ее Черенок, как вошла — Саше показалось, не вошла, а вползла — совсем старая, почти пополам согнутая старуха. Лицо ее было изрыто глубокими морщинами, а вот глаза смотрели удивительно живо и как-то даже молодо.
— Ай! Да этоткель ты взялася такая? — скрипуче заговорила старуха и затрясла головой. — Да какая пригожая. Ну, чистая красавица писаная! И глазыньки у тебя ясные. И волосенки, что куделька чесаная! Да откель ты така, девонька?
— Я рядом, бабушка, живу, — покраснев от таких неожиданных и никогда не слыханных похвал, ответила Саша.
— Громче надо, — сказал Витька. — Глухая. — И он закричал ей почти в самое ухо: — Это соседка наша, Саша. В одном классе учимся. Пришла уроки делать. Ты, баб, иди к себе. Не мешай нам!
— И ладно, и ладно. Пойду, — не без сожаления согласилась старушка. И в дверях добавила, вновь удивляя Сашу молодой живостью глаз: — Наука, знамо! Не шутейное дело!
— Ей сколько же лет? — спросила Саша. — Сто?
— Ты скажешь! Девяносто четыре. Скучает. Года три уже не выходит на улицу. Кого нового увидит — радуется. А конфеты любит!..
Саша и сама бы охотно поговорила о старушке, но вдруг увидела велосипед на полу. Одно колесо было снято, и рядом валялась камера.
— Это так ты уроки делаешь? — нахмурив пушистые брови, спросила она.
— Починить-то надо. — Витька пнул ногой колесо. — Была хорошая камера. Все лето катался. Никто не протыкал ее. А теперь сам не пойму, воздух почему-то не держит… Вот заклеить надо…
Саша ничего не хотела слушать.
— Ты про камеру мне не рассказывай. Лучше убирай поскорее свое хозяйство и садись за уроки. Уверена: ведь ничегошеньки еще не делал.
— Так посмотри, какая погода. Сейчас на велике погонять — самая красота!
— Черенок! — возмутилась Саша. — Я сама до смерти хочу гулять. Но не пойду. Принципиально. Сяду вот на этот стул и буду сидеть. А ты будешь делать уроки!.. О, мамочки! И надо же было им взвалить на меня такое поручение! Но я выговор за тебя получать не хочу! Заставлю! Будешь делать сейчас же уроки…
И пришлось Саше чуть ли не до самого ухода в школу проторчать возле Черенка. Разве до гулянья тут было!
И Витька от нее вспотел. То, оказывается, цифры пишет не точно одну под другой, то вопрос к задачке неправильно ставит, то ей не нравится, как он читает. С выражением, видишь ли, надо! Про осадки заставила два раза прочитать. А чего тут читать! Дураку ясно: когда снег идет, когда дождь…
Захлопнул наконец Витька учебник, и Саша с облегчением вздохнула. Будто на крутую гору взобралась.
— Просиживать каждый день твои стулья у меня нет никакого желания, — сказала она. — Иди на балкон и снова привяжи колокольчик. Сделай, как было. Ведь сам предложил. Не я. И между прочим, хорошо придумал. Удобно. Так что иди и привязывай.
Бульдозерист
Вчера Митя Ёлкин спросил: «Ну, как дела идут? Была у его отца с матерью?» Саша ответила, что к родителям не ходила, а дела понемногу идут. И Лидию Гавриловну обнадежила: хоть и трудно, мол, с Черенковым, но все-таки постепенно привыкает он, сдается…
Сдается! Привыкает! Сегодня с утра Саша чуть сама веревку не оборвала. Не выходит Витька, и все! Сколько раз принималась звонить — никакого ответа.
Просто неудобно уже: посторонние обращают внимание. А женщины с марлевыми повязками на лицах — они закутывали розовой стеклянной ватой трубы, уложенные в канаве по дну бетонного тоннеля, — так те даже смеяться стали, когда Саша в последний раз дергала за веревку.
— Это что за колокол у тебя? — сдвинув повязку (ее надевают, чтобы стеклянная пыль не могла попасть в рот), прокричала снизу девушка в синей спецовке. — На обед, что ли, нам звонишь? Рано еще. — И толкнула подружку в бок: — А может, кавалера вызывает?
И хотя самая старшая прикрикнула на них: «Будет, девки, зубы-то скалить! Чего к дитю пристали!», все равно Саша до самых плеч покраснела и поспешила уйти с балкона.
Витьку Саша увидела только в школе. И не то чтобы разговаривать с ним, но даже и смотреть в его сторону она не хотела. Прошла мимо него с таким видом, словно то был вовсе не Витька, ее одноклассник, подшефный, сосед по квартире, а просто ничто, пустое место.
В другой раз Витька, может, и начихал бы на такое невнимание девчонки. Подумаешь, принцесса, цаца! Однако в этот день все было иначе.
Иначе… Он только переступил порог класса, только прошел к своей парте, а уже все увидел, все понял: Саша на него очень сердита, обижена. И от этого ему вдруг стало как-то не по себе, стало нехорошо и тревожно.
Ощущение это было непривычное, оно тяготило Витьку. Он попробовал независимо усмехнуться, но нет, не помогло.
На уроке, скосив глаза, он смотрел на Сашин белый бант с голубыми горошинами и все ждал: может быть, обернется, взглянет на него… Куда там! Она и всегда-то сидит, не шелохнется, а тут и подавно, обиделась.
Обиделась! Событие какое! Витька сердито отвернулся к окну. Там, в молодой зелени деревьев, мельтешила шумливая воробьиная стая. Штук сто воробьев, не меньше. Ишь, разгалделись… Эх, надо было перед школой все-таки постараться увидеть ее и поговорить. Ведь он же не собирался столько времени торчать у ребят. На часок всего поехал, главное, хотел убедиться, что камера воздух держит. Они с отцом вчера нашли прокол, заклеили камеру. Вот и поехал к ребятам со старого двора. На часок всего поехал, помнил, что уроки не сделаны. А от ребят разве скоро вырвешься! Обрадовались, окружили, расспрашивают. Потом к своему приятелю Димке зашел. Тоже, думал, ненадолго. Может, и правда, недолго бы у него просидел, да только бой они устроили. Дуэль, как выразился Димка. Начитался «Трех мушкетеров» да «Графа Монте-Кристо» и помешался на дуэлях. Шпаг понаделал деревянных. Вообще, странная была у них дуэль. Видно, неспроста Димка бросил перчатку. Витьке это сразу немного подозрительным показалось. Стал он рассказывать о своем житье на новой квартире, ну и о Саше Поляковой пару слов кинул. Не очень, конечно, приятных слов. Не станет же расхваливать ее Димке! Сказал, что надоела ему до чертиков, что пристала, как банный лист, со своими уроками… Стоп! После чего Димка перчатку-то кинул?.. Ага, точно. Это после того, как Витька обозвал ее «придурочной».
Конечно, зря назвал. Просто вырвалось такое слово, а назад-то его не воротишь. Вот после этого Димка и бросил перчатку. Нашел в кладовке отцову брезентовую рукавицу с одним пальцем, кинул ее Витьке под ноги и высокопарно проговорил:
— Милорд! Я не думаю, что в ваших жилах течет кровь трусливого зайца. Бросаю вам перчатку!
Витька сначала не сообразил, что это Димка предлагает ему сражаться на дуэли, но когда тот снял со стены две шпаги, висевшие крест-накрест над письменным столом, и спросил, не возражает ли Черенок против такого вида оружия, то Витька наконец понял, что его ожидает. Витька принял вызов без колебаний. Сражаться так сражаться! Тонкая, прямая шпага, с гнутым проволочным эфесом, была надежно зажата в руке.
Димка достал из ящика стола защитные маски. Противники нацепили маски на лица и, встав друг перед другом в боевую позу, по команде кинулись в атаку. Димка в последнее время, видимо, здорово тренировался. Витька с трудом отбивал его быстрые и точные выпады. Если быть честным, то два Димкиных укола были «смертельными», и Витьке по правилам надо было упасть на пол и признать свое поражение. Но падать ему не хотелось, а Димка великодушно прощал его и все наскакивал, коротко взмахивал шпагой и сотрясал воздух воинственным кличем: «Умрешь, презренный!» Однако не Витьке пришлось «умереть». Димка нерасчетливо ринулся на противника, и конец Витькиной шпаги царапнул Димку по шее. Сильно царапнул. Даже кровь показалась. Димка снял маску, подошел к зеркалу, стер капельку крови и несколько секунд каким-то неподвижным, скорбным взглядом рассматривал свое отображение. И вдруг Димкины губы разошлись в улыбке.