Будь моим сыном, стр. 7

— Иди ты! — отступая от Ваняты, сказал Сашка, — По­шутить уже нельзя! Чего ты?

— Что написали, я спрашиваю?

Ванята схватил Сашку за рубаху, будто лошадь за уз­дечку. Притянул к своему лицу, подержал вот так секунду и швырнул прочь. Сашка попятился, запутался в собствен­ных ногах и рухнул на пол.

— А-а-а! — закричал он. — А-а-а!

Ни слова не сказал больше Ванята. Толкнул ногой дверь, сбежал по деревянному крылечку и, не оглядываясь, пошел по вязкой, истоптанной коровьими копытами улице.

Издали долетел до него глухой, протяжный, как эхо, крик:

— Эй, ты, вернись!

Глава шестая

НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

Тетка Василиса посмотрела на хмурого, взъерошенного Ваняту и не стала ничего спрашивать. Собрала оборочкой губы, возле которых приютилась темная, похожая на ма­ленькую репку родинка, подумала минуту и вдруг взорва­лась.

— Та плюнь ты на нього, на того Сашка! Весь в батька пишов. 3 моста их обоих та в воду. Тьху на них, проклятых!

Тетка Василиса ни разу не вспомнила своих любимых словечек, к которым уже начал привыкать Ванята. Восклицания «ах ты ж боже ж мий» и «риднесенький», видимо, припасла она для других, непохожих на Сашку и его отца, людей.

Ванята не спросил, почему тетка Василиса костерит без смущенья хлопчика, с которым сама же предложила позна­комиться. Скорее всего, ока не любила ссор между людьми, а возможно, хотела, чтобы Ванята не торчал понапрасну до­ма и проветрил свои мозги.

Он сидел на крылечке, печально и безнадежно смотрел на тихую, безлюдную улицу. Только изредка прогремит бор­товая машина, с криком перебежит дорогу сумасшедшая курица и снова тянет свою тонкую нить тишина.

Тетка Василиса готовила во дворе обед. В глиняной, по­хожей на маленький пароход печке, потрескивали дрова. Над трубой с черным закопченным ведром наверху мерцал синий зыбкий дымок. Тетка Василиса гремела крышка­ми, сводила с кем-то свои счеты. Видимо, с Сашкиным отцом.

— Ну, я ж доберусь до тебе, проклятущий! Я ж покажу тоби, анафема иродова!

Ванята слушал тетку Василису, думал, что зря прини­мает он к сердцу Сашкины слова. Мать знали все. Она ни­когда не брала чужого. Даже капельки!

Однажды Ванята пришел на ферму. Мать доила коров. В цинковое ведерко, подымая пышную ноздреватую пену, струилось молоко.

Было душно. Губы стянула тонкая сухая кожица. Ваня­та любил молоко. Прильнет губами к кувшину и даже на донышке не оставит.

— Пить охота, — сказал Ванята, заглядывая в ведро.

Мать отстранила его локтем, смущенно и строго сказала:

— Иди погуляй. Нечего тебе здесь!..

А что стоило ей налить кружку молока! Нет, Сашка все-таки трепач. Нечего об этом даже думать. А если мать при­ехала в Козюркино, значит, так надо. Они не шатуны. Пус­кай проверят!

Ванята утешал себя, а сердце все равно ныло. Глухо, тоскливо. Сашкины слова не выходили из головы. Он при­давал им все новые оттенки и значения. Может, он в самом деле что-то знает, этот дурак Сашка?

Посреди улицы Ванята увидел вдруг какого-то человека. В синих галифе с вылинявшим малиновым кантом, старень­кой защитной гимнастерке и такой же, как у Ваняты, серой, похожей на голубятню, кепке. Незнакомый Ваняте человек по-солдатски размахивал рукой и быстро направлялся к их дому.

Тетка Василиса тоже заметила путника. Она приложила ладонь к бровям, постояла несколько мгновений, как бога­тырь на распутье, и с криком помчалась к калитке.

— Ой боже ж мий! Та що ж це таке! Та невже ж це ты, Платон Сергеевич! Ой лишенько ж мое, ох ты ж мий риднесенький!

Тетка Василиса рухнула в объятия человека в гимнастер­ке, затрясла головой, в голос зарыдала.

— Ну ладно, Василиса Андреевна! Ну перестаньте!

Вместе они вошли в калитку. Тетка Василиса забегала то справа, то слева, изумленно заглядывала гостю в глаза, хлопала себя руками по бедрам.

— Та милый же ж ты мий! Та гарнесенький же ты мий! Та звидки ж ты взявся? Та тебе ж у ту саму болныцю, щоб вона сказылась... Та як же це ты?

— Приехал, Василиса Андреевна. Ночным приехал.

На лице тетки Василисы отразились удивление, восторг и те многие чувства, которые люди не умеют высказать сло­вами.

— Значит, втик? — тихо, почти шепотом, спросила она.

— Убежал, Василиса Андреевна. Ну их, тех врачей, к богу!

— А я ж тоби що говорю! Та воны ж ти доктора тильки пилюли дають. Та я б отих докторов!..

Не зная, как получше расправиться с докторами, тетка Василиса смолкла на минуту, потом вспомнила что-то дру­гое, заслонившее докторов и пришли, радостно и широко улыбнулась.

— Сотник Ванька цилый день тебе на станции карау­лил, — сказала она. — От же проклятущий хлопец! Гостей моих начисто с голоду поморил.

Тетка Василиса увлекла гостя к крыльцу и, показывая на Ваняту, сказала:

— Ось познакомься, пожалуйста. Племянник мий. Ну такый же гарный хлопчик! Ну просто тоби...

Платон Сергеевич протянул Ваняте крепкую сухую ла­донь.

— Здравствуй, Ванята!

Платон Сергеевич улыбнулся.

— Откуда вы знаете, что я — Ванята?

— По глазам вижу. Точно такие пузыри, как у матери. Мы с ней уже давно знакомы.

— Ну? — удивился Ванята.

— А то как же! На совещании в Москве свиделись. Ее, брат, многие знают!

Вначале Ванята хотел обидеться на «пузыри», но потом передумал и тоже улыбнулся Платону Сергеевичу.

Глаза у парторга были голубые, веселые, Только лицо его тронула дымчатая желтизна, да на висках, выдавая не­молодые уже годы, курчавилась густая седина.

Платон Сергеевич сел рядом с Ванятой. Тетка Василиса поглядела на них и ушла, чтобы не мешать мужскому раз­говору.

— Ты что же мне кадры избиваешь? — спросил Платон Сергеевич, помедлив.

У Ваняты глаза на лоб полезли.

— Какие кадры?

— А вот такие... Сашку Трунова зачем отлупил?

— Так я ж его...

— Сам вижу, что ты его... Физиономия вся перевязан­ная. На ферму прибегал, отцу жаловался. Мать твоя хотела сюда идти, так я уж отговорил. Сам, сказал, побеседую. Мне все равно по пути.

— Не бил я его, — сказал Ванята. — У него от зуба по­вязка...

— Странно! — сказал парторг, — Сам он себя высек, что ли?

Ванята пожал плечами.

— Откуда я знаю: может, и сам...

Склонив голову, Платон Сергеевич сидел некоторое вре­мя молча, раздумывая над ответом Ваняты, Потом быстро спросил:

— А с Сотником не поцапался еще?

— Пока нет...

Платон Сергеевич улыбнулся.

— Ну, тогда порядок. Нравится тебе Ваня Сотник?

Неожиданный вопрос смутил Ваняту.

— Так себе... — туманно сказал он, — А вам как?

Платон Сергеевич подумал.

— Мне тоже не особенно, — сказал он. — Серединка на-половинку,

— Почему?

— Трактор в болото загнал. Сел потихоньку от всех и шпарит. Ну, а технику только по книжке знает. Пропахал борозду, доехал до края, а остановить не может. Так и плюх­нулся в болото. Насилу вытащили потом трактор этот...

— Что же ему было? — не дыша, спросил Ванята,

— А что с него? Как с гуся вода. Отца на десятку оштра­фовали. Пускай воспитывает...

Платон Сергеевич вынул из кармана мятую пачку па­пирос, закурил. Тетка Василиса услышала запах дыма, быст­ро оглянулась и пошла к парторгу.

— Ах ты ж боже ж мий, та що ж ты робишь! Та що ж ты оту пакость смалишь! Та тоби що доктора сказали?

Платон Сергеевич спрятал папиросу за спину, но тетка Василиса схватила его за руку, вырвала папиросу и бросила на землю.

— Ще раз побачу, так я тебе на твоем партсобрании в пух и прах разделаю! Ну, прямо тоби дытына мала, и все, Пишлы в хату обидать. Зварився борщ.

— Спасибо, Василиса Андреевна. В поле надо. Там по­обедаю.

— Ходим, кажу тоби!

Платон Сергеевич выставил вперед ладони, отгоражива­ясь от тетки Василисы и ее борща, который уже запах на весь двор, а возможно, и на все, утонувшее в летнем зное Козюркино.