Будь моим сыном, стр. 18

Вмиг ушли страхи и сомнения. Ванята спрятал кольцо в карман и полез наверх. Но, видимо, не рассчитал он свои силы, забыл, что опускаться легче, чем карабкаться вверх. Он поднялся на метр или два и снова уперся ногами и спи­ной в стенку сруба. Где-то далеко вверху синел пятачок неба и мерцала крохотная, видимая лишь из колодца звезда.

Неужели не выберется? Нет, нет, нечего паниковать!

Глазное, делать все по порядку, с расстановкой и умом. Откуда-то издалека, будто с того света, донеслись вдруг до Ваняты голоса.

— Пузы-ырь! Эй, Пузы-ырь!

Видимо, пришел во двор кто-то из ребят. Скорее всего, Пыхов Ким и его брат Гриша. Они обещали зайти сегодня и порыбачить с ним на речке. Ваняте сразу стало легче от этих далеких, едва слышных голосов. Ну чего он трусит, чудак!

— Эге-ге-гей! — закричал в ответ Ванята.

Но там, наверху, не услышали. Ребята покричали еще немного и ушли.

Ванята собрал остаток сил и, охватив ногами гибкую пружинистую веревку, стал карабкаться вверх. Чудо это или не чудо, но он выбрался из колодца, снова очутился на зем­ле — там, где жили люди, шелестели листьями деревья, све­тило яркое, чистое солнце.

Ванята снял рубашку, подставил спину лучам. Солнце жгло изо всех сил, но он никак не мог согреться. Будто где-то за пазухой лежал белый нетающий кусок льда.

Ванята вошел в избу, надел другие штаны и рубашку. Стало чуточку теплее. Он завернул кольцо в носовой платок, спрятал в карман и помчался в тракторную бригаду. Тетка Василиса оказалась на месте. Она сидела возле полевого домика, чистила картошку и бросала в широкое, наполнен­ное водой ведро.

Ванята подбежал к тетке Василисе, развернул платок и подал ей на ладони обручальное кольцо.

— Вот, тетя Василиса, берите... кольцо ваше! Я ведром из колодца вытащил. Оно само в ведро попалось... Берите, тетя Василиса!

Тетка Василиса, не понимая еще, что произошло, взяла двумя пальцами кольцо из ладони Ваняты и вдруг закри­чала, затрясла седой головой:

— Ой боже ж мий! Ой хлопчики ж вы мои риднесеньки! Та у меня ж кольцо! Та це ж мое обручальне! Та це ж мий муж подарив!

Трактористы, которые что-то ремонтировали возле старо­го, замызганного вагончика на колесах, бросили свои дела, помчались к тетке Василисе. А она, не в силах сдержать нахлынувших воспоминаний, кричала на все поле:

— Та риднесеньки ж вы мои! Та я ж умру зараз! Ой хлопчики ж вы мои!

Смущенно переминались с ноги на ногу трактористы. Опустив глаза, молча стоял Ванята. Тетка Василиса держа­ла в раскрытой ладони кольцо. По лицу ее, спотыкаясь на морщинках, текли слезы.

Глава четырнадцатая

ГОРЬКИЙ САХАР

Тихо шаркают по щербатой кирпичной стене малярные кисти. Вверх — вниз, вверх — вниз. Тут и Ванята, и Мар­фенька, и Пыховы. Возит кистью и Сашка Трунов. Он белит высокие деревянные стояки, которые бегут один за другим по коровнику.

Сашка белит своим способом. Наквасит сверху известкой, подождет, пока она стечет кривыми ручейками вниз, а по­том начинает заглаживать, подлизывать кистью потеки. И получается совсем не так, как показывала мать: в одном месте густо, а в другом — пусто. Не столб, а полосатая, вы­прыгнувшая из учебника зоологии зебра,

Вместе со школьной бригадой белят две доярки. Те са­мые, что приходили к тетке Василисе в первый день приезда Пузыревых. Одна пожилая — тетя Луша, с цыганскими серьгами в ушах, а вторая совсем молоденькая — Вера.

Тетя Луша ушла вся в работу и не видит вокруг себя ничего. Вера уже несколько раз появлялась возле Сашки, что-то говорила ему и, кажется, даже смазала его сгоряча по уху. Но Сашка выводов не делал. Только отойдет Вера, он снова начинал валять дурака.

Мать уехала на грузовике за краской для окон, и Сашка пользуется случаем. Ребятам Сашка объявил бойкот. Даже Пыхову Киму, который уже подходил к нему и хотел что-то рассказать. Наверно, про Ваню Сотника, который работает у отца прицепщиком, и про то, как он объявлял забастовку.

Ваняте не хотелось связываться с Сашкой. Но все же не утерпел, подошел к нему и сказал:

— Ты слышал, что Вера говорила? Ты чего!

Сашка промычал что-то и отвернулся. Катись, мол, и не лезь не в свое дело. Тоже бригадир нашелся!

Ванята плюнул в Сашкино ведерко с известкой и ушел. Приедет мать, все равно заставит переделывать. И вообще скажет, чтобы взялся он наконец за ум. Вчера в конторе Сашкиному отцу приказали работать в полевой бригаде. Го­ворили что-то и про Сашку. Но это пока не пошло им впрок. Трунов укатил вечером жаловаться в область, а Сашка — вон он чего... Ванята окунул кисть в ведерко и, бросив косой взгляд на Сашку, снова начал шаркать по стене вверх — вниз, вверх — вниз.

Работалось ему плохо. Снова, как и вчера, когда он вы­брался из колодца, по всему телу волнами пошел противный колючий озноб. Ванята хотел уже было отпроситься и пойти домой, но потом передумал. Первый раз по-настоящему по­могает матери — и такой конфуз.

Вскоре приехала мать. Привезла в банках сурик и ры­жую охру для рам и перегородок. Она зашла в коровник и поглядела, как работают ребята. Сашкину мазню мать тоже заметила. Подошла и начала что-то объяснять этому халтур­щику и бузотеру. Напоследок она взяла Сашкину кисть, про­вела несколько раз по стояку.

— Теперь понятно? — спросила она.

Сашка стоял, раскорячив ноги, делал вид, будто ему не все понятно и надо посмотреть и поучиться немножко еще.

Марфенька работала рядом с Ванятой. Они вкалывали без передышки целый час и теперь отдыхали на переверну­тых вверх дном телячьих кормушках.

— Видал, какой паразит? — спросила Марфенька.

— Ага. Чего вы не врежете ему?

— Уже били, — сказала Марфенька. — Не помогает, он сразу отцу жалуется...

— А вы — темную ему. Набросьте на голову пид­жак — и...

Марфенька слушала Ваняту, склонив голову. В чистых голубых глазах ее стояли печаль и раздумье. Она сдунула со щеки волосы, тихо и рассудительно сказала:

— Нет, я темную не могу. Я ж девчонка!

— Ну и что?

— Просто так. Вам так все можно, а нам... Когда я еще не родилась, все думали, что я рожусь мальчишкой. Меня Пашкой хотели назвать. Правда, здорово?

Ванята не успел изложить Марфеньке свою точку зрения на сложный, запутанный мальчишками и девчонками воп­рос. За окном коровника послышался скрип телеги и густой, протяжный альт тетки Василисы.

— Та хлопчики ж вы мои! Та де ж вы там? Та йдить же обидать. Та боже ж ты мий!

Бригада повалила из коровника на волю. Под деревьями стоял сбитый на скорую руку стол из досок, суетилась возле зеленого ведерного термоса тетка Василиса.

Есть Ваняте не хотелось. Он как-то весь размяк, раскис. Перед глазами плыла волокнистая дымная пряжа. Ванята через силу ел борщ и пшенную с луковой подливой кашу. Он даже пытался шутить с ребятами, улыбался сидевшей рядом Марфеньке. Главное, чтобы мать не заметила. Она и сама вон как измоталась!

Ванята не спасовал, дотянул до конца работы. Вымыл в кадушке кисть, поставил в угол ведерко для извести и вти­хомолку, чтобы не увидела мать, выскользнул из коровника.

Сначала ребята шли шагом, потом, когда за бугром заси­нела речка, помчались во весь дух. Ванята тоже бежал. Спотыкался на кочках, падал и снова мчался вперед.

Он разделся еще на ходу и первым бросился в речку. Вода была теплой и почему-то пахла арбузными корками.

— За мно-ой! — крикнул он.

Вслед за Ванятой бухнули с берега братья Пыховы, Поеживаясь, вошел в речку узкоплечий, длиннорукий Сашка. Потом из-за кустов вышла в черных мальчишеских трусах Марфенька. Подбежала к обрыву, оттолкнулась ногой и юркнула в самую глубину.

Вода разошлась быстрыми волнистыми кругами и вновь сомкнулась. Ванята смотрел влево, вправо. Но нет, не было ее, Марфеньки, нигде. Двадцать, тридцать счетов-секунд — и вот забурлила рядом с Ванятой вода, запрыгали пузыри, и мокрая Марфенькина голова показалась из речки.