Последний танцор, стр. 101

С гребня холма он внимательно наблюдал за происходящим внизу. Переговоры между Артуром и Мордредом продолжались вот уже несколько часов. Дван даже начал сомневаться, что генеральное сражение, которого вся Англия ждала более двух лет, состоится. А в конце произошло и вовсе не мыслимое: король и его побочный сын отослали сопровождающих и минут сорок беседовали с глазу на глаз. Затем Артур коротко кивнул, развернул коня и поскакал к броду, где его поджидала свита.

Никто так и не узнал, о чем они говорили в эти последние минуты. Саксы за спиной Мордреда — то ли по приказу последнего, то ли по собственной инициативе — избрали это время, чтобы свершить свой предательский акт. Сотня всадников галопом ринулась вдогонку и настигла парламентеров еще до того, как последний из них успел переправиться через реку.

Поспешность никогда не принадлежала к числу присущих Двану пороков. Он терпеливо выжидал более получаса, прежде чем присоединиться к сражающимся.

Достаточно долго, чтобы саксы на фланге позабыли о его существовании.

Достаточно долго, чтобы военачальники Артура усомнились в его преданности королю.

Достаточно долго, чтобы те, кто будет ему противостоять, успели порядком утомиться, до одури намахавшись тяжелыми мечами.

Они скатились со склона грохочущей конной лавой и обрушились на южную оконечность саксонского войска. Атака оказалась столь неожиданной и мощной, что весь правый фланг смялся в гармошку и пришел в полное расстройство. Дван пропустил вперед авангард своих кровожадных всадников, потом снова тронул коня, взмахнул мечом и на их плечах врубился в схватку.

Битва продолжалась.

Дважды с ее начала Дван оказывался на расстоянии окрика от короля Артура, а один раз волной сражения его поднесло так близко к Мордреду, что он поспешил разделаться с наседавшим на него бретонцем и направил своего могучего жеребца в сторону мятежного бастарда. Увы, слишком поздно. Мордред развернул коня и, прикрываясь им как щитом, выпрыгнул из седла с изяществом и легкостью Танцора, даже не выпустив из рук меча. Затем пустился бежать по полю битвы, ловко лавируя между людьми и лошадьми, словно уверенный в собственной неуязвимости. Дван бросился, было, в погоню, но заработал удар топором по руке от незаметно подкравшегося сакса, после чего пришлось временно забыть о Мордреде и заняться более неотложными делами. Из раны выше локтя струилась кровь. Автоматически перекинув меч в левую руку, он одним взмахом отрубил голову дерзкому варвару, но, когда снова обратил взор в направлении предводителя мятежников, того уже скрыло волнующееся море человеческих голов и лошадиных крупов.

Мгновение спустя ему стало не до противника короля. Вслед за первым саксом на Двана обрушился второй. Когда же и этот упал с расколотым черепом, появился третий — настоящее страшилище в рогатом шлеме с торчащей из-под него гривой спутанных светлых волос. Сдернув с лошади прикрывающего Двана справа оруженосца, белокурый гигант предстал перед Защитником, занеся над головой одной рукой двуручный топор невероятного размера. Глухо зарычав, сакс одним ударом обезглавил его коня. Хорошо еще, что Дван успел высвободить ноги из стремян и откатиться в сторону, иначе повалившийся наземь жеребец мог придавить его своей тяжеловесной тушей. Быстро вскочив на ноги, Защитник повернулся лицом к набегающему врагу, чьи габариты сделали бы честь самому сэру Гавейну. Давно Двану не попадался столь достойный противник, рост и физическая сила которого не уступали его собственным. Лошадиная кровь стекала с лезвия и рукоятки топора на бугрящиеся чудовищными узлами мышц плечи сакса. Взмахнув своим оружием, он обрушил его на голову Двана. Точнее говоря, на то место, где тот должен был находиться. Острие топора со свистом рассекло воздух, и в этот момент Дван, ловко поднырнув под правую руку соперника, вонзил ему в грудь свой меч. Но сакс оказался настолько живучим, что в последний миг перед смертью сумел снова занести топор и опустить его на шлем Защитника. Заточенное до бритвенной остроты лезвие рассекло стальное навер-шие, толстый кожаный подшлемник и затылочную кость черепа, всего на волосок не дотянувшись до мозговой ткани.

На несколько секунд противники застыли посреди бушующего вокруг них сражения, в упор глядя друг на друга, а потом одновременно рухнули. Сакс умер, не успев коснуться земли, но Дван об этом так никогда и не узнал.

Прошло немало времени, прежде чем Джи'Тбад'Эовад'Дван снова осознал себя тем, кем когда-то был.

Он очнулся на рассвете следующего дня. Кругом высились груды человеческих и лошадиных трупов. Мокрая от росы трава холодила щеку. Утренний туман пах кровью и смертью.

Шаги. Чья-то обутая в кожаный сапог нога небрежно ткнула его в бок и перевернула на спину. Широко раскрытыми глазами он уставился в такое же серое и затянутое тучами, как накануне, небо. Внезапная боль в затылке — такая резкая и мучительная, как будто настал конец света, — заставила его дернуться и застонать.

— Смотрите-ка, живой еще! — послышался удивленный голос, и над ним склонился какой-то человечишка с отталкивающей крысиной физиономией. — Только все равно не жилец с пробитой-то черепушкой. Прикажете оставить его здесь, сэр?

— Нет. — Второй голос, уверенный и мужественный, явно принадлежал важной персоне. — Это сэр Дивейн, ирландский рыцарь, откликнувшийся на призыв Артура, чтобы с честью сложить голову на поле брани. Он поступил благородно и заслуживает иного отношения. Если ему суждено умереть, пусть это случится в лагере.

«Дивейн», — раненый повертел имя на языке, мысленно прислушиваясь к его звучанию. Несколько пар мускулистых рук подняли его с земли и бережно уложили на носилки.

«Что ж, подходящее имечко. Пожалуй, имеет смысл его оставить».

18

Когда Дван завершил свое повествование, в комнате долгое время царила тишина, нарушаемая лишь едва слышным мягким гудением вентиляторов. Дэнис не сводила глаз с его могучей фигуры, неподвижно застывшей напротив нее наподобие мраморной статуи. Трудно было поверить, что этому человеку, с виду такому обыкновенному, около пятидесяти тысяч лет.

— Все остальное, — добавил он напоследок, — не представляет особого интереса. Я не помнил, кто я такой, знал только, что не старею, как все нормальные люди. Пришлось приспосабливаться, чтобы не вызвать подозрений окружающих, в первую очередь церковников. Я менял города, менял имена, менял документы. Не позволял себе заводить ни семьи, ни близких друзей. Я был свидетелем появления книгопечатания, паровых машин, телефонной и радиосвязи, автомобилей, компьютеров, воздушных и космических кораблей, нанотехнологии, генной инженерии и Инфосети. Сейчас, когда я все вспомнил, меня поражает, насколько различными оказались пути развития наших цивилизаций. Мы, например, вообще не занимались нанотехнологией, а генная инженерия находилась у нас в зачаточном состоянии, да и то лишь до тех пор, пока не открыли вакцину бессмертия, после чего все исследования в этой области прекратились за ненадобностью. В то же время среди нас были ученые, инженеры, строители и художники высочайшего уровня. Служение и поклонение Пламени подвигало их на создание таких чудес и шедевров, что вы и представить себе не можете.

— Вы постоянно повторяете: «мы», «нас», «наши», — негромко заметил Роберт, — как будто не считаете себя принадлежащим к человеческой расе. Хотя, на мой взгляд, вы такой же человек, как и все мы.

Дван повернулся к нему с такой молниеносной быстротой, что Дэнис аж подскочила на кровати, но тут же подобралась и приняла оборонительную позу. Роберт, в отличие от нее, даже бровью не повел. Только в глубине зрачков что-то изменилось, отчего на месте маленького, улыбчивого пожилого японца возникло вдруг неведомое существо, древнее, смертоносное и непредсказуемое.

— Вы, люди, — произнес Дван ледяным тоном и с таким откровенным презрением, что Дэнис была шокирована, — не более чем наши отдаленные потомки. Новая человеческая раса, произошедшая от еретиков, преступников и тех, кто последовал за ними. Вы мутировали и мутировали, чего никогда не позволил бы себе мой народ, Народ Пламени. Вы эволюционировали за счет развития наклонности к насилию, пока не превратили насилие в неотъемлемую часть вашего образа жизни, а Убийство возвели в ранг подвига. К несчастью, — вздохнул Дван, — вы все же наши дети. И все вы совершенно чокнутые.