Жена журавля, стр. 40
— Убери, пожалуйста, оттуда руку, прошу тебя. Я попросил тебя уйти.
— Но все дело в том, что…
— Слезь с меня.
— А ты заставь меня! Все дело в том, что я знаю, что именно ты чувствуешь. И прекрасно понимаю, каково это.
— Рэйчел, я сказал…
— Один последний разок, Джордж. Мы ведь оба знаем, что больше шанса не будет. Я на таблетках, так что о последствиях не беспокойся. Вот и все, это единственное, чего я прошу, один последний раз — и я уйду.
— …
— …
— …
— Но прежде, чем я это сделаю…
— Рэйчел!
— Я должна тебе кое-что сказать. Все эти годы я играла в обладание кем-нибудь, ты заметил? Постоянно старалась кого-нибудь удержать при себе. Но знаешь ли ты, какое это страшное одиночество, Джордж?
— Я…
— Нет, ты не знаешь. Ни черта. Тебе только кажется, что ты знаешь цену одиночеству, но ты не понимаешь. Потому что позволяешь другим обладать тобой. И всем вокруг именно это в тебе и нравится. Хорошо, если они пообладают тобой, а потом насытятся и пойдут себе дальше, но я сейчас не об этом. Я о том, что когда они встречают тебя впервые, ты предлагаешь им себя, Джордж. Вот в чем дело. Ты раскрываешь им объятия и говоришь: вот он я, берите меня, обладайте мной…
— Рэйчел, ты плачешь?
— А ты — нет?
— Этот свет. Лунный свет. Он так странно отражается в твоих глазах…
— А если тобой обладают, то обладаешь ты сам, так устроено в любви. И что же ты собираешься делать с Кумико? А теперь чуть быстрее, Джордж, мы почти у цели…
— Рэйчел…
— Ты сам плачешь. Это хорошо. Ты заслужил. Вот чего я никогда не понимала в тебе, Джордж. Я думала, с тобой все будет так же, как и со всеми остальными идиотами, с которыми я спала. Такое вот обладание без обратной отдачи. Но с тобой… Я обладала тобой, Джордж, а ты обладал мной. И вот почему я не могу тебя простить.
— Рэйчел…
— И вот почему не могу с тобой расстаться.
— Я прошу тебя…
— И вот почему я. Сегодня здесь. И почему. Все это. И происходит. Еще… Еще!
— Кумико.
— Да, я знаю. Скажи ее имя. Я тоже скажу. Кумико.
— Кумико.
— Кумико.
— Кумико.
— …
— …
— …
— …
— Ну, вот и все, Джордж. Теперь просто поплачь. Ты предал свою любовь, и поплакать над ней будет правильно. Ну, а я пойду.
— Твои глаза…
— А что такое?
— Твои глаза.
— Это просто мои слезы, Джордж. Боюсь, мне еще долго не выплакать их до конца.
— …
— …
— Ты это слышала?
— Нет. Что?
— Такой звук, словно прямо за окном…
— Я ничего не слышала, Джордж. Как, впрочем, и ты.
Глава IV
Джордж вырезал свою последнюю фигурку.
Он поднял голову от стола. Последнюю. Какое странное слово. Разумеется, она не последняя, просто финальная, для последней таблички в серии Кумико — той, которой завершится сюжет истории. Она хотела закончить эту работу до свадьбы, но конечно же потом они оба еще много чего создадут…
Так что никакая она не последняя. И не финальная. Нет.
Он вытер со лба струйку пота и вернулся к работе. Не говоря уже о том, что изматывающая лихорадка заставляла его переживать все чересчур эмоционально, в последние дни Джордж не переставал ощущать какую-то зудящую тревогу. Это касалось и неожиданной помолвки с Кумико, и ее непрекращающейся скрытности (она все чаще пропадала у себя, желая поскорее закончить свою серию), и его ссор с Амандой, которую он всякий раз за что-нибудь отчитывал.
Но что самое тревожное — он переспал с Рэйчел. Он почти буквально не мог представить, что такое случилось в реальности, а не в бреду. Он и правда был в полубреду, когда позвонил ей, в полусне, когда она тут же примчалась в его дом-без-Кумико, в полудреме, когда они провели ту ночь в его постели. Секс у них вышел безрадостным, словно по принуждению, — так, должно быть, чувствуют себя наркоманы, когда кончаются последние крохи их зелья, но Рэйчел оказалась права. Он мог обладать ею (а она — им) ненадолго, но полностью, чего с Кумико у него никогда не случалось — да, видимо, случиться и не могло. Кумико была в принципе непостижима, сколько еще ему нужно для этого доказательств? Она слишком походила на персонаж из истории про богиню, и он испугался, и он разозлился, и…
— Болван, — прошептал он себе, располосовал бритвой страницу книги, над которой работал, и выкинул ее в мусор.
Он переспал с Рэйчел. Он переспал с Рэйчел. Он переспал с Рэйчел. Кумико не знала об этом, просто не могла бы узнать, к тому же он был почему-то уверен, что и Рэйчел не станет об этом болтать. Но какая разница? Урон уже нанесен.
— Неважно выглядишь, Джордж, — сказал ему Мехмет из-за конторки, где должен был заниматься изготовлением беджиков для конференции, но вместо этого забавлялся сочинением флаерса для какой-то театральной пьески, в которой ему каким-то чудом досталась эпизодическая роль.
Насколько понял Джордж, действие пьески строилось на интерактивном общении с аудиторией при полной мужской обнаженке, и ставилась она в каком-то дешевом клубе.
— У меня все в порядке, — соврал Джордж. — А то, чем ты занят, очень мало похоже на работу.
Мехмет пропустил это мимо ушей:
— Знаешь, мы все до сих пор ждем, когда ты объявишь дату.
— Какую дату?
Мехмет поперхнулся.
— Дату вашей свадьбы. Я полагаю, для нас это будет выходной?
— Да, скорее всего.
— Ты радуешься?
— Я работаю, Мехмет. И тебе рекомендую.
Мехмет отвернулся обратно к компьютеру:
— Даже не знаю, чего я дергаюсь…
Джордж поднял взгляд от стола:
— Ну, так не дергайся.
— В смысле?
— Ты мог бы найти себе и другую работу. Куда более тебе подходящую, чем печатная студия. Продавцом в театральной кассе, к примеру. Или гидом для туристов.
— Гидом для туристов… — почти выплюнул эти слова Мехмет.
— Ты знаешь, о чем я.
— Но что бы ты делал без меня, Джордж?
— Видимо, то же, что и с тобой. Только с меньшими проволочками.
Мехмет крутанулся в кресле и уставился на Джорджа:
— Ты что, действительно не понимаешь, а?
— Чего, прости?
— Кто все эти люди вокруг тебя. То, как они себя ведут.
— Что за ерунду ты несешь…
— Они преданы тебе, Джордж. Ты источаешь благонадежность. Лучший друг собственной дочери. Лучший друг своей бывшей жены.
— Не думаю, что лучший…
— И Кумико — достаточно красивая, талантливая и загадочная, чтобы покорить сердце любого мужчины на свете, — почему-то выбирает тебя. Ты когда-нибудь задумывался почему?
Джорджа бросило в жар — видимо, из-за лихорадки.
— Это не потому, что я благонадежен.
— Это потому, что ты вызываешь в людях благонадежность. Никто не хочет тебя подвести. Это, конечно, их слегка раздражает — и меня в том числе, — но они все равно не отстают от тебя, потому что хотят знать, что у тебя все в порядке. — Мехмет пожал плечами. — Ты нравишься людям. А они нравятся тебе, и это означает, что они стоят того, чтобы тебе нравиться, не так ли?
Пожалуй, это было самое милое, что Мехмет когда-либо ему говорил, и посреди всего этого безобразия Джордж даже ощутил приступ любви и доброты.
— Ты уволен, Мехмет.
— Что?!
— Я не сержусь на тебя. И даже не разочарован тем, как ты работаешь. Хотя, может, и есть немного. Но если ты останешься здесь, однажды тебе придется взвалить дела всей студии на себя, и это будет самое печальное событие на свете. Ты заслуживаешь лучшего.
— Джордж…
— У меня в банке тонна денег от этих чертовых табличек. Я выплачу тебе солидную компенсацию. Но тебе нужно браться за ум, Мехмет. Я серьезно.
Мехмет открыл было рот для возражений, но вдруг застыл:
— Насколько солидную?
Джордж рассмеялся. Что в последнее время случалось все реже.
— Рад был знакомству, Мехмет.