Струна и люстра (сборник), стр. 47
— Знаю, — кивнул Валерий. — В давнем детстве с другом Сережкой мы даже разок прокатились на таком. По знакомству с деповскими рабочими… Но вам-то зачем этот круг? Его, небось, и не повернешь там…
— Главное — найти, — сказала Грета. — В схемах было написано, что от Круга начинается Дорога. С большой буквы… Ты, Валерий, знаешь, что такое Дорога?
— Ты имеешь в виду теорию Великого Кристалла?
— Да. Нам про это зимой в школе рассказывал один профессор. Евгений Евгеньевич Волоков. Он у нас лекцию про природу космоса читал… Говорил, что у Дороги масса загадочных свойств и что она спасает от всяких бед, хотя это еще не доказано…
— И вы хотите доказать?
Грета пожала плечами:
— Сперва надо найти… Но мы знаем, что это будет скоро.
Что тут можно было возразить? Следопытам виднее…
В Крепости, когда занимались отладкой напряжения в сети фильтрационного экрана, Валерий завел разговор про Поворотный Круг.
Саныч подтвердил, что слухи о рельсах и Круге еще во времена его детства «имели место».
— Рельсы изредка видели, а Круг никто не мог найти. Ребячий фольклор, наверно… Хотя на Пустоши чего только нет. В том числе и фантастика всякая…
— Никакой там нет фантастики, мы с ребятами на каникулах после пятого класса всю ее излазили, — заспорила Аллочка. — Только лягухи громадные. Красивые такие, радугой отливают. Я сперва боялась, а потом одну домой принесла, посадила в ящик с мокрой травой. Но эта бедняга всю ночь вопила, как потерявшаяся кошка, пришлось утром нести обратно…
…Вечером Валерий спросил про Пустошь и Круг Юну (они опять сидели под окном среди тропической герани). Юна сказала, что на Пустошь никогда не ходила, потому что лягушек боится пуще смерти.
— Я вообще ужасная трусиха… — И она потеснее прижалась к Валерию, будто он мог защитить ее от всех страхов. А может, и правда мог? Голова Юны пахла теплыми волосами, а пальцы — все еще красками, которыми Юна днем рисовала на блюде очередной портрет императора Андрюшки.
Глава 3
Среди старых Смоленских улиц была одна, которая не называлась Смоленской. Называлась она Колокольчиков проезд (или рынок). Потому что здесь торговали всяким удивительным товаром, среди которого блестело медью множество колокольчиков. Разных размеров. От тех, что величиной с наперсток, до таких, что уже не колокольчики, а колокола. Ну, не церковные, конечно, однако все равно немалые: со старинных пожарных машин, со всяких катеров и буксиров и, возможно даже, с парусных кораблей. Все это колокольное товарищество негромко перезванивалось на разные голоса, наполняло воздух причудливыми мелодиями. И медно-серебристо-бронзовая перекличка была здесь, пожалуй, самым заметным и постоянным звуком. Потому что продавцы и покупатели отличались молчаливым и серьезным характером…
Улица сама по себе была удивительная. Покрытые резьбой, украшенные балкончиками двух — и трехэтажные дома там и тут соединялись на высоте переходами, мостиками и галереями. А местами разноцветно светились над тротуарами и мостовой геометрические узоры застекленных сводчатых покрытий. Под сводами висели кованые фонарики — они ради пущей красоты горели даже днем.
Давным-давно, в позапрошлом веке, Инский купец Тележников — любитель искусства и старины — задумал устроить в этом квартале что-то вроде музея-заповедника — с выставочными залами для всяких редкостей, галереями для художников и театром для местных артистических талантов. Кое-что сделать он успел, но скоро наступили времена, когда стало не до редкостей и не до искусства… Лишь с недавних времен стараниями инских поэтов, актеров и живописцев — при всяческом содействии главы города, Петра Кондратьевича Столетова — Колокольчиков проезд начал снова становиться таким, каким был задуман больше сотни лет назад.
— Только вот некоторые дома обветшали, — озабоченно говорила Света. — Папа сказал, что, когда закончатся работы в церкви, их бригада займется здесь реставрацией. Не везде сразу, конечно, а хотя бы в самых важных местах…
Света, Май и Грин, а также неразлучные Толь-Поли брели по Колокольчивому рынку, то задирая головы на фонари и цветные стекла, то разглядывая на длинных прилавках и скамьях необыкновенные товары. Волосатые художники, коллекционеры профессорского вида, интеллигентные дамы в пенсне, бойкие простоватые старушки, похожие на отставных матросов дядьки и слегка поддатые щетинистые мужички торговали… чем только они не торговали! Картинами, статуэтками, подсвечниками, моделями кораблей, древними самоварами, медными ручками от старинных дверей, сшитыми из лоскутков куклами, деревянными игрушками, свистульками, пуговичной мелочью, оловянными солдатиками, монетами и марками для коллекций.
В отдельном ряду расположились продавцы изделий из камней-самоцветов. Здесь тоже было на что просмотреть. Письменные приборы и рамки из малахита, зверюшки и шахматы из оникса и змеевика, брошки, бусы, браслеты, друзы горного хрусталя и золотистого пирита… Особенно много было всяких шаров. Это хрустальные и многоцветные глобусы на медных подставках, и просто шары из камней всех оттенков. Считалось, что в них скрыта энергия жизненных сил. Многие покупали. Верили, что положишь такой шарик под подушку и будет у тебя меньше хворей и больше радостей…
Среди этого круглого разнообразия царил хрустальный шар. Величиной с те чугунные ядра, которые отыскивали на Пустоши Гретины следопыты — в диаметре сантиметров десять. Все окружающее отражалось в нем, цветные огоньки стеклянной крыши горели, будто крохотные елочные лампочки. И в тоже время шар был чудесно прозрачен.
— Ух ты… — выдохнул Май. И нагнулся над шаром. Грин и Света стояли рядом и понимающе молчали. Знали, о чем Май думает, глядя на хрустальное чудо. Только неугомонные Тополята ускакали куда-то…
— Можно подержать? — шепотом спросил Май продавца.
Продавец казался непонятным. Было в нем что-то и от художника, и от уволенного в запас десантника. Прическа ежиком, крепкие руки, заросшие худые щеки, прицельный взгляд. К просьбе он отнесся с пониманием. Вынул из под прилавка белую тряпицу, протянул:
— Вот, возьми в нее, чтобы пальцами не наследить…
Май взял шар в тряпицу, как в пеленку. Поднял его на ладонях, на уровень глаз. Помолчал. Сказал тихонько:
— В нем будто все на свете…
Грин и Света смотрели тоже. Шар чуть шевелился, в глубине его иногда обнаруживались внутренние изломы с горящими искрами, волнистые слои, радужные переливы. При новом шевелении он становился абсолютно прозрачным. А потом опять возникали контуры неведомо чего — то ли причудливых скал, то ли удивительных строений…
— Смотрите… То Нотр-Дам, то Покровский собор, то буддийские пагоды… — опять выговорил Май.
Грин и Света не разглядели ни соборов, ни пагод, но не спорили: Маю виднее…
Он опустил наконец тяжеленный шар до уровня груди, оглянулся на его владельца:
— А сколько он стоит?
— Ну, братец ты мой, — недовольно сказал тот, — эта вещь не для игрушек, хрусталь чистейшей пробы. И деньги тут нужны не детские…
— А все же… — сказал Май еле слышно.
— Мне за эту штуку вчера предлагали мобильник новой марки. Я подумал и не стал…
Май осторожно положил шар с тряпицей на край прилавка. Расстегнул на боку сумку с латунной бляшкой-корабликом. Сумка была увесистая: в ней лежали яблоки, купленные в продуктовом киоске и литровая бутылка лимонада. А еще лежала серебристая «коробочка» Мая.
— Май, не надо… — жалобно сказала Света.
Но он уже держал коробочку на ладони.
— А вот за этот… поменяете?
Хозяин шара цепко глянул на Мая, на его аппарат. Взял коробочку. Осторожно понажимал кнопки, поднес к уху. Поразглядывал дисплей с заплясавшими цветными фигурками. Бережно нажал выключатель. Положил мобильник рядом с шаром.
— Ну, малец, ты даешь… Я о такой системе даже не слыхал. Аппарат будущего. Он стоит сотни таких шаров…
— Значит, меняемся! — обрадовался Май (хотя Света дергала его за рукав, а Грин досадливо морщился).