Синий краб (сборник), стр. 159

— Да ты сними и выжми как следует, — посоветовал Лерка. — Я отвернулся.

Она засмеялась:

— Дурень… Ну-ка, отойди от края, а то опять сковырнешься.

Лерка не отошел. Не оборачиваясь, он сказал:

— Если бы ты упала в воду, я бы тебя обязательно спас.

Лена опять вздрогнула.

— Спасибо. Только лучше уж я не буду падать.

Серьезно и с нажимом Лерка произнес:

— Конечно. Но если бы…

— Ну… Я знаю, — сказала она и повернулась к берегу. — Ох, смотри, Лерка!

Отсюда, с плотика, глаза Озерного Царя казались яркими, как два зеленых фонарика. И сам хозяин озера, склоненный вперед, темный, длиннорукий, был сейчас загадочным и словно незнакомым. Лесное и водяное чудо.

— С озера еще лучше видать, — полушепотом сказал Лерка. — Давай отъедем на лодке?

— Такие-то мокрые? — сказала Лена. — Ну… давай.

Они пошли к лодке, и песок был уже остывший, а вода очень теплая. Они столкнули лодку. Лерка торопливо захватил весла и опять неумело зашлепал ими. Лодка нехотя, боком, поползла от берега.

Лена смотрела сначала, как Лерка воюет с веслами, а потом оглянулась и увидела, что берег уже отошел метров на сто. Зеленые глаза великана сияли, хотя сам он уже не казался великаном.

Лерка продолжал ворочать веслами. Озерный Царь сделался совсем одиноким и маленьким на пустом берегу. Глаза его слились в одну зеленую точку.

«Куда же мы?» — подумала Лена.

На острове Робинзонов отозвалась улетевшая с этого берега песня:

…Есть в покое твоем
Ожиданье тревожной дороги.
А в дорогах твоих —
Чуткий отдых больших скоростей…

— Лерка, — нерешительно заговорила Лена. — Ну чего мы тут одни… А давай поедем к робинзонам!

— Давай! — тут же отозвался Лерка и плюхнул веслами.

— Не попадет нам?

Не попадет, — снисходительно сказал он. И добавил нетерпеливо: — Ну давай поедем. Да?

— Дадут нам там одеться, а?

— Все дадут!

— Только ты пусти меня на весла. Ты вон уже сколько греб! Думаешь, мне не хочется?

Он торопливо перебрался на корму. Лена взялась за гладкие рукоятки:

— Правильно я держу направление? Ты следи.

— Я слежу. Правильно.

Она стала грести, удерживая лодку так, чтобы зеленый огонек берега висел над Леркиным плечом. Лерка сидел съеженный, остроугольный. Почти черный на фоне потемневшего неба.

— Озяб?

— Санька обрадуется… — сказал он. Потом спохватился: — Нет, не озяб… Там у костров погреемся.

Ждали их жаркие костры, и смех, и песни. И сказки, которые рассказывают в палатках веселым полушепотом… Вечер будет еще долгим и хорошим.

А Озерный Царь смотрел им вслед горячими глазами. Он видел, как черная лодка на светлой воде машет узкими крыльями и делается все меньше.

От острова Робинзонов отскочил трескучий катерок и по широкой дуге помчался к лодке. Он поднял волну. Волна разбила отражение Венеры и, крадучись, поползла к причальному плотику.

Там, у самой воды, прижавшись друг к другу, стояли забытые Леркины сандалии.

1968 г.

СИНИЙ КРАБ

Собрание стихов прозаика Владислава Крапивина, который понимает, что оные стихи могут иметь лишь биографический, историко-бытовой, семейный и прочий, но никак не литературный интерес

От автора

Попытки моих друзей издать «Поэтические творения Владислава Крапивина» обычно кончались и кончаются провалом. Исключение составили только три самодельные брошюрки, выпущенные благодаря усилиям литературного клуба «Лоцман». Тираж этого любительского издания мизерный. Зато оно гордо именуется «Полным (за исключением потерянных и забытых) собранием стихов» вышеупомянутого автора. Таким оно по сути дела и является (составители постарались!).

Теперь, когда, по настоянию многих читателей, я решился вставить свои поэтические опусы в один из томов собрания сочинений, возник соблазн: не мудрствуя лукаво, «толкнуть» туда все три выпуска и пусть читатель разбирается. Но…

Во-первых, это заняло бы примерно 250 страниц — половину тома. Во-вторых, едва ли кому-то, кроме самого близкого окружения, интересны застольные экспромты, посвящения на книгах, именинные поздравления и прочие скороспелые вирши сугубо личного характера. В-третьих, едва ли есть смысл утомлять читателя обилием рифмованных сочинений школьного периода. А самое главное — вот что. Очень многие стихи, песни и даже баллады включены в тексты повестей и романов, стали неотъемлемой частью этих прозаических книжек. Нелогично было бы дублировать их в стихотворном цикле. Исключение я сделал только для тех стихов и песен, которые в книгах напечатаны в сокращенном или измененном виде. А еще — для песни «Синий краб», потому что, по мнению многих читателей, она является «наиболее характерным для автора его поэтическим произведением». Мало того, те же читатели убеждали меня, что именно это название должно быть присвоено всему стихотворному циклу.

Цикл этот после старательное авторской редактуры оказался сокращенным почти вдвое. Но, тем не менее, он все равно в какой-то мере может считаться полным, ибо довольно широко иллюстрирует поэтические усилия автора от младенчества до наших дней. Как автор сам относится к своим стихотворным трудам, честно сказано в подзаголовке А еще — в предисловии, которое я писал к одному из несостоявшихся сборников и которое вполне уместно напечатать здесь. Вот оно…

Автор этой книжки трезво отдает себе отчет, что никакой он не поэт. Почти все стихотворения сборника были написаны с «прикладной целью»: или как вставки в прозаическую книгу, или как песни для отряда «Каравелла» или — для любительских фильмов, или к какой-нибудь дате. И только в редких случаях — в силу какого-то эмоционального толчка. Исключение составляют лишь детские и юношеские стихи, когда почти каждый стремится излить душу в зарифмованных строчках.

Сам я на эти стихотворения смотрю не как на литературные произведения, а, скорее, как на страницы дневника — по ним можно вспомнить: что случалось в те или иные годы, чем жил, какие книги писал, какие снимал фильмы и строил парусники с мальчишками и девчонками из флотилии «Каравелла».

К сожалению, все найти и вспомнить не удалось. В этом стихотворном собрании навеки останется существенный пробел: в нем нет любовной лирики. Тетрадку с такими стихами я сжег в студенческие годы, очередной раз убедившись в непостоянности и вероломстве одной юной особы, которую считал дамой сердца. После этого поклялся стихов на такую тему больше не писать. И не писал, если только речь не шла о чистых чувствах книжных героев младшего и среднего школьного возраста. А ту тетрадку теперь жаль. Из нее вспоминаются лишь отрывки. Такие, например:

Остался день апрельский позади.
Тебя я вновь по лужам проводил.
И поздно ночью, погасив свечу,
Лежу во тьме с улыбкой и молчу.
Все сладко так внутри переплелось:
Я вспоминаю шелк твоих волос,
Тепло руки и голос: «Ну, пока…»
И койка жестко давит мне бока…

Как видите, не шедевр. И никакой свечи не было, а была шестидесятиваттная лампочка в комнате, где я жил с друзьями— студентами, в частном доме на окраине Свердловска… Так что, может быть, и не беда, что тетрадки той нет… Жаль другого — того времени, когда была тетрадка…

Вместо вступления

Синий краб