Синий краб (сборник), стр. 110

— Какого человека?

— Обыкновенного…

— Обыкновенного! Как его зовут?

— Не знаю, — грустно сказал Лапа. Витька Лобов захихикал. Алька со злостью поглядел на его розовый затылок. Оттого, что Лапа целый день тоже кого-то искал, он еще больше понравился Альке.

Уже начинало темнеть. Галина Святозаровна, наверное, решила, что пора кончать Лапино воспитание.

— Мне это надоело, — решительно рубанув ладонью воздух, заявила она. — Пионер Лапников два года подряд нарушает в лагере дисциплину и режим. В прошлом году он самовольно катался на лодке, падал с дерева, гонялся за птицами и заблудился в лесу. В этом году он бьет стекла и не желает отвечать за это.

— Не бил, — безразличным голосом сказал Лапа.

Галина Святозаровна вдруг обрела спокойствие и огляделась.

— Хорошо. Допустим, не бил. Пусть тогда признается тот, кто вышиб стекло. А если виновник не будет найден, я сегодня же отправлю домой его — Василия Лапникова.

Она, эта строгая начальница лагеря, конечно, не знала, как вздрогнул при ее словах семилетний мальчишка на левом фланге малышового отряда. «Васька!» — чуть не крикнул Алька. Но не крикнул, потому что радость тут же угасла: Ваську выгонят сейчас из лагеря, и будет Алька опять один.

А из строя никто не выходил, никто не хотел признаться, что это он, а не Лапа, то есть не Васька, разбил дурацкое окно в кухне.

— Трусы они все!.. — с горечью прошептал Алька.

Витька Лобов снова повернул круглую розовую голову и забубнил:

— Ага, какой умный! Кому охота, чтоб попадало.

Подозрение закралось в Алькино сердце.

— Витька, — прищурившись, сказал он, — это ты, наверно, выбил окошко.

Витька вытаращил глаза и даже чуть присел.

— Тише ты, балда. Не ври давай, — закудахтал он испуганно. — Не знаешь если, значит, молчи. Гадальщик какой! Сам не знает, а врет. Может, это ты, наоборот, вышиб…

— Я?!

Алька уже собрался съездить Витьке по спине: будь что будет!.. Но не съездил.

— Значит, я? — спросил он струсившего Витьку.

Тот что-то пробормотал и отвернулся. У Альки под майкой пробежал холодок. Алька понял, что надо сделать. Только ему стало страшно.

Тогда он взглянул на Лапу. Васька стоял, опустив голову, и ждал решения своей судьбы. Ведь он еще ничего не знал. А вот Алька знал, что сейчас будет. Он знал это уже точно и потому подождал несколько секунд. Ведь несколько секунд он мог еще подождать. Потом Алька набрал полную грудь воздуха и зажмурился. И в этот ответственный момент вдруг представилась Альке обиженная морда Лапиного кота. Почему, он и сам не знал. «Дзынь-дзынь»… И щеглиха, веселая Люлька, которая умеет запирать клювом дверцу…

Альке стало весело. Алькин страх в одну секунду съежился, сделался совсем маленьким. И, пока он не вырос снова, Алька выскочил из строя, с удовольствием пихнув плечом испуганного Витьку.

— Я… Правда, я! — И добавил уже потише: — Я не нарочно…

Короткое счастье

Марина рисовала заголовок для лагерного «Распорядка дня», когда в пионерскую комнату влетел ябеда Витька Лобов и выпалил с порога:

— Марина! Твой Алька купил штаны!

Алька шел по главной лагерной линейке. Вместе с ним шли лохматый Васька Лапников, по прозвищу Лапа, и Мишка Гусаков, а позади двигалась шумная толпа зрителей. На Альке были длинные брюки из белой парусины. Только держались они не на ремне, а па тонком шпагате из крученого картона.

— Александр! — как можно строже сказала Марина. — Это что за фокус?

— Это вовсе не фокус, — откликнулся Алька. — Это штаны.

Он продолжал свой путь, сосредоточенно глядя под ноги. То ли боялся поглядеть на строгое лицо сестры, то ли любовался покупкой, поди разберись…

— Стой! — велела Марина. — Стой и отвечай. Где ты их взял?

Эта история началась после завтрака. Все пошли на костровую поляну разучивать песни для большого концерта, а Лапа стал сговаривать Альку убежать в лес.

— Черники наедимся — во! — пообещал Лапа и выразительно хлопнул себя по голому животу. — Топаем?

Алька стал думать. Если Марина узнает про такое дело, будет худо. Поэтому Алька думал почти целые полминуты. Но Лапа был его друг, и Алька, вздохнув, сказал:

— Топаем.

И они нырнули в кусты.

Веселые березовые деревца с солнечными зайчиками на листьях будто смеялись вместе с мальчишками, что так здорово все получилось. В березняке начиналась тропинка. Она соединялась с другой тропинкой, которая вела к деревянному мостику через ручей. А за ручьем начиналась деревенская улица, в конце которой темнел сосновый лес. Над лесом висело белое перистое облачко, а все остальное небо было чистым и очень синим.

Под мостиком плескались две большие утки, а больше никого Алька и Лапа в деревне не увидели. Лапа сказал, что сейчас все на лугах косят траву.

Лапа шагал босиком. Алька поглядел на него и тоже снял тапочки. Пыль на дороге была мягкая, нагретая солнцем. После каждого шага она выбивалась из-под пальцев серым дымком. И тянулись за беглецами две цепочки от босых ног— маленьких и побольше.

Но если бы кто-нибудь пустился в погоню за Алькой и за Лапой, чтобы поймать их и пропесочить на вечерней линейке, то он увидел бы, что следы ведут вовсе не в лес, а в сельмаг.

Так получилось потому, что у красного кирпичного сельмага с ржавой вывеской Лапа вдруг замедлил шаги и спросил:

— Санька, ты мне друг?

Он всегда звал Альку Санькой. Понятно, Алька сказал, что друг. И тогда Лапа попросил:

— Зайдем давай на минуточку. Охота аппарат посмотреть. Понимаешь, «Смена-8». С дальномером.

Альке не хотелось смотреть «Смену-8» с дальномером. Ему хотелось поскорей добраться до леса, пособирать на опушке чернику и вернуться побыстрей в лагерь. Потому что, хоть светило яркое солнце, и весело шумели деревья, и все было хорошо, Альку точило беспокойство. Вдруг в лагере узнают, что они удрали?

— Ну, на минуточку, — согласился Алька.

В магазине было душно. За прилавком сидел молодой продавец с очень круглым и скучным лицом. На Альку и на Лапу он даже не посмотрел. Молодой продавец шестой раз подряд слушал одну и ту же пластинку.

«О, Маржеле-е-ена-а!..» — голосил пыльный патефон.

Лапа сразу прилип к прилавку, где под стеклом лежала «Смена-8». Алька постоял рядом, тоже посмотрел на аппарат, а потом ему стало скучно.

— Лапа, идем, — позвал он.

— Ага, — не двигаясь, сказал Лапа.

Алька прошелся по магазину, но ничего интересного не увидел. На полках лежали рулоны с материей, стояли флаконы с духами, зеркала в ракушечных рамках, желтые подстаканники. На прилавках тоже лежали куски материи: толстой — для пальто, и тонкой разноцветной — для девчоночьих платьев.

Алька скользнул скучными глазами по прилавку еще раз и вдруг замер…

Лапа наконец насмотрелся на аппарат до отказа и оглянулся, чтобы позвать Альку. И тогда он увидел, что Алька навалился грудью на прилавок и смотрит будто на какое-то чудо.

— Ты чего?

— Штаны… — прошептал Алька.

Среди кусков материи лежали маленькие парусиновые брюки. Голова у Лапы была забита мечтами о фотоаппарате, поэтому он ничего не понял и только спросил:

— Что у тебя — штанов нету?

— Есть, — тихо сказал Алька, — но таких-то нету. Эти — как у моряков.

Короткие штаны на лямках да теплые шаровары, которые приходилось натягивать зимой, надоели Альке за его жизнь ужасно, а настоящих, длинных брюк с петлями для ремешка, с хлястиками и карманами никогда еще у Альки не было. Попробуйте целых семь лет прожить без таких брюк и тогда все поймете.

— Хорошие, — вздохнул Алька.

И в этом вздохе Лапа услышал тоску.

Продавец девятый раз заводил патефон. Лапа этим воспользовался и пощупал незаметно брюки. Потом солидно сказал:

— Мощные штаны… И цена ничего: два рубля и тридцать копеек.

— Дорогие…

— Да не так уж и дорогие. Рупь, да рупь, да еще тридцать копеек…

— Рупь у меня есть, — сказал Алька. — И копейки есть. Мне мама дала на дорогу. Марина отобрать хотела, чтоб ягод не покупал. Я не дал.