Большая семья, стр. 6

— Так. Дом в том же доме.

— Значит, двадцать первый. А квартира, квартира какая?

— Квартира?.. Новая квартира, — тихо сказала Люда.

— Эх, ты! Я про номер, а не про новую! Известить-то надо? Тебе сколько годов?

— Мне шесть лет, — вздохнув, твёрдо ответила Люда.

— А фамилия?

— А фамилия — Питровых. Люда Пи-тро-вых. Шесть лет.

— Питровых? Хитрая фамилия. Теперь вот чего: ты в кабину залазь, а то озябнешь, а я встречную ловить буду.

— Поймаете и опять поедем?

— Там видно будет.

Люда вернулась в кабинку, положила снова уснувшего Орешка на сиденье, а сама наполовину высунулась из дверцы.

Шофёр ловил встречную машину недолго. Далеко в темноте, как два глаза, зажглись фары и стали быстро приближаться. Тогда он вышел на середину шоссе, подмял руку. Когда из подъехавшей и остановившейся машины выглянул кто-то, он подбежал, торопливо заговорил. Потом начиркал что-то на протянутом ему белом листке.

— Ты уж, браток, расстарайся, хоть по телефону в домоуправление позвони, — несколько раз повторил он человеку из встречной машины. — Мы тут, видать, надолго застряли. Про девчоночку пускай в квартиру родителям доложат. А то ведь грех какой — завёз бог знает куда.

Ему весело ответили:

— Будьте спокойны, дадим знать! Сами бы подвезли, да не по пути.

— Ну, бывайте здоровы.

Шофёр тряхнул шапкой, встречная машина рванулась я умчалась — только снег закрутился на шоссе.

— Пошли, дочка, — сказал шофёр, подходя к своей кабинке. — Тут недалече тебя отведу, обогреешься. А я костёр разведу, чиниться буду. Пошли.

Остались одни

В комнате было сумрачно. За окном по низкому небу метались и крутились белые хлопья — шёл сильный снег.

Ольга Ивановна, убегая искать Люду, ещё раз крикнула.

— Никуда не вздумайте уходить, слышите? Поешьте вчерашней каши, сидите и делайте уроки. Как делать? Так, как будто ничего не случилось.

Легко сказать — делайте уроки!

Но Глеб хорошо понимал, что Гандзе ещё труднее, и сдерживался изо всех сил. Он принёс портфельчик, разложил на столе тетрадки и, тяжело вздохнув, сказал:

— Значит, давай делать. Сперва стихотворение выучим, да?

Гандзя молчала. Глаза у неё были большие и печальные, уголки губ подрагивали.

Глеб отошёл от стола, немного закатил глаза и, сжав руки, прочитал:

— «Я стою на мосту и смотрю на канал: подо мною вода голубая, виден лес впереди и белеет вокзал, золотую звезду подымая…» Теперь Марья Петровна всегда велит повторять.

— «Я смотрю на мосту и стою на канал, — шопотом повторила Гандзя. — Подо мною… голубая вода…» — Она потупилась и замолчала.

— Ну, если не хочешь стихотворение, давай тогда арифметику, — подумав, тихо сказал Глеб. — Нам сегодня задачку задали, ох и трудная! Вы там на Урале тоже задачки делали?

— Тоже детали, — как эхо, откликнулась Гандзя.

Глеб порылся в портфельчике, вытащил задачник, полистал его.

— «У одного бойца было четыре обоймы, по пять патронов в каждой. Семнадцать патронов он израсходовал…» — дрожащим голосом и торопливо прочитал Глеб. Потом замолчал и посмотрел на большую фотографию на стене. — Да. Четыре обоймы, по пять в каждой… — Он положил задачник и пошевелил губами. — А мой папа был танкист.

— Танкист? — спросила Гандзя, поднимая опущенную голову и расплетая пальцы.

Где-то за окном мягко и певуче разрастался протяжный гудок. В доме напротив засветились окна, потом их задёрнули, и стало опять темно.

— Да, танкист… Ты, Гандзя, не думай, мама её найдёт. Вот увидишь, найдёт. Она просто куда-нибудь зашла. Познакомилась с кем-нибудь и зашла.

— Зашла?

Глеб вспомнил, когда-то, в этой самой комнате, мамин брат, дядя Коля, утешая её, долго ходил от стены к стене и что-то говорил.

Глеб одёрнул на себе курточку и тоже заходил вдоль окна большими шагами. Очень он был похож в эту минуту на человека, смотрящего на него с фотографии на стене!

— Раз мама сказала, что найдёт, значит найдет.

Он громко вздохнул и остановился у столика перед окном.

Блестящие планки сломанной вышки, судья с флажком попрежнему лежали друг на друге под слюдяной водой. Только загорелая девушка стояла, прислонившись к бокалу с серебряной крышкой, и в руке у неё покачивался обрывок нитки.

— Может, русский тогда сделаем, письмо? — с тоской спросил Глеб.

Гандзя молчала, и глаза у неё становились всё больше.

— Может, свет тогда зажечь, лампу?

— Не надо свет… А если её кто-нибудь украл? Или в милицию забрали?

— Ну вот, украл! — невесело рассмеялся Глеб. — Очень надо её украдывать! — Он всё-таки задумался. — А если в милицию забрали, тогда даже лучше: сюда приведут.

В коридоре вдруг резко зазвонил телефон.

Глеб и Гандзя так и рванулись из комнаты. Говорила Ольга Ивановна. Голос у неё был сухой и тревожный.

— Глеб, это ты? Гандзя с тобой? Люда не приходила?

Глеб быстро ответит:

— Да, да, — потом медленней и тише: — Нет.

— Тогда слушай внимательно и повторяй за мной. Сейчас за вами с Гандзей зайдёт один милиционер. Вы оденетесь и вместе с ним пойдёте… Ты меня слушаешь. Глеб?

Глеб вытянулся в струнку и громко повторил:

— Сейчас за нами с Гандзей зайдёт один милиционер, и мы все вместе оденемся…

Откуда звонила Ольга Ивановна

Ольга Ивановна остановилась на углу.

По тротуарам, притаптывая свежевыпавший снег, разговаривая и смеясь, шли прохожие. В магазине напротив уже запирали дверь. Машины, шурша, бежали по мостовой. Всё, как обычно…

Ольга Ивановна круто повернула к площади, почти бегом пересекла её и вошла в тёмный, ещё не освещённый переулок. Издали над дверью вдруг зажглись в яркокрасной рамке большие светлые буквы: «Отделение милиции».

Ольга Ивановна добежала, отворила дверь.

Навстречу по лестнице спускались какие-то люди с портфелями, несколько милиционеров. Ольга Ивановна остановила первого — молодого и краснощёкого:

— Пожалуйста, будьте добры, где мне навести справку или заявить? Пропала девочка…

Милиционер пригнул голову, показал рукой на коридор:

— Третья дверь направо, гражданка.

Ольга Ивановна пошла вперёд.

За третьей дверью направо её прежде всего усадили на стул. Немолодая, спокойная женщина в форме задала ей несколько вопросов: сколько пропавшей девочке лет и откуда она пропала. Потом положила руку на рычаг телефона, надавила на столе блестящую кнопку и вызвала кого-то.

Тотчас на большой цветной карте над столом вспыхнул красный глазок, и в нём цифра — номер телефона ближайшей в районе станции скорой помощи. Может быть, с девочкой что-нибудь случилось? Со станции ответили: нет, за сегодня ребёнок Людиного возраста не поступал.

Тогда женщина в форме порылась в толстой книге, позвонила ещё куда-то и сказала:

— Гражданка, вам придётся проехать с нашим работником в детский приёмник. Пока девочки с указанной вами фамилией там нет. Но туда вечером направляют из всех отделений милиции затерявшихся ребят, да и с фамилией могла произойти ошибка. Вы говорите, она ушла из дому во втором часу?

— Да, да, — быстро сказала Ольга Ивановна. — Сейчас скоро шесть. И ещё вот что: примерно в два часа я сама находилась на Казанском вокзале у багажной станции. Это кажется невероятным, но я видела там, почти на путях, около какого-то склада, совсем такую же девочку. Даже шубка… Мне, конечно, не могло притти в голову!.. И тоже с собакой, понимаете?

— У Казанского вокзала? — Женщина в форме нахмурилась и задумалась. — Скажите, у вас дома ещё кто-нибудь сейчас есть?

— Только мой сын и вторая дочь инженера Петровых.

— Сколько лет сыну и дочери?

— Ученики второго класса.

— Так. Эти смогут.

Женщина в форме надавила на столе вторую блестящую кнопку, и в комнату вошёл тот самый милиционер, которого Ольга Ивановна встретила на лестнице.

— Вот что, Бабаев, — сказала женщина в форме, — быстро отправь кого-нибудь с этой гражданкой на Сортировочную Казанского. Пусть опросят там кого надо насчёт пропавшей девочки. А сам одновременно заберёшь с квартиры двух ребят — мы им сейчас сообщим — и проедешь с ними в центральный приёмник. Возможно, девочка уже там… Опознать её они смогут? Телефон у вас есть?