Мы в пятом классе, стр. 45

Вовка забыл обо всём, когда тебе одиннадцать лет, ты легко забываешь плохое, печальные мысли быстро улетучиваются, особенно в цирке. Цирк — место не для печали, а для радости.

По арене прохаживался тигр. Яркая полосатая шкура горела в свете прожекторов, мерцали зелёные глаза. Тигр прижмуривал их, казалось, что он насмешлив и проницателен. Вот бы встретить такого в лесу или где они там водятся. Идёт, например, Вовка, а ему навстречу вдруг выходит из кустов вот такой зверь. Бросится? Очень даже возможно, что бросится. Но Вовка тоже не слабый — силой взгляда, мощью характера любого зверя можно остановить, пригвоздить к месту. Вон дрессировщик-то — только взглянет, только взмахнёт своим хлыстом, и свирепый тигр прыгнет в кольцо. Он прыгает послушно и не думает сопротивляться, хотя кольцо горит синим пламенем, а дикие звери не выносят огня. Но мало ли чего они не выносят — дрессировщик приказывает, и тигр прыгает без всяких сомнений.

В эту минуту Володя твёрдо решил, кем он станет, когда вырастет. Конечно, дрессировщиком тигров. И они будут его слушаться без всякого хлыста. Дрессировщик прохаживался по арене пружинистой походкой, блестел на нём костюм, а широкий плащ в звёздах он сбросил на руки ассистенту очень красивым движением. Володя подумал, что такому движению, наверное, надо долго учиться. Голова у дрессировщика была гладко причёсана, а когда он щёлкал хлыстом перед носом тигра, волосы разлетались. Дрессировщик Володе нравился, но хлыст — это напрасно. Володя сумел бы так подружиться с тигром, что мог бы протянуть руку и взять его за шкирку, как Серёжину Звёздочку. И приподнять. А что? Та же кошка этот тигр, большой только. Но от этого не становятся злыми. Большие, наоборот, чаще бывают добрыми. Чего большому злиться? Он ничего не боится и так.

Потом номер с тиграми кончился, на арене появился клоун. Он был очень смешной, в большой кепке, с маленькой гармошкой в огромных руках. Он ещё ничего не сказал, а весь цирк уже хохотал. Клоун расхаживал по арене в огромных ботинках, спотыкался, наступал сам себе на ноги, мешал служителям убирать тумбы, на которых недавно сидели тигры. Потом клоун встал на одном месте, подмигнул всем и заиграл на своей гармошке.

Володя никогда ещё не сидел в первом ряду, только в кино. Но кино — одно, а цирк другое. В кино садятся в первый ряд только затем, чтобы никто не загораживал экран. А здесь, в цирке, в первом ряду не только ты лучше видишь арену, но и тебя видят с арены. Вот клоун поёт свою песенку и смотрит прямо на Володю. И от этого Володе так весело и хорошо. Столько народу в цирке, наверное, тысяча. А этот клоун, рот до ушей, глядит на Володю и ни на кого другого. Не забыть завтра Серёжке рассказать. Не поверит? Сразу, наверное, не поверит, а потом-то поверит. Серёжа всегда Володе верит, потому что они друзья.

Отец сидит рядом с Володей, и Володя решил посмотреть, видит ли отец, как клоун смотрит прямо на его сына Володю. Володе кажется, что отец должен радоваться от этого и даже гордиться. Народу-то вон сколько, а этот замечательный клоун выбрал именно его сына, Володю. И тут Володя видит, что отец не смотрит на арену и не видит никакого клоуна. Отец свесил голову и сладко спит, всхрапывает и клонится вбок. От звуков музыки и громкого смеха отец иногда вздрагивает, пытается установить свою непослушную голову прямо, но скоро она опять падает.

Володе сразу делается тоскливо и сиротливо. Отец здесь, но его как бы нет. Клоун поёт:

— Приходи на свиданье, только без опозданья.

А Володе уже не смешно.

«Ещё свалится», — с тревогой думает он, и тут случается то, о чём он только что успел подумать. Отец с грохотом падает прямо на арену, чуть не под ноги клоуна.

Цирк приходит в движение.

— Во даёт! — кричит мальчишка недалеко от Володи. — Цирк!

— Это он нарочно, это специально, — объясняет всем женщина в красной кофте. — В цирке это бывает, это специально.

Клоун продолжает петь и растерянно косится на отца. Публика хохочет. Отец просыпается, поднимается тяжело, громко говорит «извините», садится на своё место.

Тут объявляют антракт.

Отец поворачивается к Вовке, тупо смотрит, почему-то спрашивает:

— Ты меня уважаешь?

— Я тобой горжусь, — тихо отвечает Володя. — Пошли домой, папа.

Горько и противно. И никому в целом свете ничего нельзя рассказать.

— Пошли домой, пошли.

Отец охотно соглашается. Его развезло в тепле, он чувствует себя разбитым, усталым.

Они выходят на улицу, отец хмуро молчит. Может быть, он считает Вовку неблагодарным — не захотел до конца смотреть программу, как будто каждый день получает билеты в первый ряд. Избалованные пошли дети, ничем их не удивишь.

— В следующее воскресенье не смогу прийти, — говорит отец, — на овощной базе воскресник.

Володя вдруг чувствует облегчение.

— И я как раз в следующее воскресенье занят, мы с классом в музей идём. До свидания, папа.

Я за тебя заступлюсь

Игорь Павликов заметил, что Таня ходит грустная. А может быть, он просто так ждёт её у школы. Может же человек захотеть поговорить со своей знакомой пятиклассницей Таней? Не у каждого в первом классе, где учится Павликов, есть такие взрослые знакомые. Не у каждого, конечно. А у Игоря Павликова есть. И он очень этим гордится.

Он стоит около школы и делает вид, что никого не ждёт. Глядит по сторонам, сосёт конфету. Но вот выходит Таня, и он, забыв всякую солидность, бросается ей навстречу.

— Таня! Здравствуй, Таня! А я стою, стою, а ты всё не идёшь.

— Мы стенгазету делали, а ты не озяб?

Она трогает его руку — тёплая. И ему хорошо от её заботы. А ей хорошо, что вот он, Игорь Павликов, ждал её, хотел с ней повидаться. И рад ей, улыбается во весь свой рот, а во рту не хватает зуба, как у многих первоклассников. До чего хороший мальчишка.

— Таня, мне папа марки купил, космическая серия.

Павликов достаёт маленький альбомчик, марки очень красивые — первый космонавт Юрий Гагарин, длинные космические ракеты, синие марки, стальные спутники, звёзды сияют. Люди летают к звёздам, и это прекрасно.

— А меня Марь Семённа похвалила сегодня, — вдруг говорит Игорь. — Честное слово, не вру. Она сказала, что я стал собранным и организованным, только ещё не совсем.

— Ты просто молодец! — Таня даже останавливается, она рада, что Игоря хвалит учительница. Плохо человеку, когда его только ругают да ругают. — Это так прекрасно, что ты теперь собранный и организованный. Видишь, какой ты молодец.

Игорь сияет. Он не сказал Тане, что учительница добавила ещё такие слова: «Скажи спасибо Тане, это её заслуга. Вот что значит хорошее шефство старших над младшими».

Этого он не сказал, постеснялся. Но Таня и так понимает, что Павликов благодарен ей, и зачем уж об этом много говорить.

— Знаешь, Таня, если тебя кто-нибудь обидит, ты мне скажи. Я с любым справлюсь, ты не думай. Я такие приёмчики знаю — любого в одну секунду уложу на обе лопатки. Не веришь?

— Верю, — серьёзно отвечает она. — Почему не верю? Спасибо тебе, Игорь. Если меня кто-нибудь обидит, я тебе обязательно скажу.

Учительница называет её шефом, можно, конечно, и так называть. Но всё-таки они с Игорем Павликовым — самые настоящие друзья. Ну и что же, что он маленький? Разве в этом дело?

Было очень весело

Лариса напомнила:

— Таня, ты не забыла — завтра в четыре ко мне на день рождения.

Таня помнит про Ларисин день рождения. Но она сомневается: идти или не идти. Раздумывает, то хочет пойти, то не хочет. Уговаривает себя — почему же не пойти? Там соберутся её одноклассники. Хорошие, в общем, ребята. Хорошие? Разные, но какие уж есть. Других одноклассников у неё нет, надо дружить с этими. Не получается? Может быть, сама в этом виновата. Надо постараться, не ставить себя всё время отдельно от них. Совсем ещё недавно они и не звали Таню к себе. Ходили в кино — без Тани, на каток — без Тани. И в штаб не звали. И на дни рождения не приглашали, а теперь зовут. Хорошо? Конечно.