Архимед Вовки Грушина, стр. 11

В ТЕМНОМ ПАРАДНОМ

Это случилось ноябрьской ночью 1941 года.

Жутко было и тоскливо старичку-жильцу, дежурившему в воротах дома № 8 по Узкому переулку.

Москва, огромная, — настороженная, притихла. В темных улицах, где топорщились на перекрестках противотанковые ежи и сложенные из мешков с песком баррикады, было пусто. Шел дождь вперемежку со снегом. Глухо стучала вода по железу водосточных труб.

Сидя на табурете под аркой ворот, старик ежился от сырости, прислушивался и, точно курок револьвера, нащупывал в кармане кнопку электрического фонарика.

Кто-то шлепал по лужам возле самого дома. Неуверенные шаги то приближались, то удалялись. Сквозь шум дождя послышался негромкий голос:

— Лева, ворота! Давай сюда!

Что-то, постукивая и дребезжа, стало надвигаться из темноты на деда. Он вскочил:

— Стой! Кто таков?.. Погоди!..

Вспыхнул свет фонарика. Перед дежурным стояла ручная двухколесная тележка, а за ней — мальчишка лет тринадцати. Небольшого роста, скуластый и коротконосый, он хмуро поглядывал на деда из-под козырька кепки, с которого капала вода.

— Чего надо? Кто таков? — почти крикнул всполошенный дед.

— Ничего. Мы бутылки пустые собираем.

— Какие такие бутылки? Нету здесь никаких бутылок!

Мальчишка обернулся и устало сказал через плечо:

— Левка, объясни ему.

Из темноты появилась плетеная детская колясочка, а за ней еще один мальчик, худенький, стройный, одетый в ладное серое пальто. Он вежливо поклонился и заговорил спокойным, тоненьким, как у девочки, голоском:

— Здравствуйте, товарищ дежурный! Понимаете, мы собираем пустые бутылки. Все ребята нашего двора собирают пустые бутылки для зажигательной смеси, чтобы уничтожать немецкие танки. Понимаете?

— Чай, не маленький, понимаю. А зачем ночью? — ворчал дед.

— Какая же ночь? Сейчас вечер, десять часов, не больше.

Мальчик вздохнул и снова принялся терпеливо объяснять:

— А это вот почему, товарищ дежурный. У нас норма — двадцать штук на человека, а мы взяли обязательство — вдвоем сто двадцать. Для этого, конечно, нужен транспорт. Но пока мы его доставали, прошел весь день. А завтра утром последний срок сдавать на склад. Вот мы и ходим.

— Сами откуда? Где живете?

— На Владимирской, двадцать два.

— Ишь в какую даль зашли!

— А это потому, товарищ дежурный, что другие ребята в нашем районе все бутылки собрали и нам ничего не осталось.

— Три часа ходим. Промокли, как мыши, — вставил мальчик с тележкой.

— Погоди, Михаил. Понимаете, мы ходили-ходили и собрали только тридцать одну бутылку. А нужно сто двадцать. Вот мы и решили итти подальше, где еще не все собрано. Пони маете?

Дед успокоился и важно сказал:

— Нельзя, время позднее.

— Мы, конечно, и сами понимаем, что это, конечно, не совсем удобно. Только ведь мы на минутку…

— Никаких «на минутку»! Не полагается.

— Что ж! — сказал Мишка. — Устали, как собаки, промокли, а теперь так и возвращаться? Бюрократизм просто!

— Я те дам бюрократизм! — вскипел дед. — Какое имеешь право оскорблять!

Мальчики увидели, что дела не поправишь. Они молча повернули коляску и тележку и поплелись из-под арки ворот в темноту.

Старик постоял немного на месте, потом вышел в переулок и оглядел свой дом.

— Эй, шестнадцатая, свет! Эй, шестнадцатая! — закричал он кому-то. — Передай в шестнадцатую!

Дед не заметил, как юркнули в ворота две тени, и не услышал слабого дребезжанья пустых бутылок.

Через несколько минут приятели стояли в темном парадном одного из внутренних корпусов.

— Во! — удовлетворенно сказал Миша. — Здесь уж, наверное, никто из ребят не бывал!

— …ребят не бывал! — гулко прокатилось вдруг откуда-то сверху по всему парадному.

Ребята вздрогнули и на секунду притихли.

— Эхо тут, — догадался Лева.

— …эхо тут, — подтвердило парадное.

Лева долго чиркал спичками о намокший коробок. Наконец одна из них вспыхнула. Мальчики огляделись.

Это было просторное парадное огромного дома. Этажей на девять подымалась широкая лестница. На каждую площадку выходили двери четырех квартир. Много стекол в высоких окнах было разбито.

— Фугаска брякнула недалеко, — отметил Миша.

Спичка погасла. Шаркая ногами по кафельному полу, ребята добрались до одной из дверей. Лева долго нащупывал кнопку звонка. Нащупав, осторожно ткнул в нее пальцем. Никто не выходил отпирать. Миша проворчал:

— Звонишь ты как-то по-чудному. Пусти!

Громкий, продолжительный звонок задребезжал за дверью. Ребята услышали быстрые шаги и встревоженный, хрипловатый спросонок голос:

— Кто? Что случилось?.. Кто?

Дверь открылась. Яркий свет вырвался на площадку. — У порога стоял высокий человек с седыми волосами и очками на носу, без пиджака.

Миша отважно спросил:

— У вас пустые бутылки есть?

Человек поправил очки, посмотрел на ребят и вдруг громко выпалил:

— Безобразие! Хулиганы!

Дверь с треском захлопнулась.

Постояв немного в нерешительности, мальчики подошли к другой двери и снова нащупали кнопку.

Дверь, заложенная на цепочку, тихо приоткрылась. Какая-то женщина негромко, очевидно боясь кого-то разбудить, спросила:

— Кто тут?

— У вас пустых бутылок не найдется?

— Господи! Каких еще бутылок?

— Левка, скажи ей, — буркнул Миша.

— Здравствуйте, — начал Лева. — Понимаете, мы собираем пустые бутылки для горючей смеси против танков. У вас не найдется несколько пустых бутылок?

Женщина выслушала его и сказала тихо, но с сердцем:

— Неужели нельзя дать людям хотя бы минуту покоя? Первый раз за три ночи нет налета. Неужели обязательно нужно будить людей по ночам?

Дверь плавно, без шума закрылась.

Прошло около часу. Друзья, печальные и утомленные, подымались на девятый этаж. У них не было ни одной бутылки. Тридцать две звонковые кнопки нащупали они за это время в темноте, и все безрезультатно! Во многих квартирах никто не отзывался на звонки, в других невыспавшиеся, потревоженные люди бросали в ответ несколько слов и захлопывали двери.

Уже на пятом этаже ребята стали понимать, что их дело провалилось. Но они продолжали забираться все выше, нажимать все новые кнопки почти без надежды на успех, просто так, для очистки совести.

Это была последняя площадка. В двух квартирах никто даже не вышел на звонки, в третьей хоть и спросили: «Кто там?», но дверь не открыли. Стоя на темной площадке, Лева говорил про бутылки, а за дверью какая-то девочка несколько раз повторила:

— Никого нету дома. Никого нету дома.

Осталась последняя квартира. Здесь очень долго не отпирали. Миша, который с каждой неудачей становился упрямее и злее, позвонил раз пять. Наконец дверь распахнулась. Вышел здоровенный усатый человек. Он молча уставился на ребят, что-то жуя и шевеля усами.

Лева быстро, с каким-то отчаянием заговорил:

— Здравствуйте, товарищ! Вы простите, что мы вас беспокоим… У вас не найдется пустых бутылок? Мы собираем, пус…

Человек повернулся и ушел в комнату, громко зевая. Через минуту он молча поставил у Левиных ног бутылку и, не сказав ни слова, захлопнул дверь.

— Вот тебе и все! — сказал Лева.

Мальчики стали медленно спускаться, держась руками за перила. Только теперь они почувствовали, как сильно устали, как промокли, как хотят есть.

— Спать бы теперь! — сказал Миша.

Они вышли во двор, где у подъезда оставили тележку и коляску. Было попрежнему очень темно, однако дождь перестал. Была полная тишина.

Вдруг издалека мягкими раскатами донесся звон кремлевских курантов. Колокола пробили одну четверть, другую… третью… четвертую…