Друзья бога, стр. 59

— Потрясенные чудом многие рыцари Крестового похода вступили в монашеское братство госпитальеров и уже совсем скоро под мудрым руководством Жерара, братство превратилось в монашеский орден. Велики были дела этого ордена. Многие рыцари пали, защищая пилигримов, многие стали известны своими славными деяниями в Европе. Ну и конечно, могущество ордена обеспокоило власти Ватикана. Нестяжательство и подвижничество рыцарей-госпитальеров позволили скопить несметные богатства, которые уходили только на благие дела и не доставались папскому престолу. Знания, которыми овладел орден, в первую очередь в области медицины, раздражали церковную власть.

Тут аббат замолчал и задумался. Судя по всему, история, им рассказанная, каким-то образом касалась и его, вызывая скорбные воспоминания.

— В 1238 году, уже своей второй буллой, папа практически отлучил госпитальеров от церкви. И разрушил, как казалось ему, орден, отняв все средства ордена, запретив его и даже его символы. Но разве можно запретить благие деяния?..

— Но ведь сейчас не тринадцатый век! От госпитальеров не осталось и следа, с тех пор прошло больше четырехсот лет! — Травалини, хранивший все это время внимательное молчание, словно взорвался.

— Как видите… Амалфи хранит не только традиции, но и великие тайны. Все эти годы мы были верны великому ордену. Втайне существовали его рыцари, приняв обычный монашеский образ и живя только молитвами. Ну, еще, конечно, воинскими экзерсисами, позволяющими содержать тело и дух в бодром состоянии. — Марео хитро улыбнулся. — Капучино конвент — один из древних центров госпитальеров — выжил. И когда настал нужный момент, рыцари надели свои древние одежды и взяли в руки мечи, снискавшие славу еще в Крестовые походы. Ради великого дела.

— Но ведь когда на Амалфи напал Амирал-паша, защищать монастырь было некому… — вспомнил Андреа.

— Провидение Господне нам не понять. Я же послал тебя в Равелло, туда, куда уехали за день до тех трагических событий все братья-госпитальеры. Поклонение древнему катакомбному храму в Равелло — давняя традиция. И надо же, как случилось…

— А разве стоило ради жизни какого-то пирата, а иначе меня не называли англичане, раскрывать тайну? Тайну четырех столетий? — не переставал удивляться Андреа.

— Откуда ты знаешь, к каким великим делам стали сейчас сопричастны они, эти последние госпитальеры?

— А знания, медицинские знания вы сохранили? — не утерпел Травалини.

— Всему свое время, мой друг, всему свое время, — улыбнулся аббат.

— Падре, вы сказали, что, возможно, святого Жерара спасло и другое? — Топо, который слушал весь рассказ с открытым ртом, машинально гладя кота, вдруг очнулся.

— Ты внимателен, Топо. Чертовски, прости меня, Господи, внимателен. Конечно, другое. Священный Грааль. Именно он хранился у основателей ордена, именно он был в руках у Жерара, когда он вышел навстречу Готфриду. Госпитальеры передали его рыцарям-крестоносцам, чтобы те доставили святыню в Ватикан. С тех пор ее никто из смертных никогда не видел. Но госпитальеры поклялись вернуть реликвию христианам.

Андреа уже ничего не понимал. Тонкая нить связи между сегодняшним утром казни и великими Крестовыми походами и дальше, до страстей Господних, не прояснила его мысли. Видя на лице молодого человека смятение, Джанкарло добавил:

— Не спеши услышать ответ, подожди, и ты все поймешь.

— Ну, хорошо, я все понял — происходящее уже за пределами моего понимания. Мы вообще куда плывем? — В голосе Андреа проскользнула досада.

— Это тебе решать, куда мы сейчас направим корабль. Единственное, я хочу попросить тебя зайти в бухту Байи, там меня будет ждать «Прегьера», — ответил Джанкарло.

— А как же встреча с герцогом Моденским, вам удалось что-либо узнать? — Андреа вернулся к исходному моменту, приведшему к последним трагическим событиям.

— Нет, мы только начали разговор, как явился наш друг. — Джанкарло поклонился в сторону Топо.

— Так что, все было зря? — В голосе Андреа звучала искренняя досада.

— Ну почему, я же увиделся с Анной! — вмешался Топо.

— Я бесконечно рад за тебя. Но в итоге в противовес твоим успехам мы имеем следующее. — Андреа говорил с горечью в голосе, не желая смириться с такими стремительными изменениями в своей жизни. — Мы все объявлены пиратами, и теперь английский флот будет гоняться за нами, как за бешеными псами. «Диссект» хоть цел, но разграблен, у нас нет ни гроша, и ничего из того, что нам было нужно, мы не выяснили. Ура, господа!

— Ну, что тебе сказать. Ты же знаешь, нельзя быть друзьями Господа Бога, не будучи врагами всего мира. Истина простая, — ответил ему Джанкарло. — И эта закономерность всегда делает из удачливого моряка и смелого человека пирата, а не купца. Хотя, конечно, по сути, купец гораздо более алчен и жесток, чем вольный корсар.

Для Андреа с его пуританским воспитанием и обостренным чувством справедливости это было малым утешением.

— А можно мне вставить маленькое слово? — Мокей, не проронивший ни звука во время всей дискуссии, решил вмешаться.

— Конечно, почему ты спрашиваешь? — удивился Андреа. — Ты человек, которому мы многократно обязаны жизнью и морской славой. Зачем ты стесняешься?

— По нашему обычаю надо выпить по третьей, и уже потом все выяснится. И все решится.

Никто не стал возражать. Мокей щедро разлил водку, при этом сообщив, что это один из лучших вариантов его напитка, и предложил выпить за друзей. На том и порешили.

— Так вот, во-первых, я думаю, что не все так безысходно. Эти, из компании, вычистили все до основания, я вижу, что сундука, — Мокей ткнул пальцем под стол, — и след простыл!

— А че-е-е-ерт! — закричал Рикардо и, не выпуская из рук кота, кинулся к окну, под которым скромно стоял горшок, заполненный доверху битым стеклом.

Топо под довольную улыбку Мокея опорожнил сосуд на стол. Выпала голубая шелковая тряпочка, развязав которую Топо явил публике гору сверкающих бриллиантов.

— Видишь, не такой ты уже и бедный, — обрадовался Джанкарло.

— Вот только меня один вопрос мучает с того самого момента, как я эту тряпицу увидал. Откуда она? — спросил Мокей, поднимая за уголок голубой шелк с узором по краю.

— Странный вопрос, — удивился Джанкарло. — Это пеленка, в которую был завернут Андреа, когда его нашли много лет назад. Тебя что-то смущает?

— Да уж… удивительно увидеть здесь, за столько миль от моей родины, вышивку. Родную, русскую. Со снежинками, петушками и еловыми лапками. — Мокей показал на элементы вышивки. — И еще сундук тот… Он что, тоже из России?

— Да откуда мне знать? — воскликнул аббат. — Он был в шлюпке, в которой лежал младенец, запеленатый в эту ткань. И эти камни, и золото — это то, что было в сундуке.

— А вот олень на крышке сундука… там крышка была потрепанная, и не все сохранилось. Шея оленя должна быть пронзена стрелой, — сказал Мокей.

— Что значит должна? — удивился Андреа. Остальные, кто находился в каюте, затихли.

— Время стерло мелкие детали, вырезанные на дереве. Это герб князя Чикова, которому я служил когда-то. — Тут Мокей замолк. — Пока все не кончилось тем, чем кончилось. — За светлую память князя. — Мокей молниеносно наполнил стаканы и поднял свой. — Не чокаясь!

Глава 28

— Наш царь, Алексей Михайлович, был человек высокообразованный и набожный, — начал Мокей длинный рассказ. — Сделал для России много, очень много. Царство ему небесное. Так вот, — продолжил Мокей, — давно это было. Отправил царь посольство в Англию в 1662 году. И был посол поражен тем, как морское дело в Европе развито. Он уже и в Курляндии хотел дело это организовать в пользу России. Но канцлер тамошний сказал, что надо в России близ Астрахани свои верфи строить. Не знаю я, почему так вышло, но посол решил за свои деньги купить корабли. Чтобы потом в Россию на них прийти и показать царю, мол, как надо морское дело развивать. И построил два галеона и команду русскую привез и обучил. А хотел он, посол, пройти через Черное море в Днепр, прорваться через басурман и дойти до Киева. Но не вышло. Исчез в море корабль, на котором посол был. А второй галеон…