Сказки для маленьких. Часть 2 - от "О" до "Я", стр. 275

«Надо так ее застрелить, чтобы воротника не испортить, – соображал старик, прицеливаясь в Лису. – А то вот как старуха будет браниться, если воротник-то в дырьях окажется... Тоже своя сноровка везде надобна, а без снасти и клопа не убьешь».

Старичок долго прицеливался, выбирая место в будущем воротнике. Наконец грянул выстрел. Сквозь дым от выстрела охотник видел, как что-то метнулось на льду,– и со всех ног кинулся к полынье. По дороге он два раза упал, а когда добежал до полыньи, только руками развел: воротника как не бывало, а в полынье плавала одна перепуганная Серая Шейка.

– Вот так штука! – ахнул старичок, разводя руками. – В первый раз вижу, как Лиса в утку обратилась... Ну и хитёр зверь!

– Дедушка, Лиса убежала, – объяснила Серая Шейка.

– Убежала? Вот тебе, старуха, и воротник к шубе... Что же я теперь буду делать, а? Ну, и грех вышел... А ты, глупая, зачем тут плаваешь?

– А я, дедушка, не могла улететь вместе с другими. У меня одно крылышко попорчено...

– Ах, глупая, глупая!.. Да ведь ты замерзнешь тут или Лиса тебя съест... Да...

Старичок подумал-подумал, покачал головой и решил:

– А мы вот что с тобой сделаем: я тебя внучкам унесу. Вот-то обрадуются... А весной ты старухе яичек нанесешь да утяток выведешь. Так я говорю? Вот то-то, глупая...

Старичок добыл Серую Шейку из полыньи и положил за пазуху.

«А старухе я ничего не скажу, – соображал он, направляясь домой. – Пусть ее шуба с воротником вместе еще погуляет в лесу. Главное – внучки вот как обрадуются...»

Зайцы всё это видели и весело смеялись. Ничего, старуха и без шубы на печке не замерзнет.

Д. Н. Мамин-Сибиряк

Сердечное горе

Рассказ этот состоит, собственно, из двух частей: первую можно бы, пожалуй, и пропустить, да в ней содержатся кое-какие предварительные сведения, а они небесполезны.

Мы гостили у знакомых в имении. Случилось так, что наши хозяева уехали куда-то на день, и как раз в этот самый день из ближайшего городка приехала пожилая вдова с мопсом. Она объявила, что желает продать нашему хозяину несколько акций своего кожевенного завода. Бумаги были у нее с собой, и мы посоветовали ей оставить их в конверте с надписью: "Его превосходительству генерал-провиант-комиссару..." и прочее.

Она внимательно выслушала нас, взяла в руки перо, задумалась и попросила повторить титул еще раз, только помедленнее. Мы исполнили ее просьбу, и она начала писать, но, дойдя до "генерал-пров...", остановилась, глубоко вздохнула и сказала:

- Ах, я ведь только женщина!

Своего мопса она спустила на пол, и он сидел и ворчал. Еще бы! Его взяли прокатиться ради его же удовольствия и здоровья, и вдруг спускают на пол?! Сплюснутый нос и жирная спина - вот его внешние приметы.

- Он не кусается! - сказала его хозяйка. - У него и зубов-то нет. Он все равно, что член семьи, проданный и злющий... Но это все оттого, что его много дразнят: внуки мои играют в свадьбу и хотят, чтобы он был шафером, а это тяжеленько для бедного создания!

Тут она передала нам свои бумаги и взяла мопса на руки.

Вот первая часть, без которой можно бы и обойтись.

Мопс умер - вот вторая.

Это случилось через неделю. Мы уже переехали в город и остановились на постоялом дворе. Окна наши выходили во двор, который разделялся забором на две части; в одной были развешаны шкуры и кожи, сырые и выделанные; тут же находились и разные приспособления для кожевенного дела. Эта часть принадлежала вдове.

Мопс умер утром и был зарыт здесь же, на дворе. Внуки вдовы, то есть вдовы кожевника, а не мопса - мопс не был женат, - насыпали над могилкой холмик, и вышла прелесть что за могилка; славно, должно быть, было лежать в ней!

Холмик обложили черепками, посыпали песком, а посредине воткнули пивную бутылку горлышком вверх, но это было сделано без всякой задней мысли.

Дети поплясали вокруг могилки, а потом старший мальчик, практичный семилетний юноша, предложил устроить обозрение мопсенькиной могилки для всех соседних детей. За вход можно было брать по пуговке от штанишек: это найдется у каждого мальчика; мальчики же могут заплатить и за девочек.

Предложение было принято единогласно.

И вот все соседские ребятишки пришли на выставку и заплатили по пуговке; многим мальчикам пришлось в этот день щеголять с одной подтяжкой; зато они видели мопсенькину могилку, а это ведь чего-нибудь да стоило!

Но за забором у самой калитки стояла маленькая оборванная девочка, прехорошенькая, кудрявая, с такими ясными голубыми глазами, что просто загляденье! Она не говорила ни слова, не уронила ни одной слезы, она только жадно вытягивала шейку и старалась заглянуть дальше, как можно дальше во двор. У нее не было пуговицы, и потому она печально стояла на улице, пока другие дети входили и выходили. Наконец перебывали все и ушли. Тогда девочка присела на землю, закрыла глаза своими загорелыми ручонками и горько, горько заплакала. Только она одна не видала мопсенькиной могилки! Не видала!.. Вот было горе так горе, великое, сердечное горе, каким бывает горе взрослого.

Нам все это было видно сверху, а когда смотришь на свои ли, чужие ли горести сверху, то они кажутся. только забавными.

Вот и весь сказ. Кто не понял, пусть купит у вдовы акции кожевенного завода.

Г. Х. Андерсен

Сердитый Дог Буль

Дог Куль всегда рычал. Кого ни увидит - сразу свои зубы скалит. И глаза таращит. Это, значит, чтобы его все боялись.

Подзывает он как-то к себе утенка Крячика:

- Иди сюда!

- А не укусишь? - спросил утенок.

- Очень мне надо тебя кусать!

Остановился утенок возле Будя. А тот и спрашиваем.

- У тебя много др-р-рузей?

- Много! Вот считай: цыпленок Фью, корова Муренка, козленок Мармеладик, поросе...

- Хватит, - перебил дог Будь. - Ты скажи мне лучше, почему это так получается: у тебя, такого крошечного и слабенького, столько друзей, а у меня, такого большого, храброго и сильного, нет ни одного?

- Вот еще? - замахал крылышками утенок. - Кто же согласится дружить с таким злым и вредным псом? Вот если ты прекря-крятишь на всех бросаться, лаять и пугать, тогда другое дело!

Михаил Пляцковский

Сердце матери

Большая красавица береза росла в лесу с тремя маленькими дочками — тонкоствольными березками. Своими раскидистыми ветвями Береза мать защищала дочек от ветра и дождя. А жарким летом — от палящего солнца. Березки быстро подрастали и радовались жизни. Рядом с мамой они не боялись ничего.

Однажды в лесу разыгралась сильная гроза. Гремел гром, на небе сверкали молнии. Маленькие березки трепетали от страха. Береза крепко обняла их ветвями и стала успокаивать: «Не бойтесь, молния не заметит вас за моими ветвями. Я — самое высокое дерево в лесу».

Не успела Береза мать договорить, как раздался оглушительный треск, острая молния ударила прямо в Березу и опалила сердцевину ствола. Береза, помня о том, что должна защищать своих дочек, не загорелась. Ливень и ветер пытались повалить Березу, но она все-таки стояла.

Ни на минуту Береза не забывала о своих детях, ни на минуту не ослабила свои объятия. Только когда гроза прошла, ветер стих, а над умытой землей снова засияло солнце, ствол Березы покачнулся. Падая, она прошелестела своим детям: «Не бойтесь, я не ухожу от вас. Молнии не удалось разбить мое сердце. Мой поверженный ствол зарастет мхом и травой, но материнское сердце не перестанет биться в нем никогда.» С этими словами ствол Березы матери рухнул, не задев при падении ни одной из трех тонкоствольных дочек.

С тех пор вокруг старого пня растут три стройные березки. А возле березок лежит заросший мхом и травой ствол. Если вы набредете в лесу на это место, сядьте отдохнуть на ствол Березы — он удивительно мягкий! А затем закройте глаза и прислушайтесь. Вы, наверняка, услышите, как бьется в нем материнское сердце...