Сказки для маленьких. Часть 1 - от "А" до "Н", стр. 641
Легенды новой Франции
Муравей и стрекоза
Благоpазyмный и yпоpный мypавей смотpел на цветочный нектаp, как вдpyг с высоты на цветок pинyлась стpекоза, попpобовала нектаpа и отлетела, потом подлетела и опять пpисосалась к цветкy.
- И как только ты живешь без pаботы и без всякого плана? - сказал мypавей. - Если y тебя нет ни pеальной, ни относительной цели, какова же особенность твоей жизни и каким бyдет ее конец?
Стpекоза ответила:
- Я счастлива и больше всего люблю yдовольствия. Это и есть моя жизнь и моя цель. Моя цель - не иметь никаких целей. Ты можешь стpоить для себя какие yгодно планы, но ты не сможешь yбедить меня в том, что я несчастлива. Тебе - твой план, а мне - мой.
Мypавей ничего не ответил, но подyмал: "То, что для меня очевидно, от нее скpыто. Она ведь не знает, каков yдел мypавьев. Я же знаю, каков yдел стpекоз. Ей - ее план, мне - мой".
И мypавей пополз своей доpогой, ибо сделал все, что было в его силах, чтобы пpедостеpечь стpекозy.
Пpошло много вpемени, и их доpоги опять сошлись.
Мypавей заполз в мяснyю лавкy и, пpимостившись под чypбаном, на котоpом мясники pyбили мясо, стал благоpазyмно ожидать своей доли. Вдpyг в воздyхе появилась стpекоза. Увидев кpасное мясо, она стала плавно снижаться на чypбан. Только она yселась, огpомный топоp мясника pезко опyстился на мясо и pазpyбил стpекозy надвое.
Половинка ее тела скатилась вниз, пpямо под ноги мypавью. Подхватив добычy, мypавей поволок ее в свое жилище, боpмоча себе под нос:
"Твой план закончился, а мой пpодолжается. "Тебе - твой план" больше не сyществyет, а "мне - мой" начинает новый цикл.
Hаслаждение казалось тебе важным, но оно мимолетно. Ты жила pади того, чтобы поесть и в конце концов самой быть съеденной. Когда я тебя пpедостеpегал, ты pешила, что я бpюзга и отpавляю тебе yдовольствие".
Почти такая же пpитча встpечается в "Божественной книге" Аттаpа, хотя там она имеет несколько иное значение. В настоящем ваpианте сказание было pассказано одним бyхаpским деpвишем возле гpобницы эль-Шаха Баха ад-дина Hакшбанди семь столетий назад. Она взята из сyфийской записной книжки, сохpанившейся в Великой мечети Джалалабада.
Сказка дервишей
Муравьи не сдаются
О муравье, который не боялся ни шипов, ни паука.
На опушке тёмного леса рос куст шиповника, сверху донизу усыпанный розовыми цветами. Цветы улыбались и ласково манили: «Посмотрите на нас, какие мы красивые!» — и чудесно, чудесно пахли. Но на их веточках были и шипы. Они грозили: «Осторожнее, — уколем», — и сердито щетинились во все стороны. Между этими страшными шипами пробирался запыхавшийся муравей. Он спешил по веточкам наверх, торопился так, словно кто — то гнался за ним. Муравей был весь чёрный, и только на шее у него был завязан красный платочек в белый горошек.
— Вы видите, я спешу! Я тороплюсь на самый верх. Я, милые мои, должен посмотреть, где мой муравейник. Ведь я сегодня заблудился. Я совсем, совсем заблудился.
Ловко увёртываясь от шипов, муравей карабкался всё выше и выше. И вот муравей уже на вершине, там, где расцвёл самый красивый цветок. Он будет наблюдательной вышкой! Отсюда, может быть, удастся увидеть муравейник.
Гоп! — прыгнул муравей на гладкий лепесток цветка. Но, поспешив, вдруг поскользнулся — и бух головой прямо в тычинки, покрытые нежной жёлтой пыльцой. Ну и пыльцы же было там! А как она сразу посыпалась! Пыльца набилась муравью в глаза, в нос, и муравей: «А — а — а — пчхи!» — чихнул так, что цветок закачался. А как только цветок закачался, подкосились у муравья ноги, и он полетел вниз вместе с тычинкой, за которую успел ухватиться.
— Миллион камушков отдам за предохранительную сетку! — закричал муравей в ужасе. Едва он произнёс это, как чудом под ним появилась сетка, и он упал на неё, словно на перину. Но вот беда: это оказалась не предохранительная сетка, а паутина; по её нитям, толстым, словно канаты, уже спускался паук и хохотал: «Ха — ха — ха! Муравьишка попался! Что, если я тебя, муравьишку, съем?!» — И он набросился на муравья. Муравей был маленький. По сравнению с ним паук казался великаном. Но муравей вовсе не желал быть съеденным.
Сначала он ногами оттолкнул паука, а потом так дал по зубам изумлённому врагу, что у того искры посыпались из глаз. И тут муравей вскочил и, размахивая тычинкой как шпагой, закричал:
— Думаешь, если ты паук, то я тебя боюсь? Думаешь, если ты большой, а я маленький, я тебе сдамся? Ошибаешься! Вот тебе! Вот тебе! — и он колол паука тычинкой в живот, в подбородок, в нос. Паук отмахивался всеми восьмью лапами, но муравей бесстрашно — раз, раз, раз! — наносил ему удар за ударом.
Каждый раз, когда он колол паука тычинкой в живот или подбородок, пауку становилось так щекотно, что он даже подпрыгивал. Когда же муравей, изловчившись, стукнул паука тычинкой по носу, пыльца посыпалась и набилась пау — ку в глаза, в рот и даже в нос! Паук не выдержал и — «А — а — а — пчхи!» — чихнул ещё в десять раз сильнее, чем муравей.
И тогда вот что случилось. Паутина прорвалась, по одному канату на землю съехал муравей, по другому — паук. Паук бил во все стороны лапами и всё более запутывался в собственной сети, а муравей пустился наутёк — скорей, скорей подальше от предательской паутины!
Своего муравейника он не нашёл, — так и не удалось ему что — нибудь увидеть с вершины куста. Но от паука спасся, хотя паук был в десять раз больше и толще его.
О том, как Ферда услышал плач и жалобные стоны
«Что же мне теперь делать? — задумался муравей, оказавшись на земле. — Куда идти? Домой мне, пожалуй, не попасть, а здесь нет ни знакомого камушка, ни самой маленькой знакомой травиночки. Нет ли тут хоть кого — нибудь, с кем бы я мог посоветоваться?»
Думал он, думал и вдруг услышал тоненький голосок. Кто — то плакал и жалобно стонал, как будто случилось несчастье. Муравей сделал несколько шагов в ту сторону, откуда раздавался голос, и остановился в изумлении.
Под тенью двух листиков, наполовину зарывшись в землю, сидела молодая муравьиная мама и тихо плакала. На её голове ещё был свадебный венок, но её крылья, как у каждой муравьиной мамы, уже отвалились и лежали рядом на земле. Мама была большая, очень большая — такая, как все муравьиные мамы, — но хотя она была намного больше нашего муравья, она плакала, как маленькая девочка.
— Ведь я не знаю, с чего начать. Что мне делать? Ведь я ещё ничего не умею, — горевала она. — Ах я бедная, ах я несчастная!
Как она плакала, сколько было слёз! И не удивительно! Муравьиная мама сразу после свадьбы совсем одна должна строить новый муравейник — откладывать яички, кормить червячков — личинок, заботиться о куколках, и никто, никто ей в этом не поможет, пока из куколок не вылупятся первые муравьи — рабочие. До этого времени она, одна — одинёшенька, должна строить новый муравейник и, как всякая муравьиная мама, не сможет ни минутки отдохнуть, не сможет даже выйти поесть.
— Ведь я же не справлюсь! — снова всхлипнула она и чуть опять не расплакалась, как вдруг около неё раздался спокойный голос:
— Возьми меня к себе на службу, муравьиная мама! Ты не пожалеешь! Возьми меня на работу, и я помогу тебе построить лучший муравейник в лесу! Мама от удивления широко раскрыла заплаканные глаза и увидела, что перед ней стоит и ласково на неё смотрит муравей с платочком на шее.
— Всё устрою, всё построю, всё сделаю, — обещал он. — Всё умею, и никакой работы я не боюсь! Мама вытерла слёзы.
— Я... я... я не знаю... — нерешительно сказала она. — Ведь я даже не знаю, кто ты, — и она снова расплакалась.
— Не знаешь? Ты меня не знаешь? — засмеялся муравей. — Да ведь меня зовут Ферда. Муравей Ферда. Я потерял свой муравейник; и если ты меня возьмёшь к себе на работу, я буду тебе верно служить. Ты скоро увидишь, что я всё умею, даже за малышами в муравейнике ухаживать! Слышишь, муравьиная мама? Ну, улыбнись же! Но мама всё ещё не улыбалась.