Золотое колечко на границе тьмы (сборник), стр. 1
Annotation
Этот сборник объединяет в себе произведения, созданные автором на протяжении нескольких десятилетий. В него вошли художественные и документальные повести-воспоминания, в которых переплелись эпизоды послевоенного детства автора и события взрослой жизни, истории создания книг и встреч с прототипами их героев на улицах разных городов...
Владислав КРАПИВИН
ШЕСТАЯ БАСТИОННАЯ
СЕНТЯБРЬСКОЕ УТРО
АЛЬКА
БАСТИОНЫ И ФОРТЫ
СТРЕЛА ОТ ДЕТСКОГО АРБАЛЕТА
ОСТРОВ ПРИВИДЕНИЙ
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО СТАРЫМ ТЕТРАДЯМ
ДАЛЕКО-ДАЛЕКО ОТ МОРЯ
ВЕЧЕРНИЕ ИГРЫ
МОКРЫЕ ЦВЕТЫ
САНДАЛИК, ИЛИ ПУТЬ К ДЕВЯТОМУ БАСТИОНУ
Знакомство
Сандалик и Одиссей
"Профессор"
Гибель "Везула"
Вторая встреча
Приключения на берегу
Санькин ответ
Шквал
Девятый бастион
ЗАЯЦ МИТЬКА
ЗОЛОТОЕ КОЛЕЧКО НА ГРАНИЦЕ ТЬМЫ
"ПОШЕЛ ВСЕ НАВЕРХ!" ИЛИ ЖЕРТВА ЭРУДИЦИИ
О пользе словарей
Последние глотки свободы
Четвертое сентября
Как лает собачка
Зачем бороться с песнями
Кони сытые бьют копытами!..
Как я редактировал Льва Толстого
КЛАД НА СМОЛЕНСКОЙ УЛИЦЕ
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
МОЙ ДРУГ ФОРИК ИЛИ ОПАЛЯЮЩАЯ СТРАСТЬ КИНОИСКУССТВА
1. Давным-давно
2. "Приклюшиние-чец…"
3. Предисловие к счастью
4. Выстрелы на экране и в жизни
5. Драмы вокруг "кинобудки"
6. Скелет и влюбленные
7. Кино под лестницей
8. Прерывистое движение
9. Щелкунчики и Зинаида
10. Театр теней в мировом пространстве
11. "Но все же над нами горела звезда…"
БОСИКОМ ПО АФРИКЕ
1
2
3
4
5
6
7
8
БИТАНГО
1
2
3
4
5
6
Вместо эпилога
Летучие семена
ЗОЛОТОЕ КОЛЕЧКО НА ГРАНИЦЕ ТЬМЫ
Лунные истории
notes
1
Владислав КРАПИВИН
«Золотое колечко на границе тьмы»
ШЕСТАЯ БАСТИОННАЯ
Рассказы и повести
СЕНТЯБРЬСКОЕ УТРО
Даже не знаю, как называется такой материал. Бетон? Или что-то другое? Смесь цемента с морской галькой, крупным песком и ракушками. Словно искусственный камень-ракушечник. Из него сложены ступени многих севастопольских лестниц. Старожилы называют эти лестницы по-морскому: трапы.
Я поднимаюсь по трапам от Большой Морской к Владимирскому собору, где похоронены севастопольские адмиралы: Лазарев, Корнилов, Истомин, Нахимов. В тени дворов и переулков, среди кустов и под каштанами еще сумерки раннего утра. Но небо уже светлое. Прохладно, пахнет сыростью от короткого ночного дождика. Пахнет морем — с рейда тянет ветерок. А еще пахнет теплой травой — у нее мелкие листики, крошечные стручки и цветы, похожие на лютики. Ею поросли пустыри, бастионы, развалины Херсонеса и старые переулки.
Щелк-щелк-щелк! — стучат позади легонькие сандалеты. Меня обгоняют с двух сторон девочка и мальчик. Видимо, первоклассники. У них на спинах подпрыгивают твердые ранцы. Мальчик оглядывается:
— Дядя, который час?
— Без двадцати восемь… Вы куда так рано топаете?
— А! Дела всякие… — Взял девочку за руку, что-то прошептал, и — та-та-та-та-та! — защелкали по ступеням их подошвы. Умчались деловые люди, только белые носочки замелькали высоко на лестнице, будто запрыгали вверх по ступеням шарики от пинг-понга.
Я поднимаюсь к собору… и в глаза бьет алый луч. Над мачтами и сигнальными вышками Южной бухты, над крышами Корабельной стороны появилось солнце. Еще приплюснутое, неяркое, но чистое, будто умытое.
Выхожу на высокий берег бухты. На военных кораблях начинают играть горнисты. Негромко, но отчетливо и очень красиво. Это сигнал построения. Через несколько минут под переливчатую мелодию трубачей будут подняты флаги. И начнется севастопольский день…
Солнце поднимается очень быстро, нарастает его блеск. Оглядываюсь. Над куполом собора, в золотом яблоке, сверкает огненная точка…
Я помню время, когда вместо купола был ржавый каркас, а в стенах темнели щели и выбоины от снарядов. Но и тогда сверкающее яблоко на вершине собора отражало солнечные лучи, блестело над бухтами, как маяк…
Неподалеку три школы. Одна совсем рядом, другая внизу, на улице Очаковцев, третья в конце улицы Советской. Я выхожу на Советскую и шагаю вниз, к школе номер три. Скоро мне придется уезжать, и хочется перед Отъездом повидаться со знакомыми ребятами.
На улице все больше и больше школьников. Взбегают с откоса по трапам, выскакивают из подъездов и переулков. Это, конечно, те, кто поменьше. А старшие шагают солидно. Два десятиклассника в светлых офицерских рубашках басят:
— Она и говорит: «Тогда будете сдавать отдельный зачет…»
— У нее сдвиг по фазе на этих зачетах…
— Я говорю: «Я уже приходил, а вас не было. А мне, между прочим, не только английский учить надо», А она опять: «Если вы собираетесь в училище…»
Впереди топает толстая, солидная девочка лет восьми. Рядом — энергичная бабушка. Девочка рассказывает:
— А на другой день, когда папа попросил мальчика, чтобы…
— Неправильно! — восклицает бабушка. — Ты не так выучила! Хорошие мальчики не ждут, когда их попросит папа, они сами…
— Нет, я правильно. Там так написано.
— Ничего там не написано! Ты слушай, что бабушка говорит, а то я тебе… послушаю!
Бабушки всегда всё знают. Лучше всех.
Трое мальчишек, видимо класса из шестого, шагают мне навстречу и на ходу заглядывают в книгу. Ее листает тот, что посредине. Книга явно не «Математика» и не «География». Судя по толщине, это или бессмертные «Мушкетеры» или «Дети капитана Гранта». Ребята сдвинулись над книгой разлохмаченными головами, но идут четко, в ногу… В ногу-то в ногу, но вперед не смотрят и налетают на молодого черноусого мичмана.
— Ой, простите…
Мичман смеется как-то очень по-штатски, треплет самого маленького по макушке и, словно сам мальчишка, заглядывает в книгу. Говорит понимающе:
— А-а…
На белых домах ещё синяя тень, однако по верхним этажам все чаще пролетают желтые бабочки солнца: лучи пробились сквозь ветки, а ветки качаются под ветерком. Я думаю, что день будет ясный и теплый — такой, какими обычно бывают здесь сентябрьские дни. Такой, как в далеком шестидесятом году, когда я впервые шел по этим улицам и увидел Леньку.
Рассказ о Леньке — один из первых моих рассказов о Севастополе. Я написал его давно, и он был напечатан под названием «Флаг отхода». Но сейчас мне очень хочется его повторить. Потому что в нем для меня — радость открытия и радость встречи с городом, о котором я мечтал с детства.
Попал я в Севастополь гораздо позже, чем хотел: когда стал уже взрослым и вполне серьезным (по крайней мере, так считали мои взрослые знакомые). Я поехал туда в конце сентября. На Урале, в Поволжье и в Подмосковье начиналась слякотная осень. Вагонные окна были в бисере дождя. Над разноцветными подмосковными дачами висели такие низкие облака, что, казалось, щетина телевизионных антенн вырывает из них клочья.
Поэтому следующее утро обрадовало меня, как неожиданный праздник. За окнами пронеслись блестящие от солнца воды Сиваша, мелькнул обрыв с громадными буквами. «КРЫМ» и поплыла, кружась, желтоватая знойная степь с белыми кубиками хаток и свечками пирамидальных тополей. Не было и намека на осень.
За Симферополем с его нарядным вокзалом потянулись плоские предгорья хребта, а потом открылись Инкерманские высоты с меловыми обрывами разработок. Одна гора была срезана наполовину — от вершины до подошвы, словно ударом гигантского ножа. Вверху, у края обрыва, уцелел домик. Я вспомнил, что почти весь Севастополь сложен из белого инкерманского камня.