Синий город на Садовой (сборник), стр. 60
— Что за лавочки?
— Прозвище такое, вот что! Вовка Лавочкин из нашего класса!.. Балда такая! Что-то прячет в траве. Или рогатку, или дневник…
— Ну-ка… — Винцент Аркадьевич в свою очередь оттеснил Зинулю.
Да! Вовка там или нет, но безусловно мальчишка. Он стоял на четвереньках, сунув голову в лопухи. Теперь можно было различить зеленый школьный рюкзачок и рубчатые подошвы кроссовок с желтой прилипшей кожурой тополиных почек. А между кроссовками и рюкзачком был тощий зад, обтянутый пестрой материей. На этом заду и была звезда. Вернее, на его левой половине. Мальчишка попятился, и стало видно, что правая половина зада расцвечена красными и белыми полосами.
Ясно стало, что Зинулин одноклассник одет в костюм, сшитый как бы из американского флага. Такая мода появилась пару лет назад. На рубашке сзади обычно красовался разлапистый штатовский орел или ковбой на вздыбленном мустанге.
Каждый раз, когда на глаза попадался такой вот “амэрикен бой”, Винценнт Аркадьевич усмехался и думал: а что, если бы он, Винька Греев, полсотни лет назад пришел бы в школу в таком вот наряде? Или появился бы в нем на улице Зеленая Площадка? Весь окружающий мир встал бы на уши! Мало того, что такая девчоночья пестрота! Она еще и американская. “ Трумэн! Генерал Макартур! Поджигатель войны!”
Все на свете меняется: и моды, и политика…
Лавочкин между тем выпрямился, повернулся. Отряхнул и заправил в мятые шорты куцую рубашонку. Она была заметно полинялая: видать костюм служил Вовке не первый год. Вовка поправил лямки рюкзачка, расставил крепкие, покрытые майским розоватым загаром ноги, сунул пальцы в кармашки у пояса и глянул вверх.
Лицо у Лавочкина было скуластое, нос вздернутый, с двумя аккуратными дырками, толстогубый рот — приоткрыт. Вовка водил по губам кончиком языка и о чем-то размышлял. Кажется, о серьезном. Возможно, он видел в небе что-то свое, незаметное для других.
Винцент Аркадьевич ощутил к незнакомому Вовке симпатию.
— А почему Печки-Лавочки? Глупое прозвище.
— Ничего не глупое! Из-за фамилии…
— А чем плохая фамилия? Был в свое время такой ученый, знаменитый конструктор боевых самолетов!
— Ну, так это конструктор — знаменитый. А наш-то Лавочкин просто “Вовка — не боли головка”…
— Вы его еще и так дразните?!
— Ага… Только не часто. Он такой. Терпит-терпит, а потом как бросится! Не дай Бог, если догонит!
— А что сделает?
— Мне один раз чуть косу не выдрал.
— Ну и правильно.
— Ничего не правильно! Ты ведь не знаешь, в чем дело!
— Я знаю тебя.
— А я его тоже огрела. Он даже ревел, вот…
Сообщив это, Зинула надулась. Всерьез. А Вовка Лавочкин между тем еще раз поправил рюкзачок и деловито удалился из поля зрения.
Зинаида тяжело сопела. Чтобы смягчить обстановку, Винцент Аркадьевич примирительно сказал:
— А зачем ему дневник-то прятать? И почему он с рюкзаком? Ведь каникулы же у вас!
— Каникулы у тех, кто добросовестно учился в году, — с ощутимым самоуважением сообщила Зинуля. — А такие, как Лавочкин, будут заниматься до тридцать первого мая. А кое-кто и дальше. Так решила наша завуч Венера Григорьевна.
“Ясно, что за Венера” — сказал себе Винцент Аркадьевич. И опять посочувствовал в душе Вовке Лавочкину.
— А что, неужели он двоечник?
— Не двоечник, а… он непредсказуемый ! Так говорит Анна Сергеевна. В этом все дело.
— Не понимаю…
— Ну… от него не знаешь, чего ждать! То пятерки, до еле на троечках ползет! То тихонький ходит всю неделю, а то… в субботу притащил во-от такую брызгалку! С мягкой бутылкой из-под газировки! Говорит: это салют в честь окончания учебы. И прямо на уроке давай всех поливать!..
— Но вы же сами, наверно, все визжали от радости!
— Мы-то от радости… А Анна Сергеевна говорит: кому-то конец учебы, а кто-то еще походит в школу до конца месяца. За свое поведение… Только он ведь все равно не ходит! Ты же сам видел: гуляет в лопухах и галок в небе считает…
— Я бы тоже гулял. Разве это справедливо лишнюю неделю гонять человека на уроки за какую-то брызгалку!
— Не за брызгалку, а за всякое…
— Зинуля, ты зануда, — Винцент Аркадьевич встал. — Шагай отсюда, моя дорогая, мне надо работать.
МАЛЬЧИК В ОКНЕ ВАГОНА
Сейчас работа шла хуже. Мешали сосредоточиться посторонние мысли. И почему-то все время вспомингался тепловоз на насыпи — с усатым машинистом и мальчишкой.
Винцент Аркадьевич не устоял перед соблазном, опять сел к трубе. Но теперь насыпь была пуста. Лишь скакали по блестящему рельсу воробьи. Винцент Аркадьевич повел трубой пониже: нет ли чего интересного в других местах? В поле зрения косо поплыли дощатые дома Стахановской улицы. В одном доме на втором этаже было распахнуто окно. И… в этом окне Винцент Аркадьевич увидел уже знакомого Вовку Лавочкина.
Он узнал Вовку по звездно-полосатой рубашке. Вовка был виден по плечи (видимо, стоял у окошка на коленках). Локти он поставил на подоконник, а лицо его было скрыто кулаками и подзорной трубой, которую он в этих кулаках держал — приставил ее к глазу.
Труба была не такая, как у Винцента Аркадьевича, маленькая. И скорее всего, самодельная: над объективом топорщился клочок отклеившейся бумаги. Конечно, приближала она не в сорок раз, а где-нибудь раз в пять, не больше. Но… все-таки приближала. И когда две трубы сошлись — объектив в объектив — Винцент Аркадьевич понял, что Вовка видит его.
Он, Вовка Лавочкин, оторвался на миг от окуляра, отвел в сторону лицо. Брови его смешно приподнялись, глаза округлились, лоб сморщился. Вовка прикусил нижнюю губу. Потом почесал кудлатое темя. И снова приник к окуляру.
Так они смотрели друг на друга с полминуты. Потом Вовка поднял над плечом ладонь и качнул ей из стороны в сторону. Помахал ему, незнакомому пенсионеру. И будто ниточка протянулась между двумя объективами. От улицы Тобольской до улицы Стахановской. Над огородами и крышами, над заросшим пустырем… Винцент Аркадьевич тоже поднял руку.
Нет, он не помахал Вовке. Словно что-то его толкнуло — он качнул пальцы к себе. Этакий приглашающий жест. Иди, мол, ко мне, Вовка.
И тот понял!
Высунулся из окна по пояс и закивал. И скрылся…
Вот как все получилось. Неожиданно и странно. Винцент Аркадьевич был смущен. Что же теперь делать? Ждать Вовку Лавочкина в гости?.. Ну а что такого? Пусть придет. Посмотрит большую трубу, расскажет, как мастерил свою… Возможно, этот эпизод пригодится для мемуаров “Тени как шпалы”.
Конечно, со стороны может показаться смешно: сошлись старый да малый. Но… может быть судьба теперь более удачно повторяет давний случай?
Ох, но как Вовка найдет его в большущем этом доме? Едва ли мальчишка за несколько секунд сумел определить, на каком отаже, в каком по счету окне увидел дядьку с телескопом. Их, окон-то, по фасаду чуть не полтыщи! И девять подъездов. Недаром окрестные жители именуют это здание Великой китайской стеной.
Пойти, что ли, встретить?
“Ты ищешь повод, чтобы улизнуть от работы”.
“Но я написал полторы страницы! Имею я право на утреннюю прогулку?”
На улице было чудесно. Тепло, а на солнце — просто-напросто жарко. Но это была приятная жара, сквозь нее пробивался ветерок, пахнущий тополями. Их листва была еще молодой, клейкой…
Каким же путем идти навстречу Вовке?
Логичнее всего — напрямик через пустырь.
По пустырю, среди бурьяна и бетонных обломков разбегались тропинки. Винцент Аркадьевич зашагал по той, что вела (как ему казалось) точно к Вовкиному дому.
Тропинка сперва шла прямо, а потом стала петлять среди зацветающего иван-чая и осота с желтыми пушистыми головками. Один раз гукнул тепловоз, простучал по насыпи поезд, но дальний шум не прогнал здешнюю тишину. Она тихонько звенела, и казалось, что звон этот — от жаркого солнечного света.