Синий город на Садовой (сборник), стр. 106
Ну?! Где ты ?! Подходи…
Никто не подходил.
А может, оно подкрадется сзади? Нет, там же Глебка! А может… вот о н о!
Какие-то сгустки мрака шевельнулись перед Винькой. Он сдавленно крикнул и открестился от них мечом. А потом — вперед! Рубанул! Еще!..
Разве поймешь, задел ли твой клинок существо, состоящее из воздуха и Тьмы?
А вдруг задел? Вот тебе! Вот!..
И Тьма ушла.
Да, темнота осталась, но Тьма ушла. Мрак сделался прозрачным, ночь — обыкновенной. В ней опрять запели комары, но уже не злобно-колдовские, а всегдашние, привычные (просто родные!). И бодро закричал под обрывами у пристани паровоз.
Вверху проклюнулась белая звездочка…
А дух?
Он был, конечно, жив (духа убить нельзя). Но беспомощен. Растерзанный на куски, он копошился у Винькиных сандалий и воздушной своей шкурой задевал его ноги. Так, по крайней мере, казалось Виньке.
Винька вытащил из кармана дырявый мячик. Нагнулся.
— А ну, полезай обратно! — И всосал духа Тьмы во внутренность резинового шарика. Без остатка. А затем нащупал в кармане припасенную гильзу-пистончик и заткнул ей отверстие, как пробкой.
Вот и все…
Нет, не все. Надо было избавиться от опасного груза навеки. И Винька знал — как. Для этого он прихватил из дома сетку-авоську.
Винька положил мячик в сетку (жаль его, конечно, он тут без вины виноватый, мячик-то, но что поделаешь).
Будка-водокачка стояла на кирпичном фундаменте, и некоторые кирпичи в нем еле держались — Винька это помнил. Он подобрался к будке. Нащупал теплый торчащий кирпич, расшатал, вытащил отколовшуюся половинку. Сунул в авоську, к мячику. Завязал сетку морским узлом, которому научился в лагере. Перебросил ее за спину, через плечо (кирпич ободряюще стукнул между лопаток). А меч он сунул под лямки на животе.
Было уже не страшно. Почти… И осталось сделать немного. Винька шагнул… Навстречу ударил электрический свет!
Луч метнулся по земле, по Виньке, ожег его новым страхом.
Сторож? Бежать!.. Но тут от всех переживаний навалилась ватная слабость. Винька обмяк и заслонился локтем.
— О! Да это опять Винцент Греев! Какая встреча!..
— П… Петр Петрович?
ЧТО БЫЛО ПОТОМ
— Представь себе , голубчик, это я…
— Вы… что ли, следили за мной?
А что еще мог подумать Винька!
Петр Петрович, кажется, обиделся.
— Здрасте! С какой это стати я буду следить за вами, молодой человек? Меньше всего ожидал увидеть тебя здесь…
Фонарик светил теперь в сторону. Винька мигал, чтобы прогнать из глаз зеленые пятна. И не знал: радоваться или бояться?
Второй раз Петр Петрович приходит, когда Винька один в темноте. Что за странное совпадение? А если он… заодно с духом Тьмы?
Да ну, чушь какая! Бояться больше не было сил.
— А вы… здесь зачем?
— Законный вопрос… Возможно даже, что нас привело сюда одно и то же дело. Тебе… кто-то что-то поручил?
— Нет. Я сам…
— Странно. Что же ты тут делаешь?
Тогда Винька сказал с отчаянной правдой, которая была уместна только здесь, на черном пустыре, в ночь колдовства:
— Я побеждал духа Тьмы! Вот!..
Петр Петрович помолчал.
— Ну… и как? Победил?
— Да.
— Прекрасно… А можно я задам старый осторожный вопрос? Дома-то тебя не хватятся?
— Нет. Все думают, что я сплю в блиндаже.
— Тогда, может быть, заглянем ко мне? Я живу неподалеку.
В этом было то, что называется словом “логика”. Правильность. Винька чувствовал, что у ночного приключения должен оказаться необычный конец. Но…
— Нет. Мне еще надо на берег. К воде…
— Это же почти по пути!
Река делала в городе изгиб. До пристани от рынка было далеко, но до ближнего берега — всего два квартала.
Винька и Петр Петрович пошли к обрыву по короткой улице Красина. Светились редкие окошки, на столбе горела под жестяным щитком лампочка. У нее, как у настольной лампы, кружились ночные мотыльки. Было очень тепло и пахло береговой полынью. Гроз ы так и не случилось, тучи раздвинулись, в посветлевшем небе оказалось много звезд.
Вышли на обрыв. За рекой мерцали огоньки. По воде шлепал колесами буксир, тянул баржу. На буксире и барже тоже были огоньки, разноцветные…
Разлив давно кончился. Раньше вода подходила вплотную к береговым откосам, а теперь внизу светлели широкие полосы песка. Винька понял, что не добросит авоську с грузом до воды.
— Надо спуститься.
Неподалеку была лестница — она вела к лодочной переправе: днем туда-сюда ходили через реку весельные баркасы.
Петр Петрович не спорил. Они долго шли вниз по гнущимся дощатым ступеням и наконец оказались на причальной площадке с перилами. Под ней хлюпала вода. Сильно пахло сырым деревом.
Винька раскрутил авоську над головой, как пращу, и пустил ее далеко-далеко. Может, до середины русла. Она долго летела и наконец булькнула.
— Вот и все, — вздохнул Винька. И облегчение было, и… словно что-то потерял.
— Не грусти, — сказал Петр Петрович. — Ты же победил.
Они поднялись на высокий берег. Здесь в траве смутно белели мелкие ромашки.
Петр Петрович повел Виньку в ближний переулок, потом в калитку. Во дворе стоял одноэтажный дом, в одном из окошек был зеленоватый свет. Петр Петрович отпер дверь, пропустил Виньку в сени, потом в темную прихожую, где пахло как в библиотеке. Щелкнул выключателем, толкнул еще одну дверь.
На столе горела зеленая лампа. По всем стенам были книги, книги. И даже над диваном книги.
А на диване, скорчившись под клетчатым одеялом, спал Ферапонт.
— Не спеши с вопросами, — предупредил Петр Петрович. — Я все расскажу сам. Разговор-то будет не короткий…
Он вышел, сказав, что поставит чайник.
Винька стоял у дивана и смотрел на Ферапонта. У того на лбу блестели капельки — отражали лампу зелеными искрами. Ферапонт дышал тихо, незаметно. Лицо его разгладилось, сделалось гораздо более похожим на мальчишечье.
Может, уже действовало колдовство?
Петр Петрович принес чайник и стаканы.
— Поставь в угол свое оружие и садись… Кажется, мы, как в старом романе, сделались участниками одного приключения. Ты ведь пришел на пустырь из-за Ферапонта?.. Не только из-за него, я понимаю, но все-таки… Я тоже из-за него… Он, бедняга, все время боялся, что Рудольф отберет у него бумажник с документами: с паспортом, свидетельством о семилетке, с метрикой и всякими справками. И перед тем, как удариться в бега, этот остроумный юноша спрятал бумажник в тайник. Одна стена балагана, где они выступали, обита фанерой, вот он и сунул бумажник за отошедший от досок лист… С точки зрения взрослого человека, поступок бестолковый и рискованный. Но он еще дитя, почти как ты. Не обижайся…
Винька не обижался. До того ли! Он просто ничего не мог понять.
— А как он у вас-то оказался? Ферапонт!
— Наверно… в силу, так сказать, моей мнительности. И по стечению всяких обстоятельств… После нашей ночной беседы в библиотеке захотелось мне еще раз побывать на представлении нашего общего знакомого Циммеркнабе. Это в общем-то естественно… Ты меня там не заметил, а я видел все… И понял, что с Ферапонтом что-то неладно, раз он не вернулся после своих подвигов. А мне… видимо, это старческое чудачество, но тут уж ничего не поделаешь… мне кажется, что я в какой-то степени причастен к судьбе этого малыша. Будто отвечаю за него… Видишь, я в давние годы с преступной поспешностью отказался от дружбы с Рудольфом… да-да, и это исправить уже нельзя. Но тут как бы продолжение этой судьбы… И еще я понял: надо, чтобы Рудольф убедился, что с его Маленьким все в порядке, тогда скорее пойдет на поправку…
Винька дышал виновато: он-то до этого не додумался.
— …Я понимал, что тебя расспрашивать бесполезно: ты, небось, слово дал Ферапонту, что не выдашь его. Но я знал, что он у ребят на Зеленой Площадке. А там (представь себе!) живет моя двоюродная сестра, она — тетушка одного из этих сорванцов, твоих приятелей. Дальше было, как говорится. дело техники…