Тень Каравеллы (сборник), стр. 49
— Спит? — спросил Владик.
— Спит.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Генка ломал о колено сучья и бросал в огонь. Костер начинал торопливо гудеть и стрелять угольками. Но сухие сучья сгорали быстро, и пламя снова принималось дремать среди алых головешек.
Генке было грустно и спокойно. Гибель лодки его не так уж огорчила. Главное, что Илька не потонул и с Владькиной ногой все в порядке.
Генка посмотрел на Владика. Тот сидел, прикрыв лицо ладонью. Вернее, половину лица.
— Перестань смотреть в огонь, — сказал Иван Сергеевич. — Знаешь ведь, что нельзя.
— Я и не смотрю, — откликнулся Владик.
И Генка увидел, что он действительно не смотрит. Ладонью Владик закрывал здоровый глаз. Но другой, невидящий глаз он не отрывал от костра. Может быть, опять видел свет?
— Папа, — позвал Владик. — А завтра как? Пешком бродяжничать будем? Или домой?
— Завтра и решим, — сказал Иван Сергеевич. Свет костра лишь слегка задевал его лицо, и в каждой морщине лежала резкая тень. Владькин отец казался старым и усталым.
«Наверно, он никогда не простит себе, что послушал меня и оставил Ильку, — подумал Генка. — Из-за страха он это сделал. За Владьку боялся больше всего на свете».
«Но ведь выхода не было», — возразил Генка сам себе.
«Все равно…»
«А если бы наоборот? Если бы не с Владиком, а с Илькой случилось несчастье? Владьку он оставил бы одного?»
И понял Генка, что да, оставил бы…
— Шли бы вы спать, — сказал Иван Сергеевич. — Я посижу.
— Не хочется, — сказал Владик.
— Как там Илька?
Владик поднялся и, прихрамывая, пошел к палатке.
— Нормально, — сказал он, вернувшись.
— А ты? Нога не болит?
— Тоже нормально.
«Все нормально», — с усмешкой подумал Генка. И в этот момент Владик сказал:
— Гена, пойдем побродим.
— Куда это? — насторожился Иван Сергеевич. — На одной-то ноге.
— Да просто так. Здесь, рядом.
— Пойдем, — согласился Генка.
Сквозь осинник они выбрались на берег.
— Илька спит как убитый, — сказал Владик и оглянулся, словно хотел увидеть спящего Ильку.
— Намучился, — сказал Генка.
— Лишь бы он не узнал, что не было никакого танкера…
Туман ушел, и ночь опять просветлела. Это была обычная летняя ночь, серовато-синяя, с бледной полосой зари на севере и редкими звездами в зените. С кострами на том берегу. От костров и от бакена тянулись по реке рубиновые шнуры.
Генка обогнал Владика и повернул к воде. Мохнатые кисточки травы шелестели в ногах. Какие-то шарики на упругих стеблях щелкали по штанинам.
— Не надо, чтобы он знал, — снова сказал Владик.
— Как он узнает? — спросил Генка. — Ведь не пойдет он к диспетчеру узнавать, были танкеры этой ночью или не были.
Они подошли к воде там, где лежала широкая плоская балка. Один конец ее был на песке, другой уходил в воду. Владик сел на балку, обняв колени. Генка постоял и опустился рядом.
Вода отливала потемневшим алюминием, и на ней среди редких бетонных зубьев чернела обгорелая лодка.
«Ох и тошно завтра будет Ильке, — подумал Генка. — Он ведь еще и не видел даже, что наделал».
Владик тоже смотрел на лодку. Она была похожа на большой изглоданный полумесяц, который нарисовали сажей.
— Не починить… — вполголоса сказал Владик.
— Илька на нее просто молился, — сказал Генка.
— Ну, Ильке-то легче всех, — неожиданно возразил Владик.
— Почему?
— Завтра ему папа скажет про поездку. Нет лодки — будет Одесса.
«Значит, хуже всех мне, — подумал Генка. — Один у погорелого корабля».
— Хорошо, что парус остался, — сказал Владик. — А то где бы мы взяли новый…
Что за чушь! Не все ли равно: есть теперь парус или нет?
— Что хорошего?
— Разве новую лодку не сделаем?
— Кто? — горько сказал Генка. — Кто ее сделает? Я один?
— Шурик же вернется… А я, думаешь, ничего не могу, да? Илька тоже… И Валерка с Юриком помогут.
— Не смеши. Такие головастики…
— Помогут. Они способные.
— Нет, — сказал Генка. — Строить ведь трудней, чем ремонтировать. И настроения нет. От маленьких толку мало, Шурка возиться не захочет, вам с Илькой не до лодки — уедете скоро.
— Еще не скоро. Почти через месяц.
— Месяц — это недолго, — упрямо сказал Генка. — Да и что это за месяц? Июль. Пыль да жара… Зря вы, Владька, в августе уезжать надумали. Ехали бы в июле, а к августу домой.
— Гена… — негромко сказал Владик. — Я не поеду, Гена.
Генка замер: не послышалось ли?
— Что? — шепотом спросил Генка.
— Не поеду, — повторил Владик.
— Почему? — сказал Генка напряженно и быстро. Он сидел чуть позади Владика и видел только его затылок и щеку на фоне реки и неба. Лица не видел. Да и что разберешь в сумерках?
— Не хочу, — отозвался Владик.
— А Илька?
— А что Илька? С папой поедет. Они вдвоем не соскучатся.
«Может быть, из-за Ильки он не едет? — мелькнула мысль. — Может, обиделся, что Илька все время липнет к его отцу?»
— Иван Сергеевич не разрешит тебе остаться, — уверенно сказал Генка.
— Разрешит.
— Он знает?
— Да.
Ох, до чего же все было непонятно!
— Владька! — отчаянно и жалобно заговорил он. — Что ты мне мозги выкручиваешь? Сначала — «поеду», потом — «не поеду». Сам, что ли, не знаешь, что тебе надо?
— Знаю, — сказал Владик и повернулся к Генке. В глазах его блеснули точки береговых костров. Как насмешливые искорки. Но Владькины слова были совсем не насмешливы: — Конечно, я сначала хотел… Обидно ведь, столько времени у моря жил и почти не видел его. Думаешь, не обидно?
Это Генка понимал.
— А сейчас? — спросил он.
— Знаешь, как плохо лежать после операции? — сказал Владик. — Лежишь в этой проклятой темноте и ничего еще не знаешь. Повязка на глазах. Я тогда все время про одно думал… Вот приеду домой, снова будет август. Опять змея запустим. Я свой, а ты свой. Вместе. Как в том году… А тут все кувырком пошло из-за этой Одессы. Ну, не совсем кувырком: сначала казалось, что хорошо, а потом… Опять получается ты здесь, а я там… — И он сказал, словно ставя точку: — Я так не хочу.
Генка закрыл глаза и увидел то, что хотел увидеть: неудержимый ход облаков и кипение ветра в тополях. От таких ветров певуче и туго начинают гудеть нити «конвертов».
Нарастающими толчками поднималась в Генке радость. Он никогда не думал, что радость можно чувствовать так же, как боль, как тепло, как ветер.
Генка рывком поднялся и шагнул к воде. Она тихо качнулась навстречу, замочила кеды. Генка зачем-то тронул воду ладонью.
— Теплая…
Он боялся, что начнет говорить сейчас суетливо и много, как говорят чересчур обрадованные люди.
Но молчать тоже было нельзя.
— А жить где будешь, пока они ездят? У тетки? Давай лучше у меня. У нас места много, отец уехал.
— Да нет… — сказал Владик. — Я, наверно, у тети Тамары буду.
— У кого? — удивленно переспросил Генка.
— Ну… у Илькиной мамы.
И, растерявшись от неожиданной догадки, Генка сначала спросил, а потом испугался своего любопытства:
— Слушай, а они поженятся, да? Твой отец и… тетя Тамара…
Владик помолчал, а Генка в эти секунды отчаянно сожалел, что сунулся с таким вопросом.
— Ну… я не знаю, — ответил наконец Владик. — То есть наверно… Да.
Генка снова сел рядом. Совсем рядом. Надо было что-то сказать Владику.
— Она хорошая. Только строгая, — заметил Генка.
— Тетя Тамара? — изумленно сказал Владик. — Да что ты. Она совсем добрая. Илька уж ни капельки не слушается, от рук отбился, козел несчастный.
Они оба засмеялись.
Илька был товарищ. Товарищ, вот и все. Генка иногда покрикивал на него по привычке, но давно уже не думал о нем как о маленьком. А Владик говорил сейчас про Ильку как про младшего братишку. И такой разговор очень многое делал понятным.
— Слушай, Владь… Значит, он будет у тебя как брат?