Тень Каравеллы (сборник), стр. 123
Конечно, это было зря. Но что мог Максим сделать? То ли от неожиданной ласки, то ли от всех недавних переживаний прорвались у него слезы, и он начал вздрагивать, прижавшись к Ивану Савельевичу, как к скале.
— Ай-яй-яй… — сказал Иван Савельевич. — Ну довольно, Максим. Ты меня всего промочишь.
Чтобы хоть как-то сбить неловкость. Максим пробормотал сквозь всхлипы:
— Если бы знал, ни за что бы не полез утюг выключать…
Иван Савельевич сел, подхватил Максима, усадил на колени.
— Да ты что, летчик! При чем здесь эта глупая тетка? Ты же дом спасал. Там столько людей живет…
И правда… В самом деле, он же дом спасал! Но… он же об этом не думал. Если честно говорить, он же ни капельки не думал о доме. Он думал только о себе: какой он .бесстрашный, ловкий и красивый! Люди могли без жилья остаться, и всем казалось, что Максим из-за них рискует. И аплодировали… А он думал, какой он герой…
От стыда у Максима разом выключились слезы. И, перекладывая из руки в руку болтик, он стал сердито тереть ладошками лицо. И не сообразил, что левая ладонь — вспотевшая и грязная от болтика.
— Ох, как ты разукрасился, — сокрушенно сказал Иван Савельевич. — Как в книжке: усатый-полосатый. Пойдем-ка…
И он повел Максима за палисадник, на край летного поля. Там из травы торчала загнутая железная трубка с медным краном.
Иван Савельевич набрал воды в ладонь, как в ковшик, и двумя движениями смыл с Максимкиного лица грязные полосы. Максим сердито фыркал.
— Утереться нечем. Платок-то я у Любушки оставил, — пробормотал Иван Савельевич.
Максим еще раз фыркнул, выдернул из-под резинки на штанах подол рубашки и торопливо вытер лицо.
— Ишь как ловко, — одобрил Иван Савельевич. — Ну что? Пойдем к Любушке, Максим-герой?
— Герой! — со злым отчаянием повторил Максим. — Если хотите знать, я трус… И наверно, хвастун.
— Почему? — удивился Иван Савельевич.
Максим от злости на себя готов был объяснить про все: про уколы, про Транзистора и про то, для чего лазил выключать утюг. Но трудно это было, и нужные слова не нашлись. Он хмуро ответил:
— Такой уж уродился.
— Ты хороший уродился, — серьезно произнес Иван Савельевич. Наверно, он думал, что просто Максиму стыдно за недавние слезы, и сказал: — Это ничего, что плакал. От обиды бывает. На меня один раз командир эскадрильи накричал ни за что. Я уж здоровый парень был, двадцать четыре года, а разревелся вдруг как девчонка. До сих пор помню… Он даже испугался, уговаривать начал…
Максим улыбнулся. Но иногда он еще вздрагивал от недавних слез. И когда пришли в кабинет. Люба это заметила.
— Максим, ты плакал? Неужели так больно? Ну, теперь я совсем осторожненько буду, не бойся, маленький.
— Да ничуть я не боюсь, — хмуро сказал Максим.
— Тут совсем другая причина. Обида, — объяснил Иван Савельевич. — А в общем, дело уже прошлое.
Максим почти равнодушно глянул на брызнувшую из иглы струйку. Сам удивляясь своему спокойствию, подставил руку.
Радость постепенно возвращалась к нему. В конце концов, он все равно спас дом. А хвастливые мысли — что ж! В следующий раз будет умнее. Зато он не струсил. И сейчас не боится. Ой… Но все равно он не боялся…
Максим встал и помахал рукой, чтобы скорее подсохло место прививки.
— В понедельник забеги, перевяжу ногу. И справочку выпишу про прививку. Это чтобы зря не кололи, если снова обдерешься. Сейчас у меня штампа для справки нет, — сказала Люба. — Договорились?
— Договорились, — весело согласился Максим.
— Забежит, забежит, — пообещал Иван Савельевич. — Он и ко мне забежит. С внучкой познакомлю.
Когда сели в машину, Иван Савельевич спросил:
— Куда теперь? Ты говорил, близко живешь.
— А можно лучше в школу? У нас экскурсия.
— Можно-то можно. А как нога?
— Да не больно уже нисколечко.
— Поехали.
И через две минуты они были у школы.
— Вот хорошо. Спасибо, Иван Савельевич. А то я думал, что опоздаю.
— Максим, — негромко сказал Иван Савельевич, — ты, если захочешь, правда, заходи в гости. Самолеты покажу, снимки разные. Я недалеко живу. Улица Громова, дом пять, квартира тоже пять. Запомнишь?
— Конечно, запомню! Спасибо.
— Ну, лети, журавленок…
ЖИЛА-БЫЛА ЗОЛУШКА…
Да, жила-была Золушка. В Газетном переулке, в деревянном доме недалеко от высокого берега. Правда, не совсем такая, как в сказке. Мачехи и злых сестер у нее не было, а были мама и бабушка, которые Золушку любили.
По-настоящему звали ее Таней.
Тогда почему Золушка?
Потому что часто руки и лицо были у нее перемазаны. Не из-за тяжелой работы (хотя работы она не боялась), а от возни с велосипедом и с красками, которыми Таня разрисовывала деревянные щиты, сабли и перья для стрел.
А еще потому, что была она не очень красивая и все думала, как бы с помощью волшебства сделаться красавицей.
Иногда, если мамы и бабушки не было дома, Таня— Золушка подходила к зеркалу и разглядывала свое лицо. Не поймешь, что за лицо. Круглое и для тонкой шеи совсем неподходящее. Глаза — не то голубые, не то серые и сидят, пожалуй, чересчур далеко от переносицы. И веснушки… Если бы нормальные веснушки, тогда еще ладно, а тут словно кто-то начал рисовать и бросил: в одном месте несколько точек, в другом… И волосы — вроде бы не рыжие, но какие-то рыжеватые. И растрепанные. Из таких не получаются ни мягкие локоны, ни тяжелые косы. Вот и приходится стричься "под мальчишку".
Таня надевала самое красивое платье, мамины бусы, бабушкину кружевную накидку, украшала голову маленькой короной из серебряной бумаги и кружилась по комнате. Как на королевском балу.
Впрочем, это ей быстро надоедало.
Во-первых, кружись не кружись, а прекрасной принцессой не станешь. Во-вторых, Таня в глубине души знала, что хотя она и не красавица, но в общем-то ничего, привлекательная. Это еще год назад, во втором классе, сказал Юрка Воронихин своему соседу по парте — громким шепотом, на уроке математики. Тане эти слова понравились и запомнились. Однако до Юрки она в тот раз все же дотянулась и треснула учебником. Какое ему дело? Подумаешь, принц!
Дело в том, что Золушка-Таня мечтала о настоящем Принце. На то она и Золушка.
Принц должен быть стройный, красивый и смелый. Добрый и веселый. И непохожий на знакомых мальчишек. Они все какие-то неподходящие. Или трусоватые, или наоборот — чересчур нахальные. И болтливые, хуже девчонок. Никакую тайну не доверишь. Да и не стали бы они слушать про ее тайны. Разве они поймут, что Таня — это Золушка? Они только себя героями воображают.
А чем они могут похвастаться перед Таней? То, что они умеют, умеет и она. Не хуже мальчишек гоняет на велосипеде, и на мечах дерется, и с плотов ныряет…
Таня снимала бусы, накидку, нарядное платье и бумажную корону. Натягивала джинсы и мальчишечью рубашку. Вскакивала на велосипед. Пока Принц не нашелся, приходилось быть и Золушкой, и Принцем сразу.
Она гоняла футбольный мяч и прыгала через скакалку, играла в разведчиков и в классы, ухаживала за беспризорными котятами и время от времени дралась. А иногда уходила на берег и там превращалась в Принцессу.
И все у нее было: дворец и богатства, тайны и оружие, солдаты и придворные. Правда, не живые, а из пластилина, но все равно красивые.
А Принца из пластилина не сделаешь. Он должен быть настоящий.
Они вдвоем отправлялись бы в путешествия, сражались с врагами и делали открытия. Она перевязывала бы Принцу раны и спасала от разных опасностей. Потому что принцы, они хоть и герои, а все равно мальчишки и за ними нужен глаз да глаз…
В этот день Золушка не ждала чуда. Даже не думала ни о чем волшебном. Она думала о простых вещах: покататься на велосипеде или пойти к Юрке Воронихину и попросить книжку "Девочка с Земли"? Книжка эта про космос и всякие приключения. Поразмыслив, Таня сообразила, что велосипед никуда не убежит, а книжку Юрка может кому-нибудь отдать.