Тень Каравеллы (сборник), стр. 107
— Ну давай подождем немножко…
Пришлось согласиться. Мы подождали немножко. Потом еще. Затем еще чуть-чуть.
Потом на крыльце появилась мама и стала звать меня.
— Не пришли, — сказал я. И, чтобы успокоить Манярку, добавил: — Может быть, завтра…
На следующий вечер, в это же время, пришел сердитый Дыркнаб:
— Иди разбирайся там с ней.
— С кем?
— «С кем, с кем»! С Маняркой! Сидит на коряге и уходить не хочет. Спать пора, а она не идет. Я говорю: «Чего сидишь?», а она говорит: «Уходи, не скажу тебе, а Владьке скажу».
— А тебе жалко? Посидит и придет.
— А если куда-нибудь опять сбежит? Ищи потом…
— Не сбежит. Ты иди. Я с ней поговорю.
Манярка сидела так же, как вчера. Молчаливая, маленькая.
— Слушай, — нерешительно сказал я, — понимаешь… Ну, я вчера маленько прихвастал. Они редко приходят.
— Ну и что? Все равно интересно. А вдруг сегодня…
Я ее понимал. Ведь ожидание сказки — это почти как сама сказка.
— Манярка… Ну, ведь их можно ждать дома, когда уже спать ляжешь.
— Не… Там Славка услыхает и отберет.
— Не «услыхает», а «услышит». Не услышит ничего твой Славка… И они его не послушаются. Они слушаются только того, кто… Ну ладно. Вот! — Я решился. Вынул из кармана крошечную подкову, которую весной подарил мне всадник. — Вот, Манярка. Это такая тайная вещь. У кого она есть, того они и слушаются. И к тому приходят… Бери.
— Насовсем? — прошептала она.
— Насовсем.
Даже в сумерках было видно, какая она стала счастливая. Ни одного кармашка у нее не было, и подковку она надела на руку, повыше локтя. Как браслет.
Пошевелила рукой, посмотрела на меня и снова спросила:
— Насовсем?
— Насовсем, — сказал я. — Бери моих лошадей.
Я не жалел. Ничего, что лошади ушли. Пусть Манярка радуется. А у меня есть Каравелла. И будет всегда.
ГЛАДИАТОРЫ
Когда-то в нашем дворе был хлебный магазинчик, и знакомая продавщица Катя всем соседям оставляла их пайки, чтобы зря не стояли в очереди. Но такая хорошая жизнь давно кончилась. Теперь за хлебом приходилось бегать в большой магазин № 7 на Первомайской улице.
Иногда придешь — и ни одного человека, а хлебом все полки загружены, а иногда — страшно вспомнить: очередь на улице до самого угла.
Особенно длинные очереди были в начале августа. Приходилось вставать пораньше, бежать на Первомайскую и ждать: когда откроют магазин, когда придет повозка с хлебом, когда начнут продавать (или, как говорили, «отпускать»).
«Отпускали» медленно. Сначала очередь шла вдоль магазина по тротуару, потом втягивалась внутрь. На улице было еще не так скучно: можно пробежаться, поиграть с ребятами. А в магазине начиналось мучение. Ровно гудела очередь. Надоедливо звякали ножницы, вырезая хлебные талоны. Сонно жужжали мухи. От хлебного запаха прорезывался едкий, как боль, голод и начинала кружиться голова.
От дверей до прилавка очередь двигалась около часа. Скамеек в магазине не было. Те, кто успевал, устраивались на широких подоконниках и ждали, когда подойдет очередь.
Однажды я увидел на подоконнике Быпу. На коленях Быпа держал растрепанную книжку, но не читал, а лениво смотрел поверх голов.
— Быпа, здорово!
Он обрадовался. Я даже не думал, что он так обрадуется.
— Айда ко мне!
Локтями Быпа пораздвинул соседей и сказал тетке, которая рядом с собой на подоконник поставила корзину:
— Убери-ка багаж, тетенька. Тут не камера хранения, людям сидеть негде.
Тетка завела скучный разговор о хулиганах, которые не уважают старших, но корзину поставила на пол.
Я сел рядом с Быпой.
— Давно я тебя не видал, — сказал Быпа.
Вот чудной! А где ему меня увидать? Бывал он в нашем дворе совсем редко, купаться с нами не ходил. У них там, на Вокзальной, была своя компания. Но я из вежливости ответил:
— Я тебя тоже.
Мы поговорили о том, что через три недели в школу, а еще совсем неохота и что скоро, говорят, отменят хлебные карточки, и тогда уж не будет очередей, а хлеба сколько хочешь…
Потом я спросил:
— Что за книжка?
— «Спартак». Здорово интересная, да я уже всю прочитал.
— Про футболистов?
Быпа вытаращил глаза.
Надо сказать, что во многих вопросах я был страшный невежда, хотя разбирался в парусах, в географии, в устройстве Вселенной. Насчет «Спартака» я был уверен, что это всего-навсего футбольная команда. Мало того! Я считал, что название происходит от слова «спорт» и пишется «Спортак».
Оправившись от изумления, Быпа тут же на подоконнике коротко поведал мне о восстании гладиаторов. И, когда он кончил, я, конечно, сказал:
— Дай почитать!
«Не даст», — подумал я. И в самом деле, зачем он будет давать? Может, что-нибудь в обмен попросит? Но у меня ничего же нет.
Быпа подумал, вздохнул. И разрешил:
— Ну, бери… Только смотри: она вон какая растрепанная.
Я кивал, ошалев от радости. Такая толстая, такая интересная!
А Быпа так раздобрился, что поставил меня в свою очередь, которая была гораздо ближе моей. Женщины зашумели, но он решительно и деловито доказал, что мы занимали вместе.
Потом мы шагали по звенящей от зноя улице и грызли хлебные маленькие кусочки — привески.
— Слушай… — нерешительно сказал Быпа. — Ты вот что… Знаешь, дай мне твой ремень поносить, а?
Я даже шаги замедлил. Мой морской ремень? А если Быпа зажилит? Это ведь не Манярка.
— Да не бойся, я не насовсем прошу, — объяснил Быпа. — Маленько поношу и отдам. Ну, пока ты книжку читаешь? Ладно?
Может, он нарочно книжку подсунул и в очередь меня поставил, чтобы ремень выманить? Но ведь он мог бы его просто отобрать. Вон какой он здоровый! Я бы и не пикнул.
— Ты не думай, что я за книжку прошу, — сказал Быпа. — Мне надо Хрыщу одно дело доказать. Знаешь Хрыща? Он в нашем доме живет.
— Что доказать-то? — спросил я, чтобы оттянуть время.
— А он не верит, что у меня отец был моряк. Я ему ремень покажу и скажу, что отец оставил, когда в сорок третьем году в отпуск приезжал.
— А на самом деле он ничего не оставил?
Быпа помотал головой.
— Он был подводник… Их не нашли. А в отпуск он и не приезжал, только собирался.
— Бери, — сказал я. — Только не потеряй.
…Два дня без передыха я читал «Спартака». Даже купаться не бегал. Вечером второго дня ко мне постучался Южка и вызвал во двор.
— Почему не выходишь? Не отпускают?
— Читаю, — вздохнул я.
— Целый день читать заставляют? — изумился он.
— Никто не заставляет! Сам! Знаешь какая книжка!
И тут же на крыльце я начал рассказывать Южке о суровых бойцах-гладиаторах, которых в Древнем Риме богачи заставляли драться друг с другом, а сами смотрели как цирк или кино.
Подошли и другие ребята. Никто, кроме Марика и Дыркнаба, раньше не слыхал про Спартака — вождя гладиаторов.
— Брехня это все, — обидчиво сказал Петька Лапин. — Писатели насочиняют, а вы верите.
— Ничего подобного, — вступился Марик. — Это исторический факт.
— Про Спартака и в учебнике написано, — поддержал Дыркнаб. — Ты, Лапа, зря не ругайся на писателей.
— А чего они такие балбесы, ваши гладиаторы?! — возмущенно заявил Петька. — Друг друга убивали! Лучше бы революцию устроили! Они же все с мечами! Как бы начали рубить этих самых… как их…
— А они и так начали! Не дослушал, а кричишь!
Книжку у меня растащили по частям. Читали, обмениваясь тонкими пачками листов. Собрал я всего «Спартака» лишь через неделю.
Во дворе начались гладиаторские бои. Стучали деревянные мечи, гремели крышки от больших кастрюль, ставшие щитами. Мощные наступательные крики потрясали квартал. Таисия Тимофеевна получила новый повод, чтобы обвинить нас в невоспитанности.
Мы рубились и спорили. Сколько раз надо задеть противника мечом, чтобы он считался убитым? Чья очередь быть легионерами?
Никто, конечно, не хотел идти в легионеры. Ведь это были все равно что фашисты, только старинные. Приходилось по десять раз делиться, считаться, тянуть жребий. Но несмотря на это в самый решительный момент римские легионеры нарушали все правила и бессовестно орали: