Топот шахматных лошадок (сборник), стр. 125

Итак, продолжаю…

Виталька не ответил на улыбку.

«Представитель человечества» — это звучало здорово.

— Каждый человек — представитель?

— Разумеется, — сказал Борис.

— И я?

— Конечно.

«Может быть, я не такой уж и трус, — подумал Виталька. — Когда все прыгали с шестом с забора на крышу гаража, я ведь тоже прыгнул. А Муха не прыгнул. И Машка с Любочкой не прыгнули».

Виталька решительно отодвинул сумку и выпрямился на скамейке.

— Ладно, снимайте. — Он пригладил волосы и сложил на коленях руки.

У Бориса сморщилось лицо

— Зачем ты так… Сиди как сидел. Я тебя не для паспорта снимаю. И вообще забудь пока про меня, я скажу когда надо. Мне еще пленку сменить придется…

Он резко поднялся и отошел к тополю.

Некоторое время Виталька следил, как Борис возится с аппаратом. Потом устроился поудобнее, дотянулся сандалией до песка и начал рисовать на нем часы. Он уже вычертил круг и одну стрелку, когда услышал легкий треск: словно неподалеку наступили на пустой спичечный коробок. Виталька повернул голову. Борис опускал аппарат.

— Всё, — сказал он.

Виталька немного обиделся: зачем было спрашивать, если все равно щелкнул украдкой. Борис это заметил.

— Не дуйся. Все будет отлично.

— Я не дуюсь, — хмуро отозвался Виталька. — Просто времени у меня нет. Домой надо, а без хлеба нельзя.

— Неприятности будут?

— Разговоры будут: «Вместо того, чтобы все сделать вовремя, где-то бродишь…»

Борис шагнул к Витальке и глянул на него весело и пристально:

— Несчастный человек! «Вместо того, чтобы…» Значит, и тебе говорят такие слова?

— И вам? — удивился Виталька.

— Всю жизнь.

— Я еще маленький, — сказал Виталька. — А вы-то не маленький. Кто вам может так говорить?

— А все кому не лень! — как-то слишком охотно объяснил Борис и сел рядом. — Кондукторы в троллейбусе, начальники на работе, родная уважаемая сестрица дома. Она — особенно часто… У тебя нет старшей сестры?

— Есть. Но у меня хорошая сестра, — ревниво сказал Виталька. Ему уже не нравился взрослый разговор. Зачем незнакомый Борис про все рассказывает?

— Ну, и моя сестра, видимо, неплохая, — усмехнулся Борис. — Просто нам нравятся разные вещи. Например, вчера она сказала: «Вместо того, чтобы купить новый пиджак, ты истратил ползарплаты на дурацкую трубу…»

— Вы играете на трубе? — оживился Виталька. Он очень любил, когда играют оркестры. Особенно ему нравились чистые звуки труб — ясные, как человеческие голоса.

— Да нет, — сказал Борис. — На ней не играют. Это зрительная труба. Сорокакратный телескоп, вещь не для оркестра.

— Для планет? — напряженным голосом спросил Виталька.

— Вот именно. Планеты в него хорошо разглядывать.

— И Луну?

— Луна как на ладони. — Борис покачал растопыренной пятерней, словно взвешивал в руке лунный шар.

Почти шепотом Виталька сказал:

— И кратеры… видно? — Лунные кратеры снились ему две ночи подряд.

— Да… И кратеры, — медленно произнес Борис. — А ты никогда не заглядывал в телескоп?

Виталька помотал головой. И, наверно, он очень выразительно смотрел на Бориса.

— Хочешь? — спросил Борис.

Виталька кивнул. Не стоило отпираться. Очень уж хотелось посмотреть, и Борис это все равно понимал. Он задумчиво прищурился и прикусил губу.

— Да… Но что же нам делать? А, вот что! Сегодня в полдесятого приходи прямо сюда, к этой скамейке. Приду и я… Ты сможешь?

— Смогу, — сказал Виталька переглатывая от волненья.

— Отпустят тебя так поздно? Раньше нельзя: не успеет стемнеть.

— Отпустят. Я и до одиннадцати бегаю иногда.

— Ровно в девять тридцать, — повторил Борис и поднялся. И снова заметил Виталька в нем, большом и не очень складном, какую-то цепкость движений.

Борис глянул на часы.

— Смотри-ка, за разговором и время прошло. Пять минут до конца перерыва. Идем?

— Да, сейчас, — сбивчиво сказал Виталька. — Только я хочу спросить…

Он чувствовал, что может вопросом испортить все дело, но удержаться не сумел: очень многое было непонятно.

— Значит, вы специально это всё… чтобы мне показать… телескоп сюда потащите? — проговорил он.

Борис стоял, играя фотоаппаратом. Прямой, высокий, серьезный.

— Виталька, — сказал он. — Я объясню, пожалуй… Вот какое дело. Когда я был ростом и годами вроде тебя, мне очень хотелось увидеть планету Сатурн. На картинке я ее часто видел — такой красивый шарик с кольцом. А мечтал посмотреть на настоящую. Один раз узнал, что в школе десятиклассники наблюдают Сатурн в телескоп. Пробрался в физический кабинет. Конечно, меня первым делом решили вытурить, а я, честно говоря, пустил слезу. Учитель добрый попался, оставил. Говорит, вставай в очередь, посмотришь. Только такой я невезучий: подошла очередь, а Сатурн в тучу залез. А туча большая. Пришел я домой и полночи ревел в кровати… Интересная история?

— А дальше? — сказал Виталька.

— А дальше все как по нотам: стал мечтать о своем телескопе. Сделать пытался, да нужных стекол не было. И уменья тоже… А недавно увидел трубу в магазине, ну и вот… Должна же когда-нибудь мечта исполниться. Сижу теперь у окна по вечерам и радуюсь. Только одному радоваться скучно. Вдвоем гораздо лучше. Ясно?

— Конечно, ясно, — сказал Виталька немножко виновато. — Я только думал, что у вас, может, времени нету…

— Времени у меня как раз, как у отпетого тунеядца, — опять помрачнел Борис. — Моя работа зависит от одного товарища по фамилии Воронцов, который живет в вашем доме. А этому товарищу пришла фантазия уехать в Москву без предупреждения.

— Это Машкин отец! — догадался Виталька. — Вы ее, может, видели у подъезда? Толстая такая… и вредная.

— Девчонки вообще вредный народ, — задумчиво произнес Борис. — Я их, по правде говоря, боялся до ужаса, когда маленький был. Лупили они меня при каждом удобном моменте. До тех пор, пока я не придумал выход…

— Какой? — излишне торопливо сказал Виталька.

— Да очень простой. Только догадаться надо. Однажды вышел я из себя, плюнул на свои страхи и налетел на них, как конница Чингизхана. Один на четверых. Оказалось, что главное — это разозлиться как следует. Тогда среди них паника начнется и больше не сунутся, близко не подойдут… Ну вот, ровно два часа. Идем.

— Идем, — сказал Виталька. А в груди у него рос холодок от предчувствия многих событий.

4

Борис вошел в свою комнатку и бросил на диван аппарат. Створки окна оказались закрытыми. Солнце било сквозь стекла и ложилось на светло-желтый пол тремя блестящими прямоугольниками. От недавно выкрашенного пола подымался липкий запах олифы. Борис шагнул к окну и толкнул раму. При этом он зацепил и опрокинул на подоконнике стакан. Сунув руки в карманы, Борис с любопытством следил, как стакан медленно катится к своей гибели.

На самом краю стакан помедлил. Потом перевалился через край и рассыпался на полу.

Сразу же послышался за дверью стук босоножек и голос Елены:

— Борис! Что ты опять разбил!

— Стакан, — с удовольствием ответил он.

— Неужели нельзя осторожнее?

— Я тысячу раз просил не оставлять в моей комнате всякое барахло.

— Господи, в кого ты такой уродился, — вздохнула Елена за дверью.

— В себя, — сказал Борис и ногой отбросил под батарею осколки.

Снова простучали босоножки: сестра ушла на кухню.

Коричневая ледериновая папка лежала на середине стола и одним своим видом портила настроение. «Чтоб он провалился, этот Воронцов», — подумал Борис.

Он сел к столу и потянул папку к себе. «Может, попробовать хотя бы общий план набросать?» Борис развязал тесемки, отбросил исписанные листы и отыскал нужную страницу. «К вопросу об эффективности новых конвеерных линий на Т…ском консервном комбинате…» Какая к чертям эффективность, если одна линия до сих пор не налажена, а со второй Воронцов мудрит и не дает сведений! Да еще в Москву укатил, не предупредив. Подумаешь, научное светило…