Рыжее знамя упрямства (сборник), стр. 81

Каховский придвинулся к лежащему Корнеичу. Сказал и ему, и всем, кто был рядом:

— Я вспомнил книжку про Винни-Пуха, любимая была в детстве. Ее финал… В точности не помню, но смысл такой: "Сколько бы лет ни прошло, что бы там ни случилось в жизни, а в этом лесу маленький мальчик всегда будет играть со своим плюшевым медведем…" И сейчас подумалось в тональности этой сказки: "Пусть проходит время и трясут планету всякие события, а на мысе Дракуэль мальчик Рыжик лунными летними ночами всегда будет играть на своем барабане…"

И Даниил Корнеевич Вострецов сказал:

— Да будет так.

* * *

А далеко от мыса Дракуэль, в темном закутке между кирпичной и бревенчатой стенами вертелось большое колесо. Вертелось бесшумно, потому что перед отъездом Рыжик хорошо смазал подшипники. Оно вертелось, хотя прошло много часов с момента, когда Рыжик раскрутил его. И на нем светились загоревшиеся сами собой фонарики. Трудно поверить, но было именно так.

По крайней мере , барабанщик Рыжик в это верил твердо.

ЭПИЛОГ

Есть необходимость приписать ("пристегнуть", как говорят на корреспондентских занятиях в "Эспаде") еще одну главку. Она не имеет прямого отношения к тому, что рассказано прежде, но… кое-какое все же имеет. Это эпилог сказки Игоря Нессонова. В альманахе "Лиловая клякса" он не был напечатан, Игорь придумал его позднее…

Когда-нибудь, сделавшись взрослее, Игорь напишет заново, доработает, отредактирует "Историю принцессы Прошки и планеты Дракуэль" и пошлет ее на вступительный конкурс в Литературный институт. Тогда-то, возможно, и пригодится Эпилог. А пока вот, черновик…

"На краю большого города был старый двухэтажный поселок. Рядом с ним днем и ночью дымил завод. На улицах морщились от дождя лужи.

Холодным ноябрьским утром пятиклассница Прошка Тимкина вышла на крыльцо. Было еще темно, только все равно пора идти в школу. И она пошла, хлюпая зелеными резиновыми сапожками по слякоти.

Тетка Зина крикнула ей вслед, из двери:

— Прасковья! После школы зайди в магазин, соли купи да луку!

Это была вредная тетка, она жила в Прошкиной семье и ведала хозяйством. С такой не поспоришь.

— Да знаю я, — сказала Прошка не оглянувшись

В школе было теплее, но охранник дядя Миша посмотрел неласково. Он словно хотел спросить: "А ты исправила сочинение, как тебе вчера велела Эльза Стасовна?" Прошка поежилась: ничего она не исправила.

На уроке литературы Эльза Стасовна первым делом спросила:

— Ну, Тимкина, ты принесла сочинение?

Прошка молча отдала ей тетрадь.

Эльза Стасовна полистала. Подняла от тетрадки глаза (это были глаза невыспавшегося человека):

— В чем дело, Тимкина? Ты же не изменила ни единого слова! Как это понимать?

— Потому что… я не знаю, что изменять, — сбивчиво проговорила Прошка, стоя за партой. Хотелось заплакать, но она не плакала, а просто смотрела за окно, там были сырые сумерки.

— Как это не знаешь! Я вчера тебе втолковывала… Почему у тебя такие глупые ошибки?!

— Какие? — прошептала Прошка. Класс хихикал.

— Ты пишешь: "На планете Дракуэль было много цветов, и над ними везде летали крылатые дракозы…"

— Ну и что?

— Не дракозы, а драконы!

— Нет, дракозы. Это такая помесь маленьких драконов и белых коз…

— Чушь какая! Так не может быть!

Прошка взглянула на учительницу Эльзу Стасовну по фамилии Макаронина. И сказала погромче:

— Но вы же сами велели написать сказку!

— Сказки тоже надо сочинять по правилам!.. Садись. Тройка… так и быть, с плюсом. Плюс за то, что грамматических ошибок нет… Возьми тетрадь

Прошка взяла и села. "Хорошо хоть, что не двойка…"

Ее сосед Юрик Восьмушкин (который был совсем не вредный, он играл в школьном оркестре на флейте) шепотом попросил:

— Тимкина, дай почитать…

— А смеяться не будешь?

— Да ты что…

— Возьми, — чуть-чуть улыбнулась Прошка. И снова стала смотреть в окно. Вернее, за окно. В сумерки, которые постепенно делались прозрачными, светло-синими…

В этих сумерках выбрался из-под крыльца котенок Мявкус, которого тетка Зинаида никак не пускала в дом. Он вздрагивал.

Из низких облетевших кустов появился дракозленок Гриша. Он стряхивал с растопыренных крыльев капли.

— Привет. Опять выгнала? — сказал он.

— Теперь придется Прошку на улице ждать. Половину дня…

— Давай слетаем на Дракуэль, — сказал Гриша. — Я тебя столько раз уже звал, а ты…

— Я боюсь… Ты лучше бы Прошку свозил, она храбрая.

— Свожу, когда сделаюсь взрослый. А пока мне ее не поднять… Полетели!

— Ой…

— Сколько можно ойкать! Ну-ка, садись между крыльев… На Дракуэли тепло, не то, что здесь. И дракозьего молока сколько хочешь.

— Я много хочу, — признался Мявкус, который не завтракал.

— Там еще больше… Давай!

Мявкус еще раз сказал "ой", зажмурился и прыгнул Грише на спину.

— Не бойся, — сказал Гриша, — это ведь быстро. Не успеешь мигнуть — и там. Только держись крепче.

— Я хорошо держусь. Я цеплячий.

— Как это "цыплячий"? — удивился Гриша. — Ты же кошкин сын, а не курицын.

— Це-плячий! То есть крепко цепляюсь… — И Мявкус запустил коготки в Гришину шерсть.

— Молодец, — сказал Гриша. И вдруг засмеялся. — Вот бы Макаронина увидела нас! Села бы в лужу от удивления!

— А что такое "макаронина"?

— Не "что", а "кто". Прошкина учительница.

— А я думал, что макаронина это такая еда, — завздыхал голодный Мявкус. — Трубка из теста в молочном соусе. Так мяв-вкусно…

— Тоже правильно. Только еда это, когда с маленькой буквы, а Прошкина учительница — с большой, — объяснил грамотный Гриша.

— Лучше бы наоборот, — рассудил Мявкус.

— Что поделаешь… Ну, полетели?

И они полетели".

Октябрь 2005 г .

СЕМЬ ФУНТОВ БРАМСЕЛЬНОГО ВЕТРА

Первая часть

МУЧАЧА ДЕСТАБЛЕ

Отвратительная девчонка

1

“Девочка” по-испански — “мучача”. Это сообщил мне Илья. В прошлом году ему вздумалось осваивать испанский язык (будто мало немецкого и английского!). За неделю Илюха выучил полторы сотни испанских слов и два десятка фраз. Вот тогда он впервые и обозвал меня мучачей.

Я бросила в него тапочкой. Он увернулся и начал объяснять, что в этом слове нет ничего обидного. Я сказала “врёшь!” Потому что мне было известно: “девочка” по-испански — “нинья”. Так называлась самая маленькая каравелла Колумба. Уж в кораблях-то я разбираюсь получше ненаглядного братца, хотя в голове у него немало сведений по всяким-разным вопросам (называется “эрудит”).

Эрудит Илюха сообщил, что “нинья” — это девочка ясельного или детсадовского возраста, а “мучача” — между между “ниньей” и “сеньоритой”.

— Этакое нескладное существо бестолково-переходного возраста…

Вторая тапка попала в Илюхину поясницу. В ответ он заявил, что я не просто “мучача”, а “мучача детестабле”, то есть “отвратительная девчонка”. Больше тапок у меня не было, я бросила в него пластмассовый стакан с засохшими ромашками (не попала). Братец укрылся в большой комнате и подпирал спиной и другим местом дверь, пока я колотила в нее кулаками и пятками. И сдержанно гоготал…

В нашей квартире две комнаты. Которая попросторнее, называется “большая”. А наша с Ильей — “детская”. Теперь название, конечно, устарело. Какое там детство, если Илюха почти студент, а я… в общем “мучача” и, к тому же, на вид старше своих неполных двенадцати лет. В прошлом учебном году, когда строились на физре, я была в шеренге вторая справа. Выше стоял только Левка Дубов по кличке Пень. А нынче, в седьмом классе, я, чего доброго, окажусь вообще правофланговой…