Рыжее знамя упрямства (сборник), стр. 75

Много ли надо человеку для утешения? Почуять, что о нем не забыли, вспомнить о скорой радости… Рыжик заулыбался.

— Она послезавтра приезжает, звонила недавно Корнеичу и домой Игорю и Ксене. Корнеич обещал отвезти меня в город, а потом забрать обратно. Когда захочу…

— Видишь как все прекрасно!

— Ага… Она сказала, что привезет мне раковину. В ней море шумит…

В эту секунду Рыжика окликнули:

— Иди жребий тянуть!

Жребий тянули, кто сегодня и завтра будет дежурным барабанщиком. На спуске и подъеме флага и на других делах.

Рыжик потянул первым.

— Ой… Я…

— Везет некоторым, — со старательной завистью сказал Мастер и Маргарита.

Рыжик, смущенно улыбаясь, спрятал в нагрудный кармашек бумажку со своим именем. Наверно, на память. Остальные бумажки, уже не нужные, Игорь Нессонов бросил в огонь под закипающей для ужина водой. Они были туго свернуты. И это хорошо. Иначе бы, чего доброго, кто-нибудь мог прочитать, что на всех бумажных квадратиках — одно и то же: "Рыжик. Рыжик. Рыжик…"

Он сразу надел барабан. И тихонько застучал что-то неразборчивое, свое. Может быть, благодарность судьбе за хотя и маленькое, но все-таки чудо…

Но конечно это было не чудо. Настоящее чудо случилось позднее, через полчаса, и уже не для Рыжика, а для Словко. Вернее, для всех. Негромко стуча, подошла к берегу знакомая моторка с Федей. И не только с ним! Подобрав подол, ступила на берег Соснового мыса ни кто-нибудь, а Толкунова Аида Матвеевна. Собственной персоной. Но в этом, не было еще ничего чудесного. Так же, как и в том, что впереди нее выпрыгнул на песок мальчишка в отрядной форме. Что особенного, взяла кого-то в попутчики… Вот только кого?

Кого же? Не поймешь издалека…

Боже мой…

— Же-е-ек!!

Они ухватили друг друга за локти. Всё, что было вокруг, отодвинулось. А они так вот — глаза в глаза, улыбка в улыбку…

— Ты откуда свалился?

— А… тут такая история…

— Ты потому и не писал? Потому что ехал?

— Ну да! В поезде — как? А дома у нас давно уже все было выключено. Потому что… Словко, но я все равно все твое прочитал, сегодня. Прибежал к тебе, у вас дома никого нет, я — к нашим старым знакомым, у них компьютер. Я сразу открыл все твои письма… Там написано в конце: "Уезжаем в лагерь"! Я решил, что как раньше, в Скальную гряду! Отпросился у мамы, тот же знакомый увез меня туда… Там я узнал, что вы тут… Аида Матвеевна говорит: "Поехали, мне тоже надо к ним"! Мы обратно на машине — сперва на базу, потом на моторке сюда…

Словко помотал головой:

— Нет, я не верю, что это ты… Так не бывает… Чтобы раз — и как в сказке…

Но и появление Жека было еще не полное чудо. Полное случилось через полминуты. Когда Словко, чуть отдышавшись от сказки, выговорил:

— А ты надолго? До сентября?

И вот тогда:

— Я не до сентября. Я насовсем…

— Папу перевели обратно, — рассказывал Жек. — Заместителем начальника по учебной части. В то же артиллерийское училище. Дали звание полковника и вот, сюда. И даже квартиру обещают прежнюю. И… все как раньше. Наверно, в тот же класс пойду, если возьмут…

— Пусть попробуют не взять!.. Жек, я все еще не верю…

— Словко, я тоже сперва не верил, когда папа сказал. А потом все боялся: вдруг что-нибудь переменится. До самого вокзала боялся… Там, в Калининграде, хорошо, море рядом, но… все равно…

— Ты все такой же, — сказал Словко. — Даже форма та самая.

— Конечно. Только рукава стали покороче. Мама их наставляла… А ты тоже такой же. Только чуть удлиннился…

Словко счастливо поморгал… и вдруг увидел Рыжика. Тот стоял неподалеку, сам по себе, и внимательно рассматривал свой значок с "Крузенштерном".

Словко вдохнул, выдохнул, помолчал секунду.

— Рыжик, иди сюда.

Тот сразу подошел, но стоял с опущенным лицом, все теребил значок.

— Рыжик, это Жек, — сказал Словко. — Жек, это Рыжик…

Ничего не изменилось в лице Жека. Только улыбка стала еще лучше.

— Привет, Рыжик. Я про тебя знаю. Словко писал… — Он положил свои ладони на плечи Рыжика, повернул его спиной к себе и к Словко. Притянул. Тот оказался прислоненным к ним к обоим лопатками, стоял посередине и чуть впереди, словно так было много-много раз. То есть одним движением Жек сделал то, что разом избавило Словко от всяких сомнений. И Рыжика, видимо, тоже…

Ну да. Раньше были Словко и Жек. Потом были Словко и Рыжик. А теперь они были втроем. Проще простого…

И они стояли так лицом к озеру, над которым носились чайки. Совсем как над морем…

А потом Словко и Рыжик взяли Жека за руки и повели к ребятам.

"Решать будем завтра"

Их обступили. Жека хлопали по спине, говорили "давно бы так, нечего там болтаться на этой мелководной Балтике, то ли дело у нас". Кирилл Инаков сделал свирепое лицо и предложил "разжаловать беглеца за годовой прогул из штурманов в подшкиперы". Было решено разжаловать, но тут же амнистировать, если пообещает больше не исчезать. Жек радостно обещал.

Подошел Корнеич.

— Глазам не верю! Олег Тюменцев! С каких небес ты свалился?

— Он с балтийских, — гордо сообщил Словко. — Насовсем. Теперь он будет в моем экипаже, пока не сдаст на права…

— Я вообще-то сдал. В Калининграде. Но только на "юного рулевого", на "Кадете". Это, конечно, не то.

Жека наперебой заверили, что "очень скоро будет то "…

Аида топталась в сторонке. В отличие от Жека, она никого не интересовала. Но все же Корнеич наконец оглянулся на гостью и сказал:

— Ребята, в круг. Есть вопрос…

Вопрос был напрямую связан с визитом Аиды. Конечно, она приехала не затем, чтобы доставить Жека (это так, по пути). Она появилась, чтобы звать всю "отколовшуюся группу" в Скальную Гряду.

— Потому как в этой самой Гряде полный кавардак, — равнодушным тоном, но с тайным удовольствием сообщил Корнеич. — То есть происходит то, чего следовало ожидать…

Происходило следующее. "Рейтинг" флотилии в глазах съехавшихся отрядов стремительно падал. Без барабанщиков "Эспада" — не "Эспада". И дело даже не в том, что некому было играть на общих линейках и праздниках, создавая торжественный и веселый настрой. Внутри отряда поселилась растерянность, сиротливость какая-то. Шли споры-разговоры, кто-то собрался домой. И наконец общий сбор единодушно решил: "Или они будут с нами, или нас не будет здесь…"

Каховский и Салазкин стояли рядом. Слушали молча, но внимательно.

— Вот такая обстановка, братцы, — завершил рассказ Корнеич. — Говорят, Ольга Шагалова там ревет не переставая.

— Сама виновата, — непреклонно заявил Мастер и Маргарита.

— Знаете, люди, сейчас надо не виноватых искать, — сказал Корнеич. — В спорах это последнее дело. Из-за этого по всей Земле великая грызня, планета аж содрогается… Надо решать, как быть дальше. Ехать в Гряду или нет?

— Вообще-то, наверно надо, — хмуро проговорил Инаков. — Здесь, конечно, хорошо… но все-таки…

— Там же наши ребята… — строго сказала Полинка.

— Только пусть Аида извинится перед барабанщиками, — угрюмо потребовал Игорь.

Ксеня толкнула брата локтем в бок:

— Да ладно тебе. Раз приехала, это значит, что уже извиняется…

Словко тоже понимал, что ехать надо. Потому что единство "Эспады" — важнее всех обид. Несмотря на всяких там аид, феликсов и аллочек смугиных (а Ольга Шагалова просто дура; может, поумнеет еще…). Но… так не хотелось покидать крохотный лагерь на Сосновом мысу. Здесь тоже было что-то родное. За один день на этом берегу случилось так много хорошего…

— Давайте не сегодня. Давайте останемся хотя бы до завтра, — просительно сказал он. И почему-то застеснялся. Его стеснения не заметили, а предложение одобрили. В самом деле, чего сразу срываться с места, на котором так славно обосновались!