Рыжее знамя упрямства (сборник), стр. 67
— Спасибо, мои хорошие… — выговорил Олег Петрович.
Смолянцев сделал движение (может, инстинктивное) — тоже к моторке.
— Виктор Максимович, вам пока нельзя, — бесцветным голосом сказал Словко. — Я не удержу судно без вашего веса.
Тот замер, широко расставив ноги и опершись о бортовую палубу.
— А? Да я, собственно… Хорошо. Надо — значит, надо. Так сказать, вместо балласта?
Словко не ответил, потому что выражение было точным.
— Отваливаем? — спросил Федя. И тут же озабоченно посоветовал: — Словко, спусти лишнюю парусину.
Словко это и сам знал. Он уже отдал бизань-фал и теперь отшнуровывал съехавший вниз передний край паруса от мачты. Потом выдернул из вертлюга штык-болт, освободил гик, начал наматывать на него парусину. Бросил свернутый парус в кокпит — туда, где недавно лежал Олег Петрович. Рыжик тем временем, получив команду от Словко, убирал кливер. Ему приходилось труднее. Кливер был поднят на штаге, идущем от самого верха грот-мачты к ноку метрового бушприта. Рыжику пришлось встать на бушприт и, балансируя, отцеплять от натянутого троса проволочные ползуны. А яхту мотало. В своем надутом жилете Рыжик был похож на оранжевого птенца, который только что вылупился из яйца и неуверенно топчется тонкими коричневыми ножками на жердочке.
Словко кинулся на нос — подстраховывать. Принял у Рыжика собранную в ком влажную мякоть паруса, туго обмотал ее шкотами, бросил назад, на свернутую бизань. Помог Рыжику спрыгнуть в кокпит.
— Молодец! А теперь давай в катер!
— Чего! — У Рыжика округлились глаза. Словко и не думал, что у него могут сделаться такие глазища. Но повторил твердо:
— Давай в катер. Я управлюсь один.
— Нет… — выговорил Рыжик, цепляясь за мачту.
Тогда изумился Словко:
— Что "нет"? Балда! Я приказываю.
— Все равно нет. Ты не справишься в такой ветер… Я не пойду…
— Я кому сказал! — гаркнул Словко.
— Не пойду…
И Рыжик заплакал.
Говорят, придуманы компьютеры, которые могут решать за секунду столько задач, сколько атомов в земном шаре. У Словко, наверно, столько же задач мелькнуло в мозгу — с одним вопросом: что делать-то? И едва ли ответ был правильным (с компьютерной точки зрения). Словко плюнул и сказал:
— Черт с тобой… Федя, отваливай! — Он сам размотал оба швартова и добавил уже вслед: — Мы пойдем на Язык, ищи нас там!..
Капитан
Это решение Словко принял потому, что ветер вдруг сильно зашел. Вернее, на полминуты он вообще стих. А потом вдруг засвистел с новой силой, уже с другой стороны, с северной. Вернее, с норд-веста. С хлопаньем перебросило грот, огрев по плечам гиком ни в чем не виноватого Виктора Максимовича. Такие смены ветра на Орловском озере не были редкостью. Словко надеялся, что теперь будет дуть ровнее и норд— вест даст возможность без больших трудностей добраться до Языка — в бейдевинд. Правда, всех изрядно похлещет, но, как говорится, из двух зол…
— На стаксель! — велел он заплаканному матросу, не добавив обычного "Рыжик". Чтобы понял он, не выполнивший приказ, что капитанский гнев никуда не девался.
Рыжик бросился к шкотам, выбрал их. Сел на левый борт, откинулся и все еще вздрагивал — то ли от недавних слез, то ли от холода (видать, рубашка и майка под жилетом не очень-то грели). А ведь и в самом деле — какой холод нагнало! Будто и не было жары. В небе теперь суетливо крутились уже не белые, а серые клочья, они то и дело загораживали солнце, собирались в плотные пепельные груды. Ветер был наполнен холодной моросью.
"Называется — вторжение циклона, — хмыкнул про себя Словко — Надо бы одеться. Ох как надо…" — И… не стал.
Он выбрал гика-шкот, прошел немного полным курсом, привелся до полного бейдевинда. Помахал концом шкота ушедшей уже далеко моторке: все, мол, в норме. И привелся к ветру сильнее, до крутого бейдевинда. Сразу ударило горстями крупных капель. И еще — целой охапкой. Впрочем, они казались теплыми — по сравнению со стремительно накатившимся холодом.
— Однако, — попробовал пошутить Смолянцев. — Эти водные процедуры не были предусмотрены протоколом.
— Многое не было, — сказал Словко. — Сядьте на левый борт… пожалуйста.
Смолянцев без возражений сел.
Лишенный трети парусной площади, "Зюйд" все-таки бежал резво, а кренился меньше. Все было бы неплохо, но мешала толчея волн. По инерции они все еще шли с юга, а встречный ветер пытался гнать их назад, ставил на дыбы. Волны делались крутыми, беспорядочно метались, как люди в потерявшей направление толпе. Но при этом каждая ухитрялась швырнуть в "Зюйд" порцию хлестких брызг и пены (они густо пахли все еще теплой озерной водой). Рыжик был, конечно, мокрый насквозь. И шорты, и рубашка под жилетом, и майка… Смолянцеву тоже досталось изрядно. Он, однако, не жаловался. Хотя, наверно, переживал: как появится в таком виде на совещании, перед начальством?
"Если успеет", — подумал Словко. Впрочем, без всякого злорадства.
"Зюйд" вспрыгивал на волны, как лыжник на мелкие крутые горки. Потом нажало так, что шверт, похоже, выскочил из воды. Смолянцева сбросило с борта, он упал на колени в кокпит. Словко стремительно растравил грот, парусина захлопала, конец гика заскакал по воде.
Смолянцев толчком отправил себя на прежнее место. Кажется, шепотом выругался.
— Держитесь крепче, — сквозь зубы сказал Словко, выбирая шкот. Ладони горели. Он посмотрел на Рыжика. Тот совсем выгнулся за борт, вода окатывала его беспрерывно, он тянул шкот с какой-то отрешенностью приговоренного. А может, он таким себя и чувствовал? Ведь знал же он, что бывает за невыполнение приказа капитана в плавании, да еще в штормовой обстановке. На какое чудо тут можно надеяться?
Словко стало жаль Рыжика до обалдения. Даже разозлился. "Ну, подожди, обормот, доберемся до берега…"
Сквозь вертящуюся серую облачность и морось вдруг пробился желтый луч. Навстречу ему, навстречу "Зюйду" встал плоский гребень, отороченный кружевом из брызг. В брызгах засияли искры. "Красиво", — машинально отметил Словко. Но в тот же миг эта красота ударила по яхте и по всем, кто в ней был, широким водяным крылом. Следом пришел новый шквальный порыв — с запахом сырого песка от дальних пляжей у северного берега, камышей, дымов Сортировки… Пришлось опять потравить грот. Смолянцев на этот раз удержался на борту. Отплевался и сказал:
— Мне кажется… эта лодка не приспособлена для такой погоды…
— Ну, почему же… — выговорил в ответ Словко (и подумал: "Лишь бы не ударило опять…") — При полном экипаже все было бы нормально…
— Однако полного экипажа нет…
— Но и полных парусов нет. Держимся ведь…
Главное, что держался Рыжик. С тем же безразличием к ветру и волне, что и лисенок Берендей, накрепко принайтовленный к стаксель-штагу.
— Долго ли еще продержимся…
— До острова Язык, — известил Смолянцева Словко. Туда за нами придет катер…
В эту секунду ветер мгновенно стих — как отрезало. Лишенный ветрового напора "Зюйд" выпрямился, потом быстро накренился на левый борт. Рыжик ловко скакнул в кокпит, присел. Смолянцев метнулся вправо — решил, видимо, что всё, оверкиль. А коварный ветер надавил с прежней силой — и снова крен направо. Рыжик тут же опять вывесился за борт. Словко тоже. И крикнул Смолянцеву:
— Сядьте обратно!
Тот, однако, сидел на корточках у швертового колодца, вцепился в его планшир. Изо всех сил. Видать, был перепуган. Ну и что? Это бывает хоть с кем, кто первый раз в такой переделке. И Словко крикнул совсем не для обиды, а чтобы скорее выровнять яхту:
— Сядьте обратно, подполковник! Будете метаться, мы по правде кильнемся!
Того будто встряхнули за шиворот. Он толчком послал себя на левый борт, выгнулся там назад, как и Словко. Даже не попытался увернуться от нового хлесткого гребня. Но повернул к Словко злое лицо и крикнул: