Рыжее знамя упрямства (сборник), стр. 18
Татьяна только вздохнула у двери.
— Не охала бы ты, голубушка, а садилась бы с нами, — осторожно сказал Корнеич. — И стабилизировала бы состояние нервной системы, как любит говорить почтенная Аида.
— Стабилизируйте сами, у меня куча дел. Сейчас дам рюмки и пойду гладить белье… Даня, а ты…
— Я помню… — быстро сказал Корнеич.
Каперанг завладел "Балтийским ветром" и начал разливать по рюмкам.
— Мне половинку, — неловко попросил Кинтель. — Головушку берегу…
— А мне пока вовсе не надо, — виновато сказал Корнеич.
— Чего так, Даня? — удивился Каховский. — В прошлый раз ты вроде бы…
— Ну… так… — Корнеич посмотрел на дверь. — Обстоятельства… Я позже, когда вернется Ромка…
Все молчали вопросительно, и Корнеич нехотя объяснил:
— Этот обормот отправился с друзьями на концерт группы "Сигизмунд Кара", во Дворец спорта. И Татьяна заранее не в себе: не случилось бы чего. На таких сборищах это и правда случается, фанаты там всякие и тому подобное… Ну и… если что, придется, может быть, куда-то бежать, вытягивать за уши. При этом лучше не дышать спиртным в сторону представителей власти, сам станешь виноватым… Так рассуждает Ромочкина мама. Опыт показывает, что есть в ее доводах некая истина…
— Даня, ты и сам, по-моему, малость нервничаешь, — проницательно сказал Каховский.
— Пока нет. Буду после десяти, если этот… дирижаблестроитель не вернется вовремя.
Каперанг с грустью поставил бутылку.
— Долго не пробовать тебе балтийской "аква-виты"…
— Буду пока "Аква минерале". А вы давайте.
Они чокнулись (Корнеич — пузырящейся водичкой).
— За встречу, господа флагманы…
Пожевали, одобрили Татьянин салат с кальмарами и селедку под майонезом. Корнеич повернул бутылку этикеткой к себе.
— Не бойся, оставим, — улыбнулся Каховский.
— Не боюсь… Ты эту штуку вез из Петербурга?
— Оттуда, с берегов туманной Балтики…
— Сережа, а как тебя вообще занесло на эти берега? — спросил Каперанг, цепляя вилкой новую дозу салата. — Казалось, на всю жизнь окопался в Херсонесе.
— Ну, дорогие мои… когда-то мне тоже казалось. А потом стало ясно, что одним Херсонесом жив не будешь. Выявилась одна тема, которая… ну не надо, а то я заведу пластинку… Кроме того, ряд сопутствующих обстоятельств. Заграница там теперь… Да и осточертела грызня с одним старым оппонентом, который приходится мне дальним родственником и которого я звал в детстве дядей Витей. Тоже археолог… и большая сволочь, между нами говоря. Это я понял еще в свои двенадцать лет…
Каперанг и Корнеич покивали: мол, помним эту историю. Кинтель молча жевал салат, спрашивать считал невежливым. Корнеич (чтобы не думали, будто волнуется за Ромку), весело подцепил Каховского:
— Ну да, профессор, у тебя теперь другие масштабы. Вавилон и Теночтитлан, тибетские и египетские пирамиды…
— И крымские, кстати. Загадка из загадок… Но не в пирамидах дело…
— А в чем? — не удержался Кинтель.
— Ну… вы сами потянули меня за язык… — Каховский зашевелил плечами, сбросил пиджак, накинул на спинку стула. И… словно помолодел. Заблестел очками. — Если говорить кратко, дело в календарях. В тех, что находят при разных раскопках, в разных местах матушки-планеты. Казалось бы, вовсе они разные. Что общего у календаря на стене Софийского собора и знаменитого календаря ацтеков? Первый — вроде тюремной азбуки-бестужевки, второй — этакое громадное каменное колесо с массой хитрых изображений… Или, скажем, круги на пшеничных полях. Очень похоже, что это тоже календари, спроецированные из космоса…
— Общего, наверно, много, — заметил Каперанг, снова звякая горлышком о рюмки. — Все они помогают разобраться со временем…
— Не только это, — мотнул головой Каховский. — Кстати, летоисчисления в разных цивилизациях были очень даже несхожие, а закономерности в календарях общие. Так и прут… Дело в том, что календари несут информацию . Крайне богатую и разнообразную, когда начинаешь расшифровывать…
— Была недавно статья в "Комсомолке"… — опять вмешался Кинтель.
— Совершенно верно, была! Очень интересная, с массой любопытных выводов. Я с ней почти согласен. Только… автор излагаемых там гипотез считает, что эту информацию вложили в календари некие инопланетяне. Для будущих жителей Земли… Возможно. В каких-то частностях… Но в общем и целом открываются такие вещи, что инопланетяне, если бы эти вещи обнаружили, так же, как и мы, зачесали бы в затылках…
— При наличии оных, — вставил Каперанг.
— Даже без наличия зачесали бы! — запальчиво возразил Каховский. Он все больше напоминал студента на диспуте о смысле жизни. — Потому что… Ну, ребята, мне трудно объяснить. Речь идет о причинно-следственных связях космического масштаба. О закономерностях, которую проявляет некая сила… Археологи это стали понимать раньше других. Например, когда открыли обсерватории Аркаима… А календари — это как иллюстрации таких вот законов… Я дубина в математике, ничего не могу объяснить, но, когда мне объяснял это Саша Медведев, я кое-что улавливал…
— Так вы этим и занимались вместе чуть не целый год? В девяносто восьмом, — нервно сказал Корнеич. — Когда он то и дело мотался к тебе в Питер!
— Ну, разумеется… Но меня-то всепланетная система календарей интересовала в первую очередь в историко-философском плане. Об этом я и написал потом свою "Правду о потерянном времени"… А Саша вдруг начал рыть эти проблемы со своей стороны. Уже "чисто математической лопатой". И скоро ахнул. Оказалось, все открытия с календарями укладывались в обоснование его собственной теории хронополя. В этой теории, как я слегка уразумел, сошлись и астро-физика, и просто физика, и квантовые премудрости, и чистая математика, причем весьма нетрадиционная… и философия… и, видимо, стала возникать какая-то уже новая наука. Судя по всему, она готова была нащупать множество решений в разных земных областях…
— И это вдруг кому-то очень не понравилось, — скучным голосом вставил Корнеич.
— Да почему? — удивился Каперанг. — Вроде бы чисто академические проблемы. Научная абстракция…
— Ха, — сказал Корнеич.
Каперанг отодвинул рюмку и спросил:
— Ты думаешь, поэтому в него и стреляли?
Тетрадь профессора Медведева
В профессора Медведева стреляли три года назад, у подъезда его дома, ранним февральским вечером. Когда он отпирал электронный замок.
То ли киллеры были без большого опыта, то ли заказчики не сказал им о профессоре всего, что следовало, но стрелки, видимо, думали, что он размазня-интеллигент. А профессор Медведев, заслышав мотор, спиной почуял — "не та машина". И сразу качнулся влево. Пуля ударила в железо над правым плечом. Вторая попала в кейс, где лежала тяжелая монография профессора Г.Адамса "Спирали бытия". Это когда уже Медведев — после мгновенного разворота — был в броске и прикрывал кейсом голову. Третий выстрел хлестнул вообще неизвестно куда. Медведев бросил кейс, двумя руками перехватил торчавший из-за опущенного стекла пистолет. Послышался хруст и вопль. Тяжелый "макаров" оказался у Медведева в руках. Машина взвыла, дернулась, помчалась вдоль дома. Медведев дважды ударил из пистолета ей вслед. Потом увидел съеженную старушку с детской коляской, вскинул ствол и третий раз, уже машинально, выстрелил вверх…
В милицию он позвонил прямо от подъезда, с мобильника. Прежде, чем отдать пистолет, Медведев при свете телефонного дисплея рассмотрел и хорошенько запомнил его номер…
В милиции чем-то недовольный пожилой капитан дотошно расспрашивал, не является ли пистолет собственностью его, профессора Медведева. Старательно сожалел, что он, профессор, не разглядел в сумерках номер машины. Пытался выяснить, нет ли у профессора врагов, которые могли бы заказать покушение из соображений личной неприязни. Александр Петрович начал закипать. Капитан перестал писать протокол и, глядя мимо профессора, сказал, что все это выглядит странно.