Рыжее знамя упрямства (сборник), стр. 15

И правда, промелькнули трехэтажные дома знакомого Мельничного поселка, дорога сделала поворот, и сразу слева появились распахнутые ворота с якорями на железных столбах. За воротами мелькали, как бабочки, оранжевые рубашки.

— Вот! Здесь!..

Машина свернула с дороги. Водитель опять потянулся через спинку, нажал ручку задней двери…

Ну, а что дальше, уже известно…

Календари

1

Восьмерых (в том числе Рыжика и Нессоновых) забрали с базы каперанг Соломин и Кинтель — на своих машинах. Остальные, как обычно, пестро-оранжевой толпой отправились на трамвай. Остановка была в сотне метров от ворот с якорями. Корнеич двигался с ребятами, пешком. Его тяжелый вишневый мотоцикл весело толкали сзади. При этом, хихикая, вспоминали стихи про цыган, которые "в мороз толкают… паровоз". Ольга Шагалова говорила "бессовестные", хотя ни одного нехорошего слова в стихах не звучало.

Корнеич дождался, когда весь народ "упакуется" в старинный красный вагон (такие вот ходили по этой окраинной ветке) и помахал вслед. За ребят он не опасался. Во первых, с ними был старший — пятнадцатилетний Равиль Сегалов, флаг-капитан и по сути дела уже младший инструктор. Во-вторых, кондукторши на этом маршруте давно привыкли к ребятам из "Эспады" и никогда не придирались: знали, что "оранжевый народ" платит исправно…

Корнеич устроился в седле и газанул. Поехал он, разумеется, не домой. Хотя Даниил Корнеевич Вострецов числился в отпуске, служебных забот хватало. Например, недавно сотрудники епархии (люди эрудированные и дотошные!) раскопали документы, по которым двухэтажный особняк на улице Рылеева — бывшей Княжеской — в девятнадцатом веке принадлежал якобы Православной церкви. То ли там проживал тогда какой-то церковный чин, то ли располагалась гостиница для паломников. И, мол, на этом основании было бы справедливо вернуть собственность прежним владельцам. А сейчас в доме находился отдел редких книг и нумизматики, то есть учреждение из числа подведомственных господину Вострецову. И господин Вострецов ехал в областное министерство культуры (иначе — Комитет по делам культуры, сокращенно "Комку ль"). Там предполагалась встреча с представителем епархии для обсуждения вышеупомянутой проблемы.

Представитель был молод, с довольной короткой стрижкой и профессорской бородкой. Шелестел шелковистой рясой. Назвал себя отцом Александром. Держался предупредительно, говорил мягко. Даниил Корнеевич в своей штурманской куртке, тельняшке и мятых джинсах, со взъерошенной бронзовой прической, явно проигрывал в глазах дамы по имени Оксана Эдуардовна. Дама занимала должность одного из многочисленных заместителей областного министра и призвана была выполнять роль посредницы при переговорах.

Отец Александр выложил бумаги. Даниил Корнеевич подверг сомнению достоверность документов, а также их юридическую состоятельность. Некоторое время шла полемика на вежливом, прямо академическом уровне. Оксана Эдуардовна поощрительно улыбалась, ей было любопытно.

Затем Даниил Корнеич пятерней прошелся по волосам и сказал отцу Александру, который был явно моложе его:

— Батюшка, ну на кой шут вам этот дом? Возрождение духовности великое дело, но вы там у себя понимаете его, на мой взгляд, несколько однобоко. Библиотеки и хранилища раритетов тоже служат воспитанию души. Вы и так уже вытряхнули музеи из нескольких помещений. К тому же и строите немало. Вон какие корпуса на площадях епархии. И храмы растут чуть не на каждом углу. Может быть, есть смысл сохранять какую-то… пропорциональность?

— Что вы имеете в виду, Даниил Корнеевич? — благожелательно осведомился отец Александр.

— Построили бы несколько приютов для бездомных пацанов. Очень богоугодное дело…

Отец Александр покивал:

— При женском монастыре есть приют для девочек. А в городе широко известная православная гимназия.

Корнеич сказал сдерживаясь:

— Гимназия ваша — элитарное учреждение. А в приюте три десятка воспитанниц. В стране же четыре миллиона беспризорников…

— Ну, Даниил Корнеевич, не надо преувеличивать, — мягко укорила его Оксана Эдуардовна.

— Я не преувеличиваю! От четырех до пяти миллионов. Это не мои цифры, их привел в интервью писатель Приданов, советник президента. Полагаю, он владеет статистикой…

— Да, но… мы сейчас обсуждаем другую тему, — вышла из положения Оксана Эдуардовна.

— Я полагаю, дальше обсуждать ее не имеет смысла, — скучным голосом сообщил Корнеич. — Музейный совет добровольно дом не отдаст. Можно, конечно, поступить испытанным способом. Таким, как с самодеятельным театром "Друзья", который выкинули на асфальт, чтобы отдать помещение игорному дому "Золотая фишка". Молодчики в масках действовали умело. Боюсь, однако, что с нами это дело не пройдет…

— Даниил Корнеевич! Ну, право же… — Голос "замминистерши" обрел тональность классной дамы, укоряющей первоклассника. — Всем известна категоричность ваших суждений и некоторый… м-м… экстремизм методов, но мы же собрались не для этого…

— Мы совершенно не мыслим прибегать к помощи молодчиков в масках, — с прежней мягкостью сообщил отец Александр. — Должно иметь место полюбовное соглашение…

— Рад слышать. Однако не вижу пока почвы для такого соглашения, — уже светским тоном отозвался Корнеич. — А за сим… если ко мне больше нет вопросов, я попросил бы позволения отправиться по другим делам…

Из "Комкуля" Корнеич поехал опять же не домой, а по книжным магазинам. Причем не только центральным, но и на окраинах. А после заглянул еще к Нессоновым — "для спокойствия души". То есть убедиться, что беглец Рыжик Кандауров принят и пригрет этим семейством. Оказалось, что да, принят и пригрет. "Два или три сорванца — какая разница? — сказала мама Нессонова. — Тем более, что он самый спокойный и послушный из всех…"

— Может быть, это… какое-нибудь финансовое воспомоществование? — осторожно сказал старший флагман Вострецов.

— Побойся Бога, Корнеич! — басом отозвался усатый, похожий на старинного кочегара (а на самом деле известный в городе фотомастер) папа Нессонов. — Что за ахинею ты несешь! Будто не прокормим такую кроху…

Дома Корнеич оказался только в восьмом часу.

Озабоченная Татьяна изложила мужу новости за день. Последняя новость была:

— Изволили приехать Сергей Евгеньич Каховский…

— Наконец-то!.. Кстати, почему вы все кличете его Евгеньичем, если он Владимирович?

— По привычке. У него же было прозвище "Евгеньич", студенты в Херсонесе ему приклеили, а потом и в отряд просочилось. Сам знаешь…

— Несолидно. Научный деятель, а ему то и дело отчество на кличку переделывают. Кстати, где он?! Куда звонить?!

— Никуда. Он сидит на кухне и пьет чай.

— Уже не пью. Вот он я… — Сергей Владимирович возник в дверях.

Они облапили друг друга.

Потом отодвинулись, глянули: кто какой стал? Ведь не виделись-то… елки-палки сколько!

Каховский был выше на полголовы. Поблескивали залысины. Сияли хрусталем "академические" очки. На щеках и подбородке — аккуратная модная щетинка, в ней редкие седые волоски.

— Э, да у тебя животик, батенька, — заметил Корнеич.

— По чину положено. Как-никак научное светило, хотя и не первой величины. Профессор, доктор и прочая…

— Подумаешь, чин! У меня он тоже имеется кой-какой, а живота пока не заметно.

— Потому как ты всю жизнь на мотоцикле, на боевом коне в прямом и переносном смысле. А я все больше на машине или в кресле…

— А твои экспедиции?

— Это, друг мой, в прошлом. Я теперь кабинетный деятель…

— Пфы, — сказал Корнеич тоном Данилки Вострецова.

— Ничего не "пфы"! Не суди, не вникнувши… Слушай, Осенняя Сказка, а где твои веснушки? В прошлый раз еще просматривались?

— Под загаром и налетом порохового дыма…