Рыжее знамя упрямства (сборник), стр. 121
— Приехали… — выдохнула Люка. — Начнем?
Стену покрывала ровная светлая краска. Раньше здесь была роспись. В середине прошлого века художники изобразили на широкой поверхности счастливое советское детство: мальчиков с моделями самолетов, девочек, собирающих цветы, парусные лодки с юными туристами, хоровод ребят в костюмах разных народов и все такое прочее. Но роспись ветшала, да и тема устарела: где теперь увидишь детей в красных косынках на шеях? Поэтому года два назад, во время ремонта, всю картину скрыли под гладким бежевым слоем. Кажется, ремонтных сил только на это и хватило. Паркет остался старый (наверно, еще арамеевский), стулья — тоже…
Мы встали кружком. Предстояло самое главное.
3
…До этого мы долго обсуждали: какую сделать надпись.
Люка предложила: “Господин генерал, оставьте Дворец детям!”
Стаканчик возразил. Это мол как-то скучновато и длинно. Долго писать будет некогда, и надо крепче, в лоб!
Лючка, на удивление всем, не обиделась, не заспорила. Просто сказала:
— Тогда — как?
— “Генерал, убирайтесь домой!” — хмуро предложил Лоська.
Все помолчали, обдумывая. Тихий догадливый Томчик покрутил шеей:
— Он ведь не уберется. Еще сильнее разозлится.
— Он все равно не уберется и разозлится, — с печалью в голосе сообщил Стаканчик. — Поэтому надо хотя бы высказаться… на прощанье.
Но мне казалось, что если найдем какие-то самые-самые слова, они могут зацепить генеральскую душу. Ведь на экране-то он казался вполне человеком…
— Надо, чтобы решительно и в то же время как-то… ну с чувством, что ли… — высказалась я.
Пашка быстро глянул на меня.
— Можно просто: “Генерал, не делайте этого”.
— Чего “этого”? — притворилась глупой Лючка. Ей внятно растолковали. Потому что всем остальным Пашкины слова понравились: коротко и ясно. И… как бы последнее предупреждение. На том и порешили, даже Люка быстро согласилась.
…И вот теперь надо было впаять эту фразу в стену. Крепкой несмываемой краской.
Стаканчик, расстегнул куртку. Достал из карманов безрукавки два баллончика.
— Белой или синей?
Люка сказала, что на бежевом фоне белая будет ярче.
Эту краску Стаканчик раздобыл у соседа — шестнадцатилетнего парня, который с парнями развлекался уличной живописью, разрисовывал абстрактными картинами бетонные заборы и стены в подземных переходах. Нажмешь головку баллончика — и краска бьет из него шипучей струей.
— Только я не знаю, хорошо ли у меня получится, — с виноватой ноткой предупредил Стаканчик. — Я всего один раз пробовал. Может быть, кто-то другой?
Как-то мы об этом не подумали! Считали, что, что если краска у Стаканчика, значит, он умеет. Все с надеждой повернулись к Пашке — он-то, наверно, может! Но Пашка сообщил, что сроду не занимался такой ерундой. И тогда дело спас Лоська:
— Давайте я…
— Ты умеешь? — усомнилась Люка.
— Пробовал как-то. В прошлом году нашел баллончик… Рыжего кота на “Спорттоварах” помните? Это мой…
Громадного симпатичного кота на торцовой стене одноэтажного магазина знали все. Ай да Лоська! Сколько талантов у человека…
— Ты встанешь мне на плечи, чтобы надпись была выше, — решил Пашка. — Только вы его держите с двух сторон. Я крепко держать не могу, левая рука почти не гнется…
— Что с тобой? — испугалась я.
— Локоть ободрал утром, когда вешалку приколачивал, табуретка подломилась. Теперь забинтовано, да туго так…
Он сел на корточки, и Лоська приготовился вскочить ему на плечи.
— Куртку сними, меньше весу будет, — сказала я.
— Да… Я буду писать слово за словом, а вы диктуйте…
— Первое слово “генерал”, — напомнила Люка. — С заглавной буквы. И смотри, без ошибок. Ге-не…
— Я всегда пишу без ошибок, — поставил ее на место Лоська. Но Лючка не унялась:
— Ой, люди, а может быть, все-таки “товарищ генерал”? Или “господин генерал”?
— Разве он нам товарищ, — серьезно спросил Томчик.
— И уж никак не господин, — поддержал его Стаканчик. — А “генерал” обычное обращение, когда люди говорят на равных.
— Разве мы с генералом на равных? — усомнилась Люка.
— А что такого? — сказал Пашка. — Мы у него не в подчинении. Такие же граждане России, как он. — Лось, давай…
Конечно, мы говорили шепотом. И шепот шелестяще змеился над пустыми рядами сидений. И был полумрак. Два желтых конуса фонариков изредка бросали круглые пятна на стену и снова упирались в пол, чтобы свет не выдал нас (вдруг кто-то подкрадется снаружи к дверям и заглянет в скважину?) Все это, разумеется, походило на собрание заговорщиков — да так оно и было! Отражения фонариков искрами мелькали в очках Пашки и Стаканчика и на часиках Томчика, когда он украдкой смотрел на циферблат: не опоздает ли домой? Пока со временем все было нормально: лишь самое начало десятого, хотя казалось, что глубокая ночь. К тому же, Стаканчик еще по дороге сюда успокоил Томчика: “Будем задерживаться — позвоним вам домой с пути, скажем, что долго нет автобуса…” Оказывается, Стаканчик взял из дома сотовый телефон. “Это на крайний случай, если где-нибудь застрянем или вляпаемся в неприятности. Можно будет сообщить, где мы…” Да, Стаканчик был предусмотрительный. Недаром в каждом кармане “лифчика” у него лежало что-то полезное…
— Лось, давай, — сказал Пашка и подставил спину. Однако Люка зашептала новую идею:
— Ой, а что если не “генерал”, а по имени-отчеству? Вдруг это его сильнее проймет?
— Что, “Иван Петрович, не делайте этого”? — хмыкнула я.
— Он не Иван Петрович, а Серафим Львович…
— С чего ты взяла?
— Сегодня днем была передача. “Вести региона” Не видели, что ли? Там с ним девица-журналистка беседовала. “Ах, Серафим Львович, не поделитесь ли с телезрителями вашей биографией? Правда ли, что вы родились в Белоруссии?”
— А он правда родился в Белоруссии? — машинально спросила я. Еще ни о чем не подумав.
— Ну да! В каком-то Бобровске… А что?
“Тюк… — прыгнуло у меня под ребрами. — Тюк…”
— Лючка… Может, в Бобруйске?
— Может… Не все ли равно?
“Сера-фим”… “Фима, иди уже домой или я не знаю что сделаю…”
Вообще-то Фима это Ефим… Ну, а если не только Ефим? К тому же, когда меняют фамилию, почему не сменить старое имя на другое? Тем более, похожее…
— Жень, ты чего? — сказал Пашка.
— Сейчас… Жил в Бобруйске мальчик Фима, пошел в военное училище… Ник, дай телефон.
Ник дал без вопросов. И другие молчали. Ждали.
Я набрала номер дяди Кости… Вот не везет — гудки, гудки, без ответа. Ладно, еще набор…
— Мама! Это я… Мы задержались на репетиции, не волнуйся… Да, да! Скажи номер мобильника дяди Кости! Очень нужна его консультация! Потом объясню. Мама, скорее, я же по сотовому говорю, это дорого… Как? Мамочка, спасибо!
Номер, к счастью, был простой, запомнился сразу. “Триста двадцать один, одиннадцать, ноль-ноль-два…”
— Дядя Костя, это Женька! Очень важно, очень срочно, подробности потом! Скажите, у Петровцева, у будущего генерала была на руке татуировка?
Дядя Костя чем хорош — умеет быть кратким и точным.
— Был след татуировки над большим пальцем. Петровцев рассказывал, что в детстве по глупости выколол латинскую букву “вэ”. Начальную в слове “виктори”. Как знак будущих жизненных побед. Потом “искоренил”. Но шрамик, похожий на римскую пятерку остался.
— Дядечка Костичка, спа-си-бо!..
Я сунула Стаканчику телефон и радостно дышала три секунды.
Есть такой способ: поиски точки на карте с помощью двух пеленгов. Мы с Пашкой читали про это в книге “Фрегат “Виола”. Проводишь две линии в указанных направлениях, и в точке их пересечения — место нахождения судна. А здесь даже не две, больше: Бобруйск, Сера-фим, латинская буква V!.. (Или русская Л — как повернешь!)
— Народ, слушайте…
Горячим шепотом я коротко рассказала историю мальчика Ливчика. И как он потом вытравил татуировку, будто прежнюю фамилию…