В прицеле «Бурый медведь», стр. 19

Позавтракав, мы приводим в порядок оружие. Укладываем боеприпасы. Ведь сидеть сложа руки не придется. Как только пополнимся людьми, снова будем пробиваться в Ростов на помощь батальону Г. К. Мадояна, зацепившемуся за вокзал. Словно угадав мои мысли, в комнату вошел офицер из штаба бригады (штаб находился где-то рядом) и сообщил:

– Снайпер Беляков выделяется в охрану комбрига.

Командир бригады хотел прорваться вместе с разведгруппой в горящий Ростов и разобраться там в обстановке, связаться с батальоном Мадояна.

– Вернешься с задания – явишься ко мне, – ревниво напутствовал меня Туз. – Снайперу есть дело и в роте.

С наступлением сумерек ползем через Дон. Слева на льду что-то чернеет. Что это? Оружие держим наготове. Нас немного – человек двадцать. С нами комбриг Булгаков. С секунды на секунду ждем схватки с врагом. Знаю, что эта схватка будет нелегкой. Но, к удивлению, Дон переползаем без единого выстрела. Бесшумно пробираемся по одной из улиц в сторону Верхне-Гниловской. Идущих впереди бойцов грозным шепотом окликают:

– Стой! Кто идет?

– Свои! Свои! – торопливо, тоже полушепотом отвечают бойцы.

Оказывается, мы натолкнулись на штаб батальона 248-й стрелковой дивизии. Здесь мы узнали, что здание вокзала занято фашистами. Батальон же Мадояна вместе с другими подразделениями перебрался в цех паровозоремонтного завода и ведет там бой.

За стеной соседнего дома раздается резкая автоматная очередь. Воспринимаю ее почему-то как лай злой собаки из подворотни.

– Немцы тут, совсем близко, – шепчет мне незнакомый боец. – Не зевай!

Разведчики уползли, чтобы установить контакт с Мадояном. Мы ждали их, дежуря по углам дома. Но вот вернулись разведчики. Они подтвердили, что батальон Мадояна продолжает сражаться, но ему нужна помощь.

Мы начали отход. Под трамвайным мостиком пришлось задержаться: по путям шли патрули. Бесшумно вгоняю патрон в патронник, ощупываю гранату. Мы замираем: слышно, как журчит вода незамерзшего ручейка. Патрульные гитлеровцы тяжело переступают по мостику и, надо полагать, с опаской глядят под мост. Но вот шаги удаляются. Мы спускаемся к Дону, ползем по льду, огибая полыньи. Справа, метрах в двухстах, вспыхивает ракета, но мы остаемся незамеченными.

Рассвет нас застает уже на берегу. А в Ростове зловеще бухают взрывы, полыхают пожары. Немцы подрывают здания.

Меня и трех разведчиков комбриг оставил на берегу.

– Увидите фрица – бейте, – сказал он мне. – А разведчикам следить за всем, что будет происходить на том берегу. Об изменениях докладывать в штаб.

Занимаю позицию у будки с черепом и перекрещенными костями. Жую сухарь, запиваю водой из фляги. Становится светло. На льду почти посередине реки вижу разбитую повозку, у ее правого колеса валяется термос, ящик из-под патронов. Лошади лежат рядом, вскинув копыта. Самого ездового нет – сумел спастись. Так вот что чернело слева, когда мы ползли через Дон! Осматриваю в окуляр постройки на том берегу.

По трансформаторному щитку с нарисованным на нем черепом хлопает разрывная пуля. «Если стреляют по мне, значит, плохо стреляют. Если снайпер стреляет – совсем плохо», – размышляю я. Но действую строго по правилу: если тебя обнаружил вражеский стрелок и есть возможность сменить позицию, надо ее сменить. Отползаю в-сторону метров на пятьдесят.

Опять внимательно наблюдаю за берегом. Фашисты там ходят в одиночку и группами. До них метров четыреста с лишним. Вот на открытом участке улицы появляется фашист. Кто он: офицер или солдат? Издали не разберешь. Затаив дыхание, прицеливаюсь, нажимаю на спусковой крючок. Фашист откидывается, словно напарывается на что-то острое, и падает как бы нехотя на землю. К убитому никто не ползет. Выходит, был рядовым. Но рядовой поднимает руку, пытается подняться и не может. Ранен, значит. Из-за дома выбегают санитары с носилками. Торопливо кладут на носилки раненого. Трусцой бегут обратно. Стрелять или не стрелять? Знаю, фашисты бомбят наши госпитали, санитарные поезда, истребляют раненых, убили моего брата. Но это фашисты, люди с бесчеловечной моралью, а я советский снайпер.

Веду перекрестье прицела за первым санитаром. Чувствую, что сражу его, как пить дать, а за ним и второго. Но… Вот ведь как на фронте бывает: человек на прицеле – и уходит живым. Опускаю винтовку и не жалею, что не выстрелил.

На возвышенном месте замечаю группу гитлеровцев. Рядом стоит танк. Он окрашен в белые полосы, к жалюзи прикреплен какой-то ящик. Люди в черном, видимо танкисты, может быть и эсэсовцы. Тут я долго не раздумываю: тщательно выверяю расстояние, навожу перекрестье на крайнего, размахивающего рукой… Фашист всплеснул руками, будто на льду поскользнулся. Остальных как ветром сдуло.

– Силен снайпер, чисто сработал!

Это подползли разведчики. Один из них завороженно смотрит на дымящуюся гильзу, выброшенную в снег, О чем он думает?

– Заметил, снайпер, что фрицы куда-то за Гниловскую бегут? Не иначе – сматывают удочки.

– Может быть, и так. Только их еще много на пристани.

– Как начнут без толку палить, знай: отступают. По опыту говорю.

Из камышей начала бить артиллерия. Снаряды со свистом проносятся над головой и рвутся недалеко от танка. Артиллеристы, верно, тоже обнаружили эту цель. А слева от нас открыли огонь тяжелые орудия. Это казаки кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта Н. Я. Кириченко форсируют Дон, чтобы перекрыть фашистам отход из Ростова. Гитлеровцы действительно стали вести себя странно. Одни открывают беспорядочный огонь, другие, как зайцы, петляя, бегут назад и скрываются за горкой.

Стреляю в спину зазевавшемуся фашисту, и тот остается лежать на снегу. Видно, гитлеровцам уже не до него. В стороне от Зеленого острова, за железнодорожным мостом, вспыхивает сильная перестрелка. А к полудню на том берегу уже никто не появляется.

Разведчики камышами уползли в штаб докладывать об обстановке.

14 февраля Ростов-на-Дону был освобожден. В город вошли войска нашей армии. С трудом нахожу уже по пути к Чалтырю свой второй батальон, которым теперь командует лейтенант Туз. Комбат Орешкин ранен в бою.