Высокая ставка, стр. 65
— Они пытали его, Сэл. О, Господи, жгли... тело... паяльником...
Сэла трясло. Ноги дергались, ударяясь о кроватную раму, приходилось держать телефонную трубку обеими пуками. Он живо представил себе, как пытали Джо. И не мог думать об этом. Бедного маленького Джо Д'Аморе, совершенно голого, привязали к стулу, он от страха обделался и забрызгал весь пол. Глаза едва не вылезли из орбит, он хватал ртом воздух. Ники Венезия, младший Венезия и, возможно, даже Малыш Джонни, все они терзали несчастного Джо, упиваясь его страданиями. Для этих негодяев не было удовольствия большего, чем мучить и пытать. Они распаляли себя до безумия, утоляя жажду крови и мести. Сэл снова заплакал.
— Я думал, ты видел кричащие заголовки газет...
Сэлу чудились крики отца, мольбы о пощаде. Он ощущал запах кала, дымящейся плоти. «О, Боже, Боже, Боже!»
Его охватил страх. И этот страх уже его никогда не покинет. Никогда больше он не сможет принимать жизнь как нечто само собой разумеющееся, не сможет наслаждаться ею. Теперь он хорошо знал: ничего этого больше не будет.
Сэл плакал. Слезы лились ручьем.
— Он... Джо не знал, где я.
— Не в этом дело. Раз ты убил Даго...
— Я не убивал! — завопил Сэл. — Не убивал!
— Сэл, — сказал Санто, — послушай меня. Оставайся там, где сейчас находишься. Слышишь? Тебе нельзя возвращаться. Никогда. И еще, Сэл, не звони мне. Я больше не буду ждать твоего звонка в последнюю субботу месяца. Береги себя, а мне надо думать о Кэти и мальчишках. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Санто...
— Говорю тебе, это не люди, а звери. Не связывайся с ними!
— Санто...
— До свиданья, Сэл. — Санто повесил трубку.
Сэла бил озноб, несмотря на душную ночь. Он так и сидел на кровати, не отнимая трубки от уха, пока не раздался сигнал отбоя. «О, всемогущий Боже, о, всемогущий Боже! — Он вскочил на ноги, зарыдал, будто захлебнулся водой. — О, Джо... Папа... пожалуйста, прости меня... О, всемогущий Боже».
Перед глазами проносились картины детства. Вот Джо покупает пятидолларовый лотерейный билет на ярмарочной площади — улыбается и крякает от удовольствия. «Я люблю фотографии кинозвезд крупным планом. Они лучше, чем живые женщины», — частенько говорил он. Со временем фотографии выгорали, теряли вид и заменялись свежими... Джо кричал, ловя ртом воздух, словно выброшенная на песок рыба, а взмокший от пота Ники Венезия жег паяльником его тело. «О, Господи. О, Господи. Пожалуйста, прости меня. Прости меня, отец».
— Марко? Марко? Где ты? — Вытирая полотенцем мокрые волосы, в дверях появилась Изабель в длинном белом халате.
— Вот ты где... Бог мой, Марко, что случилось?
Сэл отрешенно взглянул на нее, попытался что-то сказать, но зубы отбивали дробь, и вместо слов вырывались стоны.
Изабель бросилась к нему.
— Ты заболел, Марко? — Она откинула назад волосы, пощупала лоб. — Что случилось?
Вместо ответа он поднял телефонную трубку.
— Ты с кем-то разговаривал? Узнал что-то неприятное?
Все еще содрогаясь от рыданий, он выдавил из себя:
— Мой па... мой отец...
— Что отец? — спросила она, принимая молчавшую телефонную трубку из его дрожащей руки. — Что?
Он обратил к ней взгляд, полный мольбы. «Пожалуйста, помоги мне. Пожалуйста, помоги мне».
— ...он умер.
Она села рядом, обняла его за плечи.
— Очень сожалею, Марко. Очень. — Она нежно погладила его шею.
Рука у Изабель была теплой, ласковой. Слезы не помешали ему уловить исходивший от ее кожи запах мыла и шампуня от влажных прямых волос.
— Ты вернешься домой? — спросила она.
Он покачал головой: «Ни за что. Ни за что».
— Произошло это давно. А я узнал только сейчас. — И он зарыдал еще пуще, не в силах остановиться и унять дрожь в ногах. Он буквально захлебывался от слез, как испуганный младенец.
Изабель была потрясена. С ней самой случались приступы глубокого отчаянья, но она не знала, как в подобном случае помочь другому.
— Пожалуйста, успокойся. — Голос ее звучал тихо и ласково. — Пожалуйста, Марко, на тебя больно смотреть.
— Мне так тяжело. Так тяжело. Пожалуйста, прости меня. Пожалуйста, прости меня.
— Все в порядке, Марко, — ласково говорила она, придвигаясь к Сэлу все ближе. Потом прижалась к нему, обеими руками обняла за шею и приблизила лицо вплотную к его лицу.
— Прошу тебя, успокойся, — прошептала она. Но Сэл был безутешен. Ее мокрые волосы разметались у него по плечам, а исходивший от ее тела сладостный аромат пробуждал желание. Она собрала губами застрявшие у него в бороде слезинки и принялась целовать ему шею, шрам вокруг нее. Это придало ему сил, хотя дрожь унять он никак не мог.
Она осторожно уложила его на постель. Прохладные простыни приятно коснулись тела. Сэл смотрел на нее в тусклом свете, проникавшем из холла.
— Не грусти, Марко, — шептала она, лаская пальцами его грудь и живот. Теплый ночной воздух, который Сэл громко, со свистом втянул в себя, когда она сдернула с него полотенце, ласкал его член, словно уста богини.
— Не грусти, любовь моя, — повторяла она, легонько пальцами касаясь его члена, который отзывался на каждую ее ласку.
Приподняв голову, Сэл наблюдал, как Изабель встала и отошла от кровати. Она улыбнулась ему и развязала пояс. Между распахнутыми полами белого халата он увидел ее смуглое тело. Легким движение плеч девушка сбросила халат. В полумраке кожа ее, казалось, сияла. У нее были широкие, довольно плотные плечи, маленькая упругая грудь, как у ее матери, гладкий, упругий живот. Детское тело, совсем как у школьницы, еще не оформившееся, щуплое, но ни одну женщину Сэл никогда не желал так, как ее.
— Изабель, — в волнении шептал он, — Изабель...
Она села на него верхом. И он почувствовал на плечах холод ее все еще влажных волос и прикосновение твердых сосков к его покрытой волосами груди.
— Изабель...
— Шш-ш-шш, — ласково шепнула она, ощущая, как его член вошел в нее, словно нож в кувшин с медом. Сэл растворился в ней, вдыхая запах исторгавшейся из нее влаги. Она напряглась, нежно зажав его член во влагалище, потом расслабилась, нежно выпустив его на свободу. Он ощутил холод отчуждения. Но она снова нависла над ним. С той же жадностью поглотила его член и опять отпустила.
— О, Боже, — стонал Сэл, — о, Боже. — Он забыл обо всем на свете. О Санто Пекораро. О Ники Венезия. О Джо Д'Аморе с его душераздирающим криком. О Джонни Венезия. Обо всем и обо всех. Даже о завтрашнем дне. Существовали только он и она. И эта ночь.
Он снова и снова погружался в нее. А она, упираясь руками в жесткий матрац, то зажимала его член, то отпускала. Неожиданно Сэл крикнул: «Нет!», схватил Изабель за узкие бедра и, с силой прижав к себе, вошел в нее насколько мог глубоко. Она вскрикнула от наслаждения, а он еще крепче прижал ее к себе. Тела их переплелись, и они стали кататься по кровати Сейчас сверху был Сэл. Он яростно врывался в нее, все выше и выше задирая ее согнутые ноги, пока колени почти не коснулись ее щек, и в исступлении вбивал, вбивал свой неутомимый член в ее лоно.
— Я люблю тебя! — без конца повторял он. — Я люблю тебя!
Она скользнула руками по его спине от затылка до талии и закричала, словно безумная, — наступила кульминация.
КАННЫ — ЯНВАРЬ
На открытках, продаваемых среди прочих сувениров в гостиничных ларьках, Канны обычно утопают в роскошной летней зелени, на песчаных пляжах полчища юных европейцев, а голубизна Средиземного моря сверкает под ярким солнцем. Но сейчас за разрисованными морозом окнами суровая зима. На открытках юные старлетки, с обнаженной грудью, наслаждаются ласковым теплом Лазурного берега. А сейчас здесь валит снег, на пляжах пустынно и сумрачно, убраны столы и стулья, выставленные летом возле роскошных, словно изваянных из сахара отелей, выстроившихся в ряд вдоль главного променада на взморье. Деревья потеряли листву и стоят голые и черные: пальмы поникли под ледяным ветром. Несколько кварталов, удаленных от фешенебельного взморья, собственно и являют собой серый, скучный, провинциальный городишко — Канны. А на побережье — законсервированный на зиму курорт, ожидающий летнего солнца. С самого утра Сэл сидел в маленьком кафе напротив Дворца фестивалей, попивая свой крепкий французский кофе. Вот уже час он наблюдал, как нарастает поток людей, стекающихся по узким боковым улочкам и устремляющихся к огромным стеклянным дверям Дворца. Сегодня утром начнет свою работу Международный музыкальный симпозиум, который продлится целую неделю. Сэл медленно помешивал свой кофе. «Чего ты ждешь? — спрашивал он себя. — Лучший случай трудно себе представить. Кто рано встает, тому Бог подает. Нерешительный всегда проигрывает. — Продолжая помешивать кофе, он мрачно улыбнулся про себя. — Чего ты боишься? Ведь не Венезия же поджидает тебя за углом. А всего лишь музыкальный люд. Целое собрание музыкантов. Таких, как Шринес».