Убийца с крестом, стр. 117

– Этот сукин сын – просто призрак. Нормальный человек побреется – и то больше следов оставит. А этот будто и не жил. Нет, ты посмотри на этот свинарник. Он просто бестелесный дух, дух, обитающий в помойке.

Замора прислонился к холодильнику и молчал, предоставив разоряться боссу.

– Уильям Чарлз Уолкер. Судимостей нет. Под арестом не был. В армии не служил, телефона нет, кредитной карточки нет. Это привидение не голосует, ничего не покупает в кредит, не платит налоги, фургон у него не застрахован. Крепкий орешек. Я чувствую, Шон, это наш парень. Говорю тебе.

Голд достал сигару, сунул было в рот, но потом положил обратно в карман, встал и подошел к стене с вырезками.

– А знаешь, интересно – свежих газет он не получал уже три дня, с пятницы. Ни субботних, ни воскресных.

– Я бы сказал – может, он струсил и сбежал. Если он действительно тот самый преступник, – предположил Замора. – Но ведь прошлой ночью он прикончил беднягу Нэтти.

Голд быстро взглянул на Замору и сразу отвел глаза. Уставился на вырезки. Внимание его привлек лист с заголовком «БОЙНЯ В СУПЕРМАРКЕТЕ. ПОГИБ ОФИЦЕР». Голд ощупал бумагу. Что-то спрятано под ней. Он выковырял верхнюю кнопку, осторожно отогнул лист. К грязной желтой стене клейкой лентой была прикреплена пачка снимков – выцветших любительских фотографий молодых мужчины и женщины с маленьким мальчиком. Такие костюмы и прически давно вышли из моды. Похоже, фотографиям несколько лет. Девушка – грудастая блондинка, видимо, снимали ее на пляже, в один день, она упоенно позирует перед камерой, выставляя напоказ свои обтянутые бикини прелести. Мальчику лет пять-шесть, у него копна песочного цвета волос и нервная улыбка. Мужчина массивный, мускулистый, хмурый. На руках татуировка.

– Я знаю этого сукина сына.

– Что? – недоверчиво переспросил Замора. Придвинулся поближе.

Голд ногтем отодрал высохшую ленту, взял одну фотографию, поднес к свету. Мужчина свирепо смотрел на него. Голд протянул снимок Заморе.

– Кто это, Джек? Ты его знаешь? Кто это?

Голд ткнул пальцем в оставшиеся вырезки.

– Ни за пятницу, ни за субботу, ни за воскресенье. Парень три дня не получает газеты. И, подумай только, я тоже. Знаешь почему? Потому что это мой мерзавец почтальон.

– Вот это да! – выдохнул Шон. Поднес фото к глазам. – Однако. Ты думаешь, он смылся из города? Но как же Сэперстейн? Он что, смылся, потом вернулся и убил Сэперстейна? Нет, надо это хорошенько обмозговать. Может, Долли...

Замора услышал, как застучали шаги вниз по лестнице, оторвался от хмурой физиономии Уолкера и обнаружил, что остался в одиночестве.

– Джек, подожди! Подожди!

3.02 утра

Эстер выключила полотер, мотор постепенно стих. Она вытащила громоздкую машину в коридор, остановилась, вздохнула и прислонилась к стене. Эстер была вымотана до предела. Ноги не держали. Она медленно съехала по стене и уселась прямо на натертый пол, обняла колени тонкими руками, положила на них голову и сидела так, раскачиваясь из стороны в сторону. Где-то на втором этаже Флоренсия поставила кассету с мексиканскими песенками. Эстер прислушалась к печальной, бесконечно повторяющейся мелодии. Не поднимая головы, залезла в карман рабочей рубахи, извлекла сигаретную пачку. Пусто. Она тихо выругалась, смяла пачку и собралась было бросить комочек бумаги на пол, но сообразила – ведь тут же придется подбирать его.

Это была длинная, мокрая от слез ночь. Слава Богу, здание такое большое, можно побыть одной. Эстер работала и плакала. А теперь не могла и плакать. Вымотана, вымотана духовно и физически. Глаза сухие, как ветер Санта-Аны. А в голове роятся беспокойные, запутанные мысли, стучат, как палочки барабанщика. Сегодня хоронили Бобби. Он был ее мужем двенадцать лет, отцом ее ребенка, она мечтала состариться вместе с ним. Правда, он обманул и бросил ее меньше чем неделю назад, но все равно, последние двенадцать лет он был центром ее жизни. Даже когда он исчезал надолго, она ощущала его присутствие, его бытие. И вот он исчез навсегда, бесповоротно. Его смерть опустошила ее. Но все же сквозь эту пустоту, это горе брезжил луч надежды, надежды на новое завтра, на счастье.

Тот мужчина. Кларк Джонсон. Сова в мужском обличье. Бюрократ в костюме-тройке и очках с золотой оправой, такой правильный, так решительно отличающийся от всех, кого она знала. Как он мог вызвать волнение в ее крови и эти сладостные покалывания во всем теле? Она подумала о том, что вчера вечером после поминок этот мужчина играл в салочки с маленьким Бобби. Она вспомнила, как носились они по площадке для игр. И это воспоминание согрело ее. Она вспомнила, как поразительно он танцует, и улыбнулась про себя. Закрыла глаза и представила ночь, когда он трахал ее. Он вошел в нее и шептал: «Ты красивая, ты такая красивая». Краска залила ее щеки. Как смеет она думать об этом, ведь бедный Бобби еще не остыл в могиле. Но мысли все возвращались к Кларку. Чего он нашел в ней? Почему не оставлял в покое? Не то чтоб она считала себя недостойной. У нее никогда не было проблем с мужчинами, многие домогались ее. Но такой – впервые, такой образованный, с таким правильным выговором, такой воспитанный. Даже будь он белым – это не смущало бы и не возбуждало ее так сильно. Кто-то тронул ее за руку, она очнулась от дремоты и обнаружила, что по-прежнему сидит, скорчившись, рядом с полотером.

– Эй, дорогуша. Не пужайся. Это я. – Блеснул золотой зуб Чаппи.

– Черт подери! – Эстер поднялась на ноги. – Что за манера подкрадываться и пугать людей?

– Не обижайся, дорогуша. Я просто делаю обход. Ты знаешь, несколько раз за ночь я должен обойти наш сарай. Скажи-ка, как ты теперь насчет хорошего стаканчика? Я гляжу, ты совсем заснула.

– Не пью на работе.

– Ну, а после работы?

Она не ответила. Чаппи склонил голову набок и проницательно посмотрел на нее.

– А мужчина у тебя есть?

Вопрос поднял целую бурю чувств в душе Эстер. Злость на Чаппи – как он смеет спрашивать; новый прилив тоски – раскаленное от жары кладбище, дым над ним, и холодная, холодная земля, в которую только что опустили Бобби; и сладкие, виноватые воспоминания о нежных руках Кларка. Может, у нее есть мужчина?

– Не ваше дело, – сказала она ровным голосом.

– Ха! – фыркнул Чаппи. – Значит, нет.

– Может, есть, может, нет, – парировала Эстер. – А у вас есть женщина?

Чаппи заулыбался.

– Несколько, дорогуша. Я, что называется, живу полной и разнообразной жизнью.

Эстер покачала головой и улыбнулась пожилому мужчине.

– Мистер Чаппи, вы такой нехоро-о-ший.

Они посмеялись вместе.

– И то правда. Ничего не могу с собой поделать.

Эстер взялась за полотер.

– Может, выпьешь все-таки? – окликнул ее Чаппи.

– Мне надо найти девчонок и кончить работу. Скоро рассветет, а я с ног валюсь от усталости.

– О'кей. Коли надумаешь – я буду поблизости. Надо проверить все помещения. Короче, я в здании или на дворе, решайся.

– До свидания, мистер Чаппи, – небрежно бросила Эстер. Она с трудом протолкнула полотер через двустворчатые двери, оставила у входа и отправилась искать девушек.

Она нашла их на втором этаже в туалете. Они мыли унитазы. У обеих потные футболки прилипли к телу, но все было отчищено до блеска.

– Здорово! – восхитилась Эстер.

Луп посмотрела на нее с гордой, сияющей улыбкой.

– Неплохо, а, Эстер? Я поговорила с Флоренсией. Я ей растолковала, что ты вовсе не обязана горбатиться по ночам, а если уж работаешь – так мы в лепешку должны расшибиться, но помочь тебе с новым контрактом.

– Я ценю это, Луп, в самом деле ценю.

– Но, Эс, – Луп отбросила спутанные пряди черных волос с потного лба, – втроем здесь вкалывать – околеешь. Этакий огромадный сараище. Нам бы побольше muchachas [70].

– Само собой. – Эстер присела на крышку унитаза.

– В этот раз уж закончим. Я на будущее.