Убийца с крестом, стр. 102

– Джо! – задрав голову, крикнул Голд. – Тачку оставим на стоянке.

– Джек, погоди!

– Увидимся позже. Й на этом спасибо.

Помощники шерифа смотрели на них, разинув рты.

Замора дал газ, и через несколько секунд автомобиль скрылся в густом облаке пыли.

Почти у подножия горы, выжимая девяносто миль, с ними поравнялся Катлер, и сиреной дал знак им остановиться.

– В чем дело? Хочешь арестовать нас? – недовольно проворчал Голд. – За что? В Дезерт-Виста не быть англосаксом – уголовное преступление? Или ты из местного Общества защиты животных?

– Джек, мне, право, жаль, что так получилось.

– Ах, бедняга. Боюсь, ты сегодня будешь плохо спать.

– Джек, я хочу помочь.

– С чего вдруг?

– Все-таки, черт возьми, я полицейский! И я должен тебе. За своего старика.

Глаза Голда загорелись.

– Ну?

– Ну, тебе охота потолковать с Джессом Аттером на своей территории? Это было бы недурно?

– Продолжай.

– Ну, у Аттера, может, есть сторонники среди моих ребят, но и у меня в его организации тоже есть несколько шпиков. Парни, которых я кое на чем поймал и отпустил с миром. Они сообщают мне о каждом шаге Аттера.

– Эге, может, ты и вправду коп.

– Слушай. Я внимательно слежу за Джессом, он ведь как пороховая бочка. Так вот, завтра он выступает в церкви в Северном Голливуде. Суперсекретное мероприятие. Только специальные приглашения. Он хочет открыть новое отделение Клана в долине Сан-Фернандо. У тебя под носом.

– Только через мой труп.

– Я тебе говорю, Джек. Завтра вечером. В десять. В комнате изучения Библии церкви Крови Агнца.

Голд развернул сигару и сунул ее в угол рта.

– На чем бы его подловить? – сказал он задумчиво. – Разжигание фанатизма? Неплохо, может дойти до Верховного суда.

Шериф Катлер протянул ему в окно зажигалку. Дружелюбно ухмыльнулся.

– Уверен, что-нибудь придумаешь, Джек. Наверняка придумаешь.

2.26 дня

Обычно в Шаббат на Ферфакс-авеню, у рынка, и фешенебельной Мэльроз-авеню, проходящей через старый район, толпился народ: панки, туристы, гуляющие. Но в эти выходные еврейские магазины, булочные, киоски были закрыты и заколочены досками, тротуары пусты, только запоздалые, принаряженные по-субботнему прохожие спешили домой из синагоги. Случилось нечто такое, что потрясло даже Лос-Анджелес, самый сумасшедший город в мире. Вечером на службе раввины призывали прихожан быстро сходить домой и сразу же вернуться в бейт-кнессет [64], провести там весь день. По еврейской общине носились грозные слухи: правые террористы хотят взорвать синагогу, иудейскую школу, убить раввина, устроить побоище, как в четверг в ресторане, – и кровопролитие намечено именно на сегодняшний день, Шаббат. Страх и гнев сплотили общину. Бросалось в глаза, что многие мужчины вооружены.

Лагерь Еврейского вооруженного сопротивления охраняли бойцы с автоматами М-16, угрюмо осматривавшие проходивших. Они позволили Голду и Заморе припарковаться, но затем молоденький хлипкий типчик с глазами фанатика преградил им путь.

– Он не похож на еврея, – заявил храбрый воин, тыча винтовкой в Замору.

– Это ж коп, ослеп, что ли?! – прорычал Голд. – И убери свое паршивое ружье, пока я его не запихал тебе в задницу.

Паренек отскочил, и Голд с Заморой вступили на территорию лагеря. Улицы казались непривычно широкими. Голд не сразу понял почему. Совсем нет машин. Наверное, велели убрать, чтоб спасти их от бомб террористов и чтоб негде было укрыться снайперам. Настоящий вооруженный лагерь. Улица Ферфакс готовилась к войне.

Командный центр ЕВС расположился через несколько кварталов от кафе Гершеля, на втором этаже кондитерской. Перед входом несколько бойцов продавали за карточным столиком всякую всячину, атрибутику, связанную с Сопротивлением: памфлеты, брошюры, майки, шарфы. Кто-то притащил чудовищного размера допотопный кассетник. Играла военная израильская музыка. Туда-сюда сновали парни с корреспонденцией. Черноволосые девушки в голубых теннисках предлагали мацу, сандвичи и жареную баранину на вертеле. Солдаты перешучивались с девушками. «Воображают себя героями, – подумал Голд, – героями из французского фильма. Надо же, после Холокоста – такое расистское представление! Сопляки!»

Голда узнавали, неодобрительно косились на него. Те, что понаглее, подошли ближе.

– Что ты забыл здесь, коллаборационист? – начал зеленый юнец лет двадцати. – Это наша территория.

Голд холодно улыбнулся.

– Не играй со мной в солдатики, сынок. Поранишься.

Юнец смутился. Голд посмотрел на окна второго этажа.

– Джерри Кан там?

Он двинулся к входу, юнец заградил дверь карабином. Голд вздохнул.

– Сынок, – устало сказал он, – тяжелый выдался день. Знаешь, столько придурков вертелось под ногами. Боюсь, нервы не выдержат, смотри не попадись под горячую руку... Отвали по-хорошему.

Юнец колебался, сконфуженный.

– Но ему наверх нельзя. Он гой.

– Он мой напарник, сынок.

Паренек решительно замотал головой.

– Ну уж нет. Его не пущу.

Голд повернулся к Заморе.

– Шон...

– Я подожду здесь, – сказал Замора, окинув настойчивого паренька недружелюбным взглядом. – Позови, если что не так. Мы мигом приведем в чувство этих мальчишек.

Голд поднялся по узкой лестнице в приемную, набитую участниками Сопротивления и сочувствующими. Шум был адский. Израильская кампания снимала документальный фильм. Люди с переносными камерами сновали в толпе, тыча микрофонами в доблестных бойцов ЕВС, стараясь не пропустить ни одной из их мужественных, чеканных фраз.

– Киношники, мать их, – пробурчал Голд.

В приемной стояла удушающая жара, хуже, чем на улице. Пахло мужским потом и оружейной смазкой. Несколько человек узнали Голда, но ни один не попытался заговорить с ним. Юнец провел его в противоположный конец комнаты.

– Обождите тут, – важно сказал он и скрылся.

Голд повернулся к находящимся в приемной. Разговоры смолкли, все уставились на него. Голд улыбнулся.

– Ну, как дела?

Никто не ответил, никто не улыбнулся в ответ.

Из-за двери высунулась голова юнца.

– Входите. Джерри примет вас.

В маленькой комнате было еще жарче.

Джерри Кан восседал за массивным белым столом в окружении флагов Израиля и США и плакатов с видами Израиля: Масада, Старый Иерусалим, Средиземноморское побережье. Рядом сидели женщина в русской шали, белокурый юноша и мужчина средних лет в мрачном черном костюме. На носу Джерри красовалась повязка.

– Вот уж не ожидал вас, дядюшка Айк!

Голд улыбнулся.

– Пустое болтаешь.

– Ты сломал мне нос. И чуть не сломал руку.

– Ну, ты дешево отделался.

Кан раздраженно глянул на него.

– Хорошо, чего тебе?

– Пожалуй, стакан чая.

– Чего?

– Стакан чая. Попьем чайку. По-русски, вприкуску.

– Что ты несешь?

– А потом составим план атаки на английскую тюрьму. Кстати, где Ньюмэн?

– Ньюмэн?

– Ну да, Пол Ньюмэн. Я узнал декорации Исхода. Ведь у вас тут съемки, верно?

Он по-хозяйски расхаживал по комнате, не обращая внимания на сердитые взгляды.

– Эти ваши шмакодявки бегают тут, задрав носы, как маленькие Моше Даяны. Придумали, тоже мне. Спектакль для субботнего утренника.

Враждебное молчание.

– А как распределите роли? «Эй, Сол, пришли-ка несколько типичных семитских физиономий в солдатской форме, да присматривай за новичками. Мы тут затеваем одно дельце, и нам пригодятся доверчивые молокососы». Вот что здесь происходит.

Джерри криво усмехнулся.

– Ты явился сюда, как пророк Даниил в ров ко львам. Ты здесь нежеланный гость, никому не нужен и, несмотря на это, заявился и поносишь нас. Я на твоем месте был бы осторожней.

Голд перегнулся через широкий стол и прошипел прямо в лицо Кану.

– Не волнуйся за меня, Джерри.

Терпение Кана лопнуло.