Грех и святость русской истории, стр. 83
Человек, обретающий преобладающую или хотя бы очень значительную часть «информации» о мире из «специально» созданных для этой цели «объектов» – текстов, изображений, кино– и телеэкранов и т. п., тем самым обретает возможность и, более того, привычку – как бы необходимость – воспринимать в качестве объекта свое сознание вообще, в том числе религиозное сознание, которое ранее было неотделимой стороной самого существования человека – подобной, например, дыханию. А превращение собственного религиозного сознания в объект неизбежно ведет к «критическому» отношению к нему (под «критикой» здесь подразумевается не «негативизм», а, так сказать, аналитизм).
В свое время человек малым ребенком входил вместе со своей семьей и соседями в храм, вбирал в себя религиозность как органическую часть, как одну из сторон общего и своего собственного бытия, и ему даже не могло прийти в голову «отделить» от цельности бытия свое субъективное переживание религии и анализировать это переживание.
Ныне же такое «отделение» в той или иной мере неизбежно, что обусловлено, как уже говорилось, не большей, в сравнении с отцами и дедами, «образованностью» (именно этим нередко пытаются объяснять утрату религиозности), а существенным изменением самого строения душ, для которых собственное сознание становится объектом осмысления и оценки. А осмысление и оценка основ религиозного сознания – это поистине труднейшая и сложнейшая задача, плодотворное решение которой под силу только богато одаренным или исключительно высокоразвитым людям. И сегодня подлинная Вера присуща, надо думать, либо людям особенного духовного склада и своеобразной судьбы, сумевшим сохранить в себе изначальную, первородную религиозность, не поддавшуюся «критике» со стороны «отделившегося» сознания, – либо людям наивысшей культуры, которые, пройдя неизбежную стадию «критики», обрели вполне осознанную Веру – ту, каковая явлена в глубоких размышлениях классиков богословия.
Я близко знал такого человека – всемирно известного ныне Михаила Михайловича Бахтина, который, кстати сказать, утверждал, что любой подлинно великий разум – религиозен, ибо нельзя достичь безусловного величия без Веры в Бога, дающей истинную свободу мысли; поскольку люди вообще не могут жить без какой-либо веры (пусть хотя бы веры в правду безверия), отсутствие Веры в Бога, воплощающего в себе безграничность, с необходимостью означает идолопоклонство, то есть веру в нечто ограниченное (например, гуманизм, обожествляющий человека, социальный идеал, обожествляющий определенную организацию общества, и т. п.). Это, конечно, отнюдь не значит, что подлинная Вера доступна только людям великого разума; речь идет в данном случае о глубоко осознанной Вере. Но Вера, впитанная, как говорится, с молоком матери и нерушимо пронесенная через все испытания, являет собой безусловную ценность и свидетельствует об особенной духовной одаренности ее носителя. Другой вопрос – что люди, наделенные таким даром, едва ли составляют значительную часть населения страны, хотя их, очевидно, намного больше, чем людей, обладающих высшим разумом, дающим возможность всецело осознанно обрести Веру.
Основная же масса нынешних людей, так или иначе обращающихся к православию, оказывается на своего рода безвыходном распутье: они уже привыкли к критическому «анализу» своего сознания, но для решения на высшем уровне вопроса о бытии Бога и тем более о бессмертии их собственных душ у них нет ни особенного дара, ни высшей развитости разума…
Исходя из этого едва ли можно полагать, что православие и все неразрывно с ним связанное – в том числе идея истинной монархии – способно возродиться и стать основной опорой бытия страны… Утверждая это, я имею в виду современное положение вещей; нельзя исключить, что в более или менее отдаленном будущем положение в силу каких-либо исторических сдвигов и событий преобразуется. Но сегодня тот духовный фундамент, на который стремилось опереться «черносотенство», менее – и даже гораздо менее – надежен, чем в начале нашего века…
Памяти Вадима Кожинова
Юрий Кузнецов
ПРОЩАНИЕ
В. Кожинову
1
На берегу, покинутом волною,
Душа открыта сырости и зною.
Отягчена полуземным мельканьем,
Она живет глухим воспоминаньем.
О, дальний гул! Воспоминанья гул!
Ей кажется, что океан вздохнул.
Взрывает берег новою волною
И полнит душу мутной глубиною.
2
На повороте долгого пути,
У края пораженья иль победы,
Меня еще успели вознести
Орлиные круги твоей беседы.
Открылись широта и рубежи,
Уступы переливчатой натуры,
Парение насмешки и души
В тумане мировой полукультуры.
Ноздревский жест, неверная струна,
Бредущая из юности по следу.
Могучая оглядка Бахтина
Отметила молчанием беседу.
А сколько лиц! А сколько голосов!
Ты промотал полжизни, не скучая.
Как пауза, Владимир Соколов
Возникнул, ничего не обещая.
Не сосен шум твой тонкий слух привлек —
Рубцовский стих угрюмо шевельнулся.
Но звук угас, как золотой намек…
И Передреев горько усмехнулся.
Я слышал гул твоих былых страстей
Из твоего початого стакана.
И ты сказал: – Чем старе, тем сильней… —
И я услышал рокот с океана.
1975
* * *
В.К.
Повернувшись на Запад спиной,
К заходящему солнцу славянства,
Ты стоял на стене крепостной,
И гигантская тень пред тобой
Убегала в иные пространства.
Обнимая незримую высь,
Через камни и щели Востока
Пролегла твоя русская мысль.
Не жалей, что она одинока!
Свои слезы оставь на потом,
Ты сегодня поверил глубоко,
Что завяжутся русским узлом
Эти кручи и бездны Востока.
Может быть, этот час недалек!
Ты стоишь перед самым ответом.
И уже возвращает Восток
Тень твою вместе с утренним светом.
1979
ЗДРАВИЦА
То не ворон считают соловьи —
Мы говорим о славе и любви.
Бокал обвит змеиным женским телом,
Стряхни змею! Займемся русским делом,
Пуская из ноздрей заморский дым.
Но где же слава, Кожинов Вадим?
За горизонтом старые друзья
Спились, а новым доверять нельзя.
Твой дом парит в дыму земного шара,
А выше Дионисий и гитара,
И с книжной полки окликает Рим: —
Memento mоrе, Кожинов Вадим!
Смерть, как жена, к другому не уйдет,
Но смерти нет, а водка не берет.
Душа верна неведомым пределам.
В кольце врагов займемся русским делом,
Нас, может, двое, остальные – дым.
Твое здоровье, Кожинов Вадим!
ПРИВЕТСТВИЕ
В.К.
Под перезвоны ада или рая
Ты легок на подъем родного края,
А я тяжел. Прощай по всем статьям!
Мы канули по разным пропастям,
Друг друга только эхом окликая
И вызывая этим на себя
Все, что таит высокая судьба:
Обвалы духа, оползни сомненья…
Раздастся гром последнего мгновенья —
Знай: это я приветствую тебя!
1985
СЕЙ ДЕНЬ ВЫСОК…
В.К.
Сей день высок по духу и печали.
Меж тем как мы сидим накоротке,
Хазары рубят дверь твою мечами
Так, что звенит стакан в моей руке.
Видать, копнул ты глубоко, историк,
Что вызвал на себя весь каганат.
Ты отвечаешь: – Этот шум не стоит
Внимания. Враги всегда шумят.
* * *
В.К.
Друг от друга все реже стоим
В перебитой цепи воскрешений.
Между нами разрывы и дым…
Мы давно превратились в мишени.
Наше знамя пробито насквозь,
И ревет в его дырах пространство.
Что нам смерть! На кабы и авось
Столько раз воскресало славянство.