Тайна замка Вержи, стр. 63
«Пустой… выдолбленная тыква…»
Странно, что, услышав эти слова, она подумала вовсе не о викарии, а о Гастоне. Как он идет, жестко переступая, будто ноги у него не гнутся, и садится так, будто не гнется спина, и смотрит на нее с таким видом, будто его прямые твердые губы не гнутся в улыбке.
Дядюшка ей никогда не улыбался. Впрочем, он не улыбался никому. Разве что лошадям, да и то когда этого никто не видел.
Но он был заботлив, ни разу не побил племянницу, и Николь знала, что в глубине души Гастон любит ее. Кого не любят, тех не оберегают.
– О чем задумалась, лягушоночек? – вырвал ее из размышлений голос старухи.
Николь собралась с духом, прежде чем ответить. От Арлетт не укрылось, что девочка напряглась, – и сердце обдало холодом от нехорошего предчувствия.
– Мне придется вернуться в замок, – сказала Николь и улыбнулась виновато, будто извиняясь.
Старуха уперлась ладонями в стол, нависла над девчонкой, сверля ее взглядом. Николь отвела глаза.
– Та-а-а-а-ак! – с обманчивым спокойствием выдохнула Арлетт. – В замок, значит…
И ударила по столешнице со всего размаху, так что вздрогнули и задребезжали горшки на полках.
– В замок! – выкрикнула она, превращаясь в фурию. – В замок, твою в бога душу мать?!
Николь вжалась в стул от такого богохульства.
– Из могилы тебя, полудохлую, вытащила! Раны залечила! Чуть сама от медведя погибель не приняла, пока шлялась с тобой по проклятым местам! И ты хочешь все это псу под хвост пустить? – бушевала старуха. Зеленые глаза налились болотной желтизной, волосы разве что не искрились от переполнявшей ее ярости. Николь почудилось, что комната съежилась, а вещи отползли подальше, чтобы не попасть под руку.
– Да как ты смеешь! – гремела старуха. – Тебе господь второй раз жизнь подарил, а ты ее под ноги убийце бросишь?!
Крик Арлетт распирал лачугу изнутри: казалось, еще чуть-чуть – и стены не выдержат, развалятся.
– Никуда не пойдешь! Ты мне за спасение должна, и пока еще даже расплачиваться не начала! Неблагодарное отребье!
Старуха отвернулась и, тяжело дыша, схватилась за кувшин с водой. Глаза б не глядели… В замок ей надо вернуться! А на погост – не надо?!
Она жадно отпила из кувшина, вылила чуть-чуть воды на ладонь и остудила лоб. Сзади не доносилось ни звука, и Арлетт не удержалась: покосилась через плечо на бессовестную девку. Что она – злится, обижается?
Николь сидела, продолжая улыбаться жалко и виновато.
От этой улыбки в Арлетт что-то надломилось. Господи, ну лягушоночек же, как есть лягушоночек: тощенький, малюсенький, большеротый, беззащитный! Не склюют, так раздавят.
– Нельзя тебе в замок! – взмолилась она. – Убьют!
Николь с несчастным видом посмотрела на нее:
– Я должна увидеть дядю! Он ведь даже не знает, что со мной. А вдруг он думает, что это я отравила Элен? Сгрызет себя!
– Лучше пусть он сгрызет, чем ты погибнешь.
– И камень! – не слушала ее девочка. – Я верну его, и маркиз отстанет от нас!
Арлетт сникла. Что толку попусту болтать, когда эта упрямица все решила. И не запрешь ведь, не убережешь от судьбы…
– Арлетт! – позвала девочка.
Старуха только рукой махнула. Отвернулась, зашарила бесцельно по полкам и вздрогнула, почувствовав на своем плече ласковое прикосновение.
– Арлетт, у меня все получится! Не бойся за меня.
Старуха грустно улыбнулась. Столько лет ни за кого не боялась. Ни за других, ни за себя. Даже и хотела, чтобы призвал к себе господь, да видно плохо просила.
Николь все гладила ее по спине, объясняла взахлеб – про то, как проберется внутрь, что собаки не тронут, что спрячет камень в тайнике, а потом маркизу даст знать через кого-нибудь… Арлетт не вслушивалась. Детей неразумных ограждают от опасностей, думала она, отчего же я отмахнулась от мысли запереть эту глупышку? Скрутить ее легче легкого, а уж привязать к кровати и того проще. Держать в доме, кормить, поить да горшок подкладывать, пока все не стихнет. Можно и камень самой передать, надо вот только обмозговать хорошенько, как это провернуть, чтоб живой остаться и маркиза на свой след не навести… Она же сама мне потом спасибо скажет!
С этими мыслями Арлетт обернулась наконец к Николь, уже расписывавшей, что будет после того, как она вернется.
– …я тебе помогать стану, травки собирать! – Девчонка вся светилась в предвкушении их совместного житья-бытья. Но что-то в лице старухи все-таки смутило ее, потому что она дополнила: – Если ты согласишься, конечно.
И тут Арлетт поняла, что ничего сделать не сможет. Ни связать, ни удержать насильно.
За долгие годы она пришла к убеждению, что каждому человеку послан свой путь, и он должен идти по нему до конца. Кто свернет – сам ли, по чужой ли воле – будет несчастен, ибо проживет не ту жизнь, которая была ему предначертана, а подменную.
Встречала она таких людей, а иной раз даже догадывалась, в какой точке они повернули не туда, убоявшись неизвестности. Глаза их были пусты, и в них мелькали тени непрожитого. Нет, она не желает Николь такой участи.
Девочка должна вернуться в замок. Внутренний голос не зря твердит Арлетт, что глупенький лягушонок избежит страшной опасности, если сделает то, что считает правильным.
Старуха заставила себя выпрямиться, взглянула строго, без снисходительности:
– Об этом в свое время поговорим. А пока объясни, как ты обойдешь стражу.
Глава 21
Подушка тверда, как лошадиное копыто, и от ее прикосновения ломит зубы. А матрас! Словно льдинами набит!
Бонне дернулся и окончательно пришел в себя.
Он лежал на холодном полу, а вокруг нависали стены каменного колодца. Тусклый свет позволял разглядеть испещрявшие их трещины, отдаленно напоминающие старинную вязь. Будто какой-то несчастный узник день за днем выцарапывал страшную повесть своего заточения.
Как долго он провалялся, оглушенный падением?
Венсан приподнялся, ощупал себя. Вроде цел… Разве что ноги гудят, будто их отходили палкой.
Когда он балансировал на краю, колодец казался ему бездонным, но сейчас лекарь видел, что глубина его не так уж и велика – пожалуй, едва наберется три человеческих роста. Хвала Рохусу, иначе бы он расшибся насмерть.
Человек, столкнувший его, исчез. Ушел, решив, что жертва разбилась? Или притаился в галерее, дожидаясь, пока лекарь выберется, чтобы уже наверняка расправиться с ним?
– Эй, братец! – позвал Венсан. – Я живой!
Он прислушался, но враг, если и скрывался наверху, ничем не выдал себя.
На перстне Венсана запеклась кровь: его единственный удар достиг цели.
– Крепко я тебе засадил? – сочувственно осведомился он. – А перстень-то смазан ядом. Заказывай гроб, дурачина!
Лекарь стянул башмак и медленно двинулся вдоль стены, не отрывая взгляда от границы пустоты и камня наверху.
– Знаешь, у меня ведь есть противоядие… Уступлю тебе недорого по дружбе!
Он болтал чепуху, обходя свою темницу, а сам держал руку на отлете, пристально глядя, не высунется ли голова. Ну, давай, голубчик! Не тяни!
Башмак – непростая вещь. Пока он на ноге, его еще побаиваются те, кому не раз доставались пинки под зад. Снятый же он кажется совершенно безобидным. Однако тот, кто так думает, никогда не получал в лоб тяжелой подошвой. Меткий бросок может оглушить взрослого мужчину, а Венсан никогда не жаловался на глазомер.
Но сколько он ни насмешничал, сколько ни выкрикивал оскорблений, достойных самой Бернадетты, наверху никто не показывался.
«Хитрый, сволочь».
– Ну и пес с тобой! – в сердцах бросил Венсан.
Он стащил второй башмак, отстегнул с пояса сумку и попытался штурмовать стену, уверенный, что справится. Но его ждало неприятное открытие: кладка, хоть и потрескавшаяся, не имела ни вмятин, ни щелей, ни выступов, за которые можно было бы зацепиться. Лекарь взмок, как мышь, но не добрался и до середины стены.
Венсан уселся посреди своей темницы, тяжело дыша.