Чужая вина (Пленник) (Другой перевод), стр. 8
— Я не голоден.
Женевьева молча кивнула, не зная, что говорить и делать дальше.
Всю ночь она ухаживала за ним, несмотря на дружные заверения Оливера и Дорин, что они сделали для него все возможное и теперь только богу решать, выживет этот бродяга или нет. Уже несколько лет Женевьева привыкла не полагаться исключительно на бога в делах, где хоть что-то зависело от нее. Кем бы ни был этот человек и что бы он ни сделал, она не могла уйти и оставить его страдать до утра в одиночестве.
Женевьева постаралась сбить жар, протирая израненное тело Хейдона разбавленным уксусом, меняла простыни, прикладывала ладонь к его пылающему лбу, пытаясь определить, успешна ли ее отчаянная битва с лихорадкой. Она успела изучить каждый контур его тела, когда он сжимался, страдая от озноба, или широко раскидывал руки и ноги, охваченный невыносимым жаром. Женевьева научилась рассчитывать, сколько капель воды влить ему в рот, чтобы он не захлебнулся, и сколько сил вкладывать в каждое прикосновение, чтобы не причинить ему боли. Она знала теперь каждый ушиб, каждую царапину на его теле, какие ребра сломаны, а какие просто болят. Это избавляло ее от чувства неловкости, создавая ощущение, будто они знакомы давным-давно.
Но теперь, когда Хейдон проснулся, это ощущение сразу исчезло.
— Вы… помогли ему?
Женевьева недоуменно посмотрела на него.
— Мальчику, — объяснил Хейдон, с трудом подбирая слова. — Вы помогли ему… освободить меня?
Женевьева хотела было ответить решительным «нет», но подумала, что это не совсем правда. Она ведь видела, как Джек тайком снял ключи с пояса надзирателя, и вместо того, чтобы остановить его, создала суматоху, отвлекая внимание тюремщика. Выходит, она позволила Джеку завершить задуманное. Разве она не догадывалась о его намерениях. К тому же он просил забрать вместе с ним и Хейдона.
— Не в моих привычках вызволять из тюрьмы преступников. — Женевьева не была уверена, кого она пытается убедить — себя или его.
— Но Джека вы вызволили.
— Исключительно законными средствами, с ведома и согласия мистера Томпсона, — ответила она. — К тому же Джек всего лишь мальчик, и его вообще не следовало отправлять в тюрьму.
— Меня тоже. — Хейдону было очень трудно говорить, и он устало закрыл глаза.
Женевьева смочила тряпку и положила ее на лоб Хейдона, потом, окунув другой кусок ткани в прохладную воду, стала протирать ему лицо.
Каким должен быть человек, если он, сам еле держась на ногах, полез в драку, защищая незнакомого мальчишку. По словам Джека, он попал в тюрьму уже серьезно раненным. Конечно, он понимал, что в таком состоянии ему не справиться с надзирателем. К тому же он даже не подружился с пареньком. Джек говорил, что они едва обменялись полудюжиной слов за все время, которое провели вместе в камере.
Выходит, этот человек был способен на сострадание и благородные поступки, удивительные для убийцы.
Голова Хейдона склонилась набок, а дыхание стало глубоким. Он заснул. Женевьева осторожно убрала с его лба мокрую тряпку, дотронулась ладонью. Жар еще присутствовал, но уже не был таким обжигающим, как час назад. Однако опыт, приобретенный в борьбе с детскими болезнями, научил ее, что температура может падать, а затем внезапно подскакивать с угрожающей скоростью. Нужно тщательно следить, чтобы этого не произошло. Поправив одеяла, Женевьева взяла поднос. Надо отнести остывший бульон на кухню и захватить оттуда свежей воды.
— Останьтесь.
Его голос звучал грубо, так что это скорее походило на приказ, чем на просьбу. Но в голубых глазах светилось отчаяние. Женевьева понимала, что он вовсе не хочет напугать ее.
— Я выйду всего на несколько минут, — заверила она его.
Хейдон покачал головой.
— Скоро за мной придут и отведут на виселицу. Пожалуйста, не уходите.
— Если за вами придут, я их отошлю, — отозвалась Женевьева. — Им незачем знать, что вы здесь.
Его глаза расширились от удивления и тут же устало закрылись.
Поколебавшись, Женевьева поставила поднос и опустилась в кресло, готовая провести здесь остаток ночи.
Глава 3
— Перестаньте стучать! — с раздражением крикнул Оливер. — Я не могу двигаться быстрее! Хотя это был спорный вопрос, колотивший в парадную дверь, видимо, поверил ему на слово, так как стук сразу же прекратился.
— Где же ваше терпение? — ворчал Оливер, хватая щеколду мозолистой рукой. — Неужели вам никогда не говорили, что нехорошо ломиться в дом к старому человеку? — Слегка приоткрыв дверь, он сердито закончил: — Неужели у вас хороших манер не больше, чем у вонючего, лохматого… О, прошу прощения, начальник Томпсон…
— Будьте любезны сообщить мисс Макфейл, что мы с констеблем должны немедленно поговорить с ней по неотложному делу, — нетерпеливо прервал начальник тюрьмы.
Оливер прислонился к двери, лениво почесывая седую голову.
— Что за дело? Неужели кто-то наконец спалил жалкую лачугу, которую вы называете тюрьмой?
Томпсон вспыхнул от возмущения.
— Во-первых, да будет вам известно, что я руковожу респектабельным учреждением, соответствующим всем рекомендациям инспектора тюрем Шотландии. Во-вторых, вас не касается, что именно я намерен обсудить с мисс Макфейл. И в-третьих, если вы хоть немного усвоили обязанности дворецкого, с тех пор как покинули мою тюрьму, то сейчас же откроете эту дверь и проводите нас в гостиную, где мы могли бы подождать мисс Макфейл.
Оливер недовольно сдвинул седые брови.
— Вот как? Ну, во-первых, бьюсь об заклад, что ваш драгоценный инспектор живо подправил бы свои рекомендации, если бы просидел с неделю в этой зловонной выгребной яме. Во-вторых, я не привык впускать в дом никого, покуда он не сообщит, что ему нужно. А в-третьих, поскольку мисс Макфейл — моя хозяйка, пускай она и решает, приглашать вас в дом или оставить на пороге. — Захлопнув дверь у них перед носом, он с усмешкой обернулся. — Пусть немного понервничают. Ты готова, девочка?
— Почти, — ответила Женевьева, спускаясь с лестницы. Она была у Хейдона. Он все еще спал. Женевьева привела себя в порядок и теперь была во всеоружии. — Можешь впустить их в гостиную, Оливер.
Подождав немного, чтобы позлить Томпсона, Оливер наконец распахнул дверь.
— Мисс Макфейл примет вас обоих в гостиной. — Подняв подагрическую руку, он величественным жестом указал на скромно меблированную комнату.
Бросив на Оливера сердитый взгляд, Томпсон снял пальто и шляпу и протянул их ему.
— Благодарю, но я не особенно люблю черное, — отозвался Оливер. — В нем выглядишь как труп, не в обиду вам будет сказано, начальник. Кроме того, все это вам снова понадобится, когда вы будете уходить.
Томпсон направился в гостиную, пыхтя от негодования и неся отвергнутое облачение. Констебль Драммонд снял шляпу и последовал за ним, презрительно скривив рот, как будто ничего иного от Оливера и не ожидал.
— Доброе утро, мистер Томпсон, — приветливо поздоровалась Женевьева. — Здравствуйте, констебль. Пожалуйста, садитесь. Могу я предложить вам что-нибудь выпить?
— В этом нет необходимости, — ответил констебль Драммонд, прежде чем Томпсон успел согласиться.
— Простите за беспокойство в столь ранний час, мисс Макфейл, — извинился начальник тюрьмы, опуская в кресло свой внушительный зад, — но произошло нечто ужасное. Лорд Рэдмонд бежал.
Женевьева недоуменно посмотрела на него.
— Кто?
— Убийца, деливший камеру с мальчишкой. Тем самым, которого вы забрали вчера вечером, мисс Макфейл, — объяснил констебль Драммонд. — Это лорд Хейдон Кент, маркиз Рэдмонд. Кажется, вы обменялись с ним несколькими словами в тюрьме.
Констебль был высоким суровым мужчиной лет сорока, с длинными не по моде волосами, свисавшими тощей бахромой ниже воротника. Темные бакенбарды подчеркивали худобу его мрачной физиономии. Женевьева впервые увидела его, когда вызволяла из тюрьмы Шарлотту год тому назад. Он ей сразу же не понравился. Именно Драммонд арестовал бедную девочку, которой тогда было всего десять лет, за кражу репы и двух яблок. Он был убежден, что те, кто нарушает закон, неважно, взрослые они или дети, должны в полной мере испытывать последствия своего поведения, и не одобрял решение Женевьевы взять Шарлотту к себе.