Лабух, стр. 61

— Не полагается, не по-мужски это, — Вожак повернулся, чтобы уйти. Потом посмотрел на Лабуха и сказал: — Вижу, проняло тебя, теперь, парень, всю жизнь мучаться будешь. Ну да ладно, взгляни, может быть, отпустит.

По знаку Вожака глазастый цыганенок бережно достал из джипа какой-то предмет, завернутый в застиранную холстину. Когда холстину развернули, Лабух увидел старую-престарую гитару, с декой, проигранной почти насквозь, с истертыми обечайками и потускневшим лаком грифа, увенчанного кривым цыганским ножом. Только по тихому звону отзывающихся на голоса струн он понял, что гитара та же самая.

— Ну, посмотрел? — Вожак, криво усмехаясь, стоял рядом.

— Убирай! — бросил он цыганенку.

— Что же вы с ней сделали? — с ужасом спросил Лабух. — Зачем?

— Ничего мы с ней не делали, она же ведь цыганка, — Вожак неторопливо набивал коротенькую трубку-носогрейку, — коль кому понравиться хочет, для того она молодая и красивая, а уж если кто когда обидел — так старуха старухой.

— Чем же вы ее так обидели? — Лабух с неожиданным сочувствием посмотрел на Вожака. — И за что?

— Какая тебе разница? — Вожак неторопливо раскурил трубку. — Пройдет время, забудется начало дороги, и обида тоже забудется, останется только то, что впереди. Ну, прощай, простой человек. Уходим мы, куда — сами не знаем, только знаем, что пора.

Вожак что-то крикнул табору, и тот, быстро, но несуетливо, словно остаток песка в песочных часах, высыпался через узкую горловину двора.

Лабух посмотрел вслед цыганам, потом взял со стола так и не допитую бутылку сливовицы и направился домой.

Дома он с опаской пересчитал свои инструменты — ничего, вроде все цело, потом вспомнил о чемоданчике с деньгами, поначалу не нашел его и расстроился. Надули все-таки проклятые цыгане. Чемоданчик, однако, быстро обнаружился под кроватью, Лабух открыл его и убедился, что ровно уложенные пачки на месте. Мобильник тоже был там, среди пачек денек, золотой кирпичик с экраном был похож на маленькую бомбу. Лабух вытащил несколько пачек — под ними были такие же. Цыгане не взяли ни денег, ни золота.

— Что ж, и то хорошо, — решил Лабух и налил себе сливовицы. Можно было начинать грустить.

Глава 22. Отпуск

Мышонок отправился устраивать личную жизнь, ну что же, правильно, когда-то надо и этим заняться, а не то, глядишь, поздно будет. Чапа сейчас, наверное, уже по уши в тихих барабанах и в странной музыке слепых диггеров. Находится, стало быть, в фольклорной экспедиции. Тоже мне, Джордж Харрисон!

Густав с партнерами почуял наживу и теперь весь в бизнесе. Со всех копыт ринулся делать ничейное своим, пока другие не подсуетились. Даже водилы-мобилы, и те толкуют о каких-то наконец открывшихся дорогах. Теперь вот и цыгане ушли. Получили свою Заветную и ушли неведомо куда.

— Только мы с тобой, Шер, так никуда и не собрались. Похоже, выполнили мы свою миссию и стали никому не нужны, — Лабух погладил кошку. — Выпьем, что ли?

Кошка вывернулась из под ладони, брезгливо понюхала липкую лужицу на столе, чихнула и выразительно поскребла столешницу лапкой.

Сливовица была слишком сладкой, но Лабуху не хотелось выходить из дому и бежать в ближайший киоск. Да у них и разменять-то такую купюру, наверное, нечем. Лабух задумчиво положил пачку кредиток в чемоданчик и закрыл его. Ну что же, будем довольствоваться тем, что имеется.

Понемногу комната стала расплываться, теплая золотая лень охватила Лабуха своими мягкими лапами и принялась баюкать, словно медведица.

Лабух задремал. Дремота словно пыталась утопить его в каком-то вязком сладком киселе, потому что музыкант то погружался в сон, то опять выныривал на поверхность, и обрывки бессвязных, но таких приятных сновидений свисали с его расслабленных рук, словно плети водорослей. Если, конечно, в киселе растут водоросли,

Наконец Лабуху надоело это полупогруженное состояние, и он честно попытался вынырнуть на поверхность. Последнее оказалось не таким простым делом, видимо, принятые сегодня напитки, несмотря на их различное происхождение и национальность, сговорились между собой, как и полагается настоящим бандитам. И дружно решили втянуть бедного Лабуха в запой. Точнее, не одного Лабуха, а нескольких, потому что теперь Великий Единый и Неделимый Лабух распался на множество маленьких нетрезвых лабушонков, каждый из которых беспомощно барахтался, пытаясь не то выбраться на поверхность, не то утонуть по-настоящему. Наконец, самому упертому маленькому Лабуху удалось-таки зацепиться ручонками за что-то надежное — это оказалась лежащая поперек кровати «Музима», и выползти на берег, откуда он принялся кликать остальных.

Постепенно Лабух собрался весь и теперь сидел на кровати, крутя головой и разглядывая Шер, деловито загоняющую в угол пустую бутылку из-под сливовицы. Чтобы глаза не мозолила.

Увидев, что хозяин очнулся, кошка подобралась к кровати, запрыгнула на нее, лизнула руку и сделала вид, что дремлет.

«И впрямь отпуск, что ли, себе устроить, — подумал Лабух. — Никогда не был в отпуске, никогда нигде не отдыхал, и вообще, что это такое — отдых?»

— Как, Шер, поедем отдыхать? — спросил он у демонстративно дремлющей кошки. — На воды, например, или еще куда-нибудь. Ну, в общем, где все порядочные люди отдыхают? Поправляют сильно пошатнувшееся, но пока еще крепкое здоровье, заводят курортные романы — говорят, сильно способствует восстановлению психики — в общем, оттягиваются?

Шер немного приоткрыла глаза и нежно муркнула, — мол, на воды ты, хозяин, уж как-нибудь без меня езжай, а насчет романов — так это мы не возражаем, у нас с тобой и так вся жизнь сплошной роман. Сага о стареющем Лабухе и верной Шер.

Лабух вздохнул и поплелся к компьютеру. Старенькая машина крякнула винтом, загрузилась и сообщила, что для уважаемого хозяина имеется сообщение.

— Ну, давай, сообщай, — милостиво разрешил уважаемый хозяин и щелкнул мышкой.

В динамиках хрипло кашлянуло, потом тихо зашипело, и голос древнего барда, сопровождаемый звуками расстроенной гитары, хрипло запел:

Взяли жигулевского, дубняка,
Третьим пригласили истопника,
Выпили, добавили еще раза,
Тут нам истопник и открыл глаза!

Вслед за этим ностальгическим вступлением другой голос, знакомый и подозрительно жизнерадостный, провозгласил:.

— Откройте ваши глаза, жители Города и селяне! Откройте ваши глаза, и счастье вас поцелует. Мир велик и, как говорится, прекрасен. Вы хотите увидеть мир? Мы вам поможем! Товарищество с ограниченной ответственностью «Паровые цеппелины» предлагает эксклюзивное путешествие вокруг мира! У нас большие запасы «Жигулевского», «Горного дубняка» и знаменитых имперских консервов «Завтрак туриста». Приобретайте билеты в кассах Старой Пристани! Мы отправляемся завтра утром.

На экране появилось анимированное изображение дирипара, горделиво летящего над сказочно прекрасными градами и весями под звуки флейты и барабана. Похоже, гребцами на дирипаре работали матерые каторжники. Картинка сменилась знакомой Лабуху физиономией Сергея Анриевича Аписа, филирика из секретного «ящика». Физиономия многозначительно сказала: «Количество мест ограничено, поэтому — спеши!» Потом из динамика зазвучала старинная песенка о том, что «завтра ты увидишь, как я пустился догонять солнце». По сравнению с оригинальным, исполнение носило лирико-эпический оттенок, что, впрочем, песенку не очень портило.

«Вот те на! — удивился Лабух, это какие такие „Паровые цеппелины“? Ага, понятно! Ай да филирики, уже и бизнес свой наладили. Похоже, что мистер Фриман нашел-таки способ быть и свободным, и при деле. Интересно, где он добыл дирипар? Хотя чего там у них только нет, в этом „ящике“. Однако любопытное и, похоже, своевременное предложение. Не знаю, то это, что мне сейчас нужно, или не совсем, но другого-то ничего не предлагается. Может быть, стоит попробовать?»