Спутники Волкодава, стр. 67

В следующее мгновение он заметил, как что-то изменилось в лице Дукола, поспешно обернулся и успел увидеть подавшегося вперед, вываливающегося из резного трона шада. Секретарь придушенно вскрикнул, оттолкнул от себя столик с бумагами и бросился к рухнувшему на роскошный ковер Менучеру. Придворные повскакали с мест и тоже устремились к трону. Стражники в растерянности замерли в двух шагах от Дукола, а начальник телохранителей шада в растерянности завертел головой.

Десяток рук перевернули тело Менучера, дрожащие пальцы начали расстегивать ворот его дивно изукрашенной рубахи. Кто-то поднял свалившийся с головы шада шелковый тюрбан и, бессмысленно прижав к груди, зашептал слова молитвы…

— Он мертв! Умер? Не может быть! Сердце не бьется… Лекаря! Эй вы там, позовите врачевателя! Яд… — Гул взволнованных голосов наполнил тронный зал. Все бестолково толкались, бессмысленно суетясь вокруг бездыханного шада, на искаженном мукой, мертвенно белом лице которого неестественно черной казалась ниточка тщательно ухоженных, пахнущих благовониями усов.

Прибежавшие из личных покоев шада лекари оттеснили придворных, но помощь их более не требовалась Менучеру. Сообщение о том, что у правителя Саккарема по непонятной причине остановилось сердце, мало что прояснило, однако, придя в себя, секретарь не мог не заметить, как при этом известии просветлели лица окружающих. Кто-то из вельмож шепотом произнес имя Мария Лаура, кто-то — шепотом же — воздал хвалу Богине и Богам-Близнецам. Голоса советников начали обретать силу, крепнуть, притворные слезинки, выдавленные на случай, если венценосный вдруг очнется, были небрежно вытерты, а так и не уведенный стражниками Дукол, исполняя свои обязанности, взялся перебирать оставленные секретарем на низком столике бумаги покойного. Как и следовало ожидать, завещания шада среди них не было — Менучер не собирался расставаться с жизнью во цвете лет.

Чуть позже в шкатулке со стихами скоропостижно скончавшегося шада был найден, правда, весьма похожий на завещание листок. Однако, ознакомившись с ним, ни Дукол, ни члены Большого шадского совета, собравшегося в Тронном зале на следующее утро, чтобы решить судьбу саккаремского трона, которая, впрочем, и без того была всем очевидна, не сочли содержание листка заслуживающим внимания. После совета листок был передан недокормышу из числа приверженцев шадского поэтического дарования, которых после смерти Менучера осталось прискорбно мало, а тот, в очередной раз навестив Ракобса, прочитал старику отдаленно напоминающий завещание венценосного шада стих:

«Не печальтесь обо мне, когда уйду.
Будут яблони по-прежнему в цвету.
Как и прежде, будут зори пламенеть,
Словно красная начищенная медь.
Не ругайте, не хвалите, не дано
Ничего уже исправить, все равно…
И в чем был я перед вами виноват
Мне простите — срок придет, и вам простят.
Я уйду, но не поблекнут небеса,
И не высохнет хрустальная роса,
Обо мне воспоминанья станут сном.
Сон развеется, чего жалеть о том?
Если ж в памяти остаться суждено,
Изменюсь я, как меняется вино
В старых бочках. И знакомый вам портрет
Дорисует время кистью дней и лет.
Дней прибой сравняет острые углы,
Те, что были вам когда-то немилы,
Пред потомками — безгрешен и беззуб,
Появясь, лишь моралистам буду люб…
Не жалейте, что оборвана струна,
За волной накатит звонкая волна…
Не беда, коль обнажилось кубка дно,
Урожая пейте нового вино!»

— Хорошо сказано, — задумчиво пожевав губами, произнес настоятель храма Богини Милосердной. — Надо будет попросить Дукола, чтобы тот показал мне остальные стихи покойного. Не родись он шадским сыном, из него, быть может, и получился бы поэт.

Худощавый юноша неопределенно пожал плечами. На языке у него вертелось, что поэт из Менучера, может быть, и получился бы недурной, а вот покойник вышел просто замечательный — лучше не бывает. Однако, зная, как серьезно относится Ракобс к чьей бы то ни было смерти, он воздержался от комментариев и принялся, как обычно, пересказывать старику последние дворцовые новости, которые тот всегда слушал с удовольствием.

21

Нардарский замок, возведенный в незапамятные времена выходцами из Нарлака, пришедшими в эти земли вместе со своим конисом, многократно перестраивался и достраивался. Запутанные коридоры, расположенные в разных уровнях помещения, открытые галереи, переходящие в балконы над просторными залами, колодцы пронизывавших его винтовых, парадных и вспомогательных лестниц превращали крепость в некое подобие лабиринта, где ничего не стоило заблудиться. Подобная планировка не являлась чьей-то дурной прихотью — еще лет сто назад племена горцев, временами объединявшиеся для набегов на южан, представляли собой грозную силу, от которой нардарцы вынуждены были укрываться за стенами неприступного замка. Рати халисунцев и саккаремцев, неоднократно вторгавшиеся в Нардар, также были постоянной угрозой, понуждавшей расширять и достраивать замок, чтобы он мог не только противостоять длительной осаде, но и вместить достаточное количество народа.

Со временем, однако, благодаря мудрой политике нардарских конисов крепость до известной степени утратила оборонительное значение. Изрядная часть замка пустовала, и бродя по бесконечным его переходам и залам, Азерги все больше убеждался, что без Ниилит ему не хватило бы и двух жизней, чтобы отыскать сундук Аситаха. Даже с помощью носительницы дара ему потребовалось два дня, чтобы взять верный след, а времени оставалось все меньше и меньше. Отравленное вино и подосланный шадом убийца заставили мага преждевременно разделаться с Менучером, и известие о его смерти со дня на день должно достигнуть Нардара. Трудно предсказать, как изменится отношение Мария Лаура к посланцу и советнику шада, но в том, что Дильбэр немедленно потребует заточить его в самую глубокую темницу, а то и просто зарезать, можно было не сомневаться.

Появление в замке Азерги и Ниилит не порадовало супругу кониса, хотя Марий Лаур ни словом, ни жестом не выразил своего недовольства при виде странной парочки, внезапно материализовавшейся в центре его пиршественного зала. Как бы ни относился он к Азерги, в его глазах тот продолжал оставаться посланцем могучего саккаремского шада, раздражать которого не следовало. Поддавшись на уговоры Дильбэр и отказавшись преследовать напавших на лагерь посла мятежников, он уже проявил крайнюю непочтительность к главному советнику Менучера, и когда тот среди ночи исчез, не на шутку встревожился. Увидев Азерги в замке, Марий Лаур ощутил, что с плеч его сняли тяжкий камень, и на радостях, что не придется вступать в сложные переговоры с Менучером по поводу таинственного исчезновения его любимца, он, несмотря на протесты Дильбэр, позволил магу перерыть весь замок в поисках сундука Аситаха.

Слухи о том, что этот сундук действительно находится в крепости, доходили до Мария и раньше, но сам он во время скоропостижной кончины Аситаха путешествовал по Нарлаку, а отец не рассказывал ему никаких подробностей о смерти советника Иль Харзака. Что бы там ни говорила Дильбэр, он не видел причин портить отношения с Азерги глупыми запретами. Почему бы магу в ожидании гонца от Менучера не развлечься поисками сундука, содержимое которого ни для кого другого не представляло ни малейшего интереса?