Путь Эвриха, стр. 39

Больше до самой мастерской Харэватати с юношей не случилось ничего примечательного. Дверь дома оказалась заперта изнутри, и Батар, восприняв это как добрый знак, пробрался в мастерскую через окно.

Окликнув мастера Тати по имени и не получив ответа,? он принялся обходить комнату за комнатой, пока не услышал доносившееся из кухни бормотание.

С первого взгляда было ясно, что Шингал сильно пьян и, судя по валявшейся на полу и на столе грязной посуде, пребывает в таком состоянии не первый день. Тут же пьет, тут же ест и спит. Серое, обросшее грязно-рыжей щетиной лицо товарища, испытывавшего прежде непреодолимое отвращение к пьяницам, свидетельствовало, что потрясение, испытанное им, сравнимо с тем, которое перенес Харидад.

— А-а, вот и любимый ученик пожаловал, — приветствовал он Батара без тени удивления и, поднеся чашу к посиневшим губам, сделал из нее добрый глоток. — Садись, помянем Харэватати и всех убиенных здесь в твое отсутствие.

Могучий, жизнерадостный гигант за прошедшее лето страшно обрюзг, постарел и погрузнел. Движения его сделались суетливыми и неуверенными, а руки при попытке пододвинуть гостю кувшин с вином предательски дрожали. «Как, интересно, он сможет после этого работать резцом?» — подумал юноша, усаживаясь напротив Шингала.

— Ты не смотри на меня, как Промыслитель на раздавленную сливу. Наливай вон и пей. Только что в город вернулся? Нигде еще побывать не успел? Ну да все равно, должен был видеть, что тут без тебя произошло. Кончился Фухэй. Всех, кто работать способен, угнали «медногрудые» в ставку Хурманчака. Будут они ему на Урзани город строить — Матибу-Тагал — Сердце Степи называется. А Харэватати не будет. Убили его. В его же доме, в мастерской. Я на чердаке спрятался, а он не захотел. Собственными ушами слышал, как его в этот самый Матибу-Тагал звали. Добром звали — кто-то успел нашептать дикарям этим, что с мастером Тати иначе нельзя. А он все равно отказался. Вот так. — Шингал смотрел на Батара налитыми мутью глазами и, казалось, не видел своего младшего товарища.

— Не будет Харэватати на Хурманчака работать. А кое-кто согласился. Умен Хурманчак. Всех, кто добровольно придет на работу наниматься, обещал поить-кормить вволю. Даже платить обещал — представляешь? Сначала похватал кого мог — и в цепи. Но всех ведь не похватаешь, верно? Попрятался народ, зря «медногрудые» по улицам денно и нощно рыскали, вот и придумал, как хороших мастеров без хлопот заполучить…

Слушая бессвязную речь Шингала, Батар подумал, что тот малость не в себе и давно уже, верно, разговаривает сам с собой, за неимением собеседников.

— Ты почему тут пьянствуешь? Почему не дома?

— Нету у меня дома. Жены нет. Детей нет. Все пропали. Весь город обегал, никого не нашел. Ну жену, допустим, «медногрудые» увели. А кому дети-малолетки понадобились? Никого нет. Харэватати нет. Чичгана нет. Ты вот пришел, а зачем, спрашивается? Скоро и тебя не станет.

— А почему Чичгана нет? Тоже отказался на Хурманчака работать?

— Чичгана за жену убили. Вместе с детьми. Она же у него, ты знаешь, степнячка была. А своих женщин, за горожан вышедших, они предательницами считают. Долго их убивают. Мучительно. Жену Чичгана на кол посадили. Не меньше суток мучилась. Я к нему заглянул, она еще жива была, пришлось горло бедняге перерезать…

Батар осушил чашу с вином. Не почувствовал его вкуса и налил еще.

— Как это… горло перерезать?

— Ты бы ее увидел, то же самое сделал. Знаешь, как они эти самые колья в несчастных вгоняют?..

Батар прикрыл глаза, чувствуя, что все у него внутри леденеет и каменеет. Да не попустит Промыслитель, чтобы с его Атэнаань… Он ведь хорошо помнил жену Чичгана, маленькую подвижную женщину, смеявшуюся над любой самой неуклюжей шуткой Чичгана, в которого, похоже, была влюблена без памяти…

— Как же получилось, что вы не остановили степняков? Почему они ходили по домам и резали кого хотели, уводили женщин и мужчин, словно бессловесный скот? — спросил он, аккуратно ставя чашу на забросанный плесневелыми объедками стол.

— Кто же знал, что они применят Огненное Волшебство и в мгновение ока проделают в стенах города проломы, через которые разом двадцать всадников в ряд проехать могут? Ты понимаешь, ведь даже колокола не звонили! Осада как осада, мы думали, постоят у стен, как это прежде бывало, и уйдут восвояси. А тут просыпаемся — по улицам уже скачут «медногрудые». Только оружейники успели им отпор дать. Перегородили улочки и полдня резались. Зато ныне во всем Фухэе ни одного человека из оружейных кварталов днем с огнем не сыщешь. Ни женщин, ни детей, никого. Да и кварталов больше нет — сплошное пепелище… Хурманчак шутить не любит, быстро с непокорными расправляется…

— Я убью его.

— Кого? Энеруги Хурманчака? Убей. Как раз по силам дело нашел, — Шингал криво усмехнулся. — Умные люди говорят: бык зайца догонит лишь в котле. Но почему не попытаться? За мечту платить не надо. — Он дрожащими руками потянулся к кувшину.

Батар вспомнил расплющенных каменной глыбой «медногрудых» и подумал, что, как бы ни был велик Хозяин Степи, он смертей, подобно своим воинам. Шингал не прав, за мечту приходится платить, быть может, дороже чем за что бы то ни было, однако если жизнь разлетелась вдребезги, как уроненный на камни кувшин, то оплакивать ее так же бесполезно, как склеивать черепки. Но последняя радость — радость отмщения, пусть даже ценой собственной жизни, доступна даже пчеле, так почему же он должен отказываться от нее? Ради чего? Ради возможности залить горе вином? Но не становится ли оно от этого еще горше?..

Юноша отодвинул от себя чашу и поднялся на ноги.

— Значит, ты все же заходил к Харидаду? — поинтересовался Шингал и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Главное зло не в Хурманчаке, а в колдуне, сумевшем сотворить Огненное Волшебство. Если б не он, чего бы стоили эти орды вшивых кочевников?

— Мне нет дела до колдуна. Он всего лишь орудие Хозяина Степи. Ремесленник, исполняющий волю заказчика. Отрубать надо голову, не руку.

— Тебе виднее. Хотя, сдается мне, не сумеешь ты добраться ни до того, ни до другого. Впрочем, месть — прекрасный предлог, чтобы поступить на службу к Хурманчаку. Не так ли?

— Так. Расскажи мне, как это делается? — Бата-ру хотелось встряхнуть своего бывшего товарища. Даже ударить. Шингал не верил ему, презирал его, а сам способен был только наливаться винищем и ныть, подобно немощной бабе. Если все враги Хурманчака ведут себя сходным образом, опасаться Хозяину Степи нечего. Но он, Батар, не такой.

— Изволь, я расскажу тебе, — произнес Шингал и, устремив невидящий взгляд поверх головы юноши, поведал о том, как поступить на службу к Энеруги Хурманчаку.

9

Невыносимо шумные, смуглотелые степнячки раздумали уходить из его башни и, вместо того чтобы оставить Эвриха в покое, с утомительным кудахтаньем принялись ухаживать за ним. Страшный ливень сделал невозможным путешествие по Вечной Степи, и женщины расположились в зале со всеми удобствами, как будто намеревались провести здесь всю зиму. Исправно поддерживая огонь в неком подобии очага, они постоянно что-то варили на нем, потчуя арранта попеременно то неведомыми ему отварами, не вызывавшими у него ни малейшего доверия, то бульоном из прогорклого, мерзко пахнущего мяса. Напрасно он умолял их оставить его в покое — методы самоисцеления, которым обучил его Тилорн, требовали полного сосредоточения, но как можно сосредоточиться на чем-либо, если эти хорошенькие бестии, развесив у огня одежду, бродят по залу полуголые и трясут перед ним упругими грудями, словно он уже и не мужчина, а полутруп, на который не стоит обращать ни малейшего внимания?

Собравшись с силами, Эврих раз за разом пытался втолковать бесстыжим девицам, что они напрасно тратят на него время и силы и лучше бы им идти своей дорогой. Как бы не так! Обаятельные дурищи восторгались его мужеством перед лицом злого недуга, причем говорили о нем так, будто аррант тут вовсе не присутствует, и вновь начинали хлопотать вокруг него, подпихивая едва ли не в центр костра. А ежели пытался он уползти или откатиться в сторону от обжигающего кожу пламени, какая-нибудь мерзавка, обычно круглоглазая, чуть более светлая, чем две другие, кажется Алиар, укладывалась так, чтобы перегородить ему путь к бегству. Тело ее жгло не хуже огня, и не было от всей этой шайки доброхоток, всей этой суеты и сплошного издевательства над недужным никакого спасения, кроме как нырнуть в сонный омут, однако и там его преследовали соблазнительные видения обнаженных женских тел, от которых решительно некуда было деться.