Варторн: Воскрешение, стр. 24
Главными предметами меблировки в комнате были письменный стол и кровать.
Широкий, солидный стол, при нем удобный стул в чехле. Разница же между прежней койкой и кроватью была, как между… э-э-э… девственницей и женщиной, вполне опытной в сексуальном отношении!
Подумав об этом, Пролт тихонько рассмеялась. Вот еще новшество, понемногу входящее в привычку: смех, улыбки. Она уже способна, когда Ксинк устремляет на нее свой чудесный жгучий взгляд, отвечать столь же (в ее представлении) откровенным взглядом.
Вспомнив их первый поцелуй, она рассмеялась громче: какой она была неуклюжей, чуть не сомлела – не из страсти, но из-за малодушного страха и неуверенности!
Теперь ей не верилось, что до Ксинка ни один мужчина не прикасался к ней любовно, не проявлял ни малейшего чувственного интереса к ее телу. Она не воспринимала это как пренебрежение, даже оглядываясь в прошлое. Ведь прежде она попросту не знала, чего ей недостает. Если и возникало у нее когда-то естественное любопытство, оно оказывалось погребенным под глубоко укоренившейся робостью и всепоглощающей страстью к науке. Потому на протяжении многих лет ее внутренний огонь был присыпан золой. Потребовалось появление Ксинка, чтобы пробудить ее. Да, он славно потрудился.
Пролт расхохоталась, уже не сдерживаясь.
– Неужели старина Хоннис вздумал подшутить?
Пролт подняла голову от бумаг. Стол был достаточно широкий, и бумаг на нем помещалось много. Она удобно разложила схемы проведенных Фельком сражений в хронологическом порядке.
Ксинк тоже удобно разлегся, растянувшись поперек мягкого тюфяка; его студенческая мантия висела на крючке у двери, рядом с мантией Пролт. Они устраивали чаепитие несколько раз в день, соответственно разжигали печку, и потому в комнате было постоянно тепло и уютно. Наверное, и зимой будет не хуже. За все шесть лет, проведенных в Фебретри, у нее не было такого замечательного жилья.
Тонкая нижняя рубашка – такую все они носили под платьем – обрисовывала стройное, но мускулистое тело Ксинка. У него были длинные ноги и длинные пальцы. Темные волосы, густые и нестриженые, казалось, поглощали свет лампы. Вот еще одно замечательное отличие этих комнат: светильник без копоти; лампа висела под потолком на бронзовом крюке, и казалось, масло в ней никогда не кончается.
И его лицо! Ах, его лицо…
Он так красив, так неслыханно красив! Брови тонкие и такие же темные, как его пышные, волнистые кудри; глаза, прозрачно-синие с золотыми искорками, казалось, пронзали ее сердце насквозь. А еще высокие, изящно очерченные скулы, и твердый подбородок, и нежные, сладкие губы…
Он сказал что-то, задал вопрос. Она вздрогнула и стала подыскивать ответ. Она любила его, да, горячо и беззаветно любила; но тем меньше хотелось ей выглядеть перед ним глупой.
– Подшутить? Вряд ли, – поспешно отозвалась она. – М-м-м… не тот случай.
Он улыбнулся открыто и доверчиво – чувствовалось, что ему тут хорошо и легко. Он просматривал статьи своей руководительницы, мэтресс Цестрелло, – через час она ждала его с отчетом. Очень здорово, что Ксинк иногда приходил сюда поработать: она-то просиживала в комнате день-деньской и порой ужасно скучала без него, нетерпеливо дожидаясь, когда настанет ночь и они заберутся в постель. А ведь когда-то постель была для нее просто спальным местом!..
– Что новенького сотворил твой лорд Вайзель? – спросил он рассеянно.
Он знал, чем она занимается. Конечно же, знал; она сама рассказала ему. Как же она могла не поделиться с ним всем, что имела? Она хотела отдаться ему вся, целиком. Ей пока еще сладко было чувство добровольного подчинения.
– Важно не то, что он уже сотворил, а что планирует, – сказала она, стараясь ответить на его естественную улыбку, но чувствуя, что получается лишь вымученная усмешка. – Именно это интересует Хонниса.
Зная, что Вайзель подражает тактическим приемам Дардаса, Хоннис велел Пролт дать прогноз дальнейшего продвижения армии Фелька. Вайзель находился теперь почти на равном расстоянии от трех городов-государств – Трэля, Грата и Старого Омпела – и мог нанести удар по каждому из них.
Пролт уже удавалось успешно предсказать некоторые менее значительные столкновения этой войны – операции по захвату небольших населенных пунктов, принадлежавших крупным государствам. После того, как войска Фелька ушли из Суука, она вычислила следующие ходы: разорение деревень и установление контроля на дорогах.
Некоторые из ее построений выглядели как интуитивные догадки, однако так только казалось. Она была способна подкрепить эти «ощущения» самыми прочными фактами. Так, на ее взгляд, было правильнее – убедить мэтра Хонниса, а заодно и самое себя, в надежности результатов.
Поверхность стола вдруг слегка затуманилась. Пролт протерла глаза и поерзала на стуле. Как он ни удобен, а сидеть на нем часами было своего рода пыткой. Тело, прикрытое такой же полупрозрачной нижней сорочкой, все занемело. Она снова взглянула на Ксинка.
Его бутон вдруг стал набухать. Она увидела, как изменилось выражение его глаз – это выражение, заставлявшее ее кровь вскипать, она распознавала безошибочно. Мгновенно в горле у нее пересохло, а другое место увлажнилось. Желание, болезненное, как агония, и одновременно полное блаженства, охватило ее. Она встала из-за стола, не чуя под собой ног, а он ждал на постели, готовый к встрече. Ждал ее, желал ее. Сколь многому она научилась! Сколь многому он обучил ее. Он был на три года старше. Ему двадцать пять, ей двадцать два. Он обладал не только знаниями, но и умением жить, опытом. Опыт теперь имелся и у нее, и щекочущее умственное удовлетворение так чудесно дополняло удовольствия телесные!
А сколько новых слов добавилось к ее словарю: эрекция, эякуляция, соски, оргазм, клитор, предохранение… Как сильно она смутилась, когда он впервые приладил эту оболочку из бычьего пузыря – пока он не объяснил, зачем это нужно. Она поняла, что только невежественные деревенские девчонки рожают детей, даже если не хотят.
Она опустилась на кровать. Он вошел в нее, и время как будто навсегда застыло.
Сожительство между студентами не было редкостью в Университете, но Пролт и вообразить прежде не могла, что это случится с нею самой. Очень много прекрасных вещей она, как оказалось, даже не представляла себе.
До чего быстро Ксинк вошел в ее жизнь! Не прошло и месяца с той ночи, когда он оставил ту чашку зеленого чая и записку под ее дверью. А теперь она жила с красавцем-ученым, который достиг академического ранга ассистента – интеллигентный малый с блестящими перспективами, он выполнял поручения кафедры общественных наук при Университете и мэтресс Цестрелло в частности. Невероятно!
Она была счастлива. Потрясающе счастлива.
Он сумел так легко устранить все препятствия, начиная с первого знакомства в одном из учебных кабинетов. Сам подошел и признался, что чашка под дверью – его выдумка, что уже давно чувствовал к ней неодолимое влечение.
Пролт не смогла припомнить, видела ли его в студенческом городке прежде – но ведь она редко замечала окружающих людей, если они не были связаны с изучением истории.
Спустя полчаса она вернулась к работе, усталая и освеженная одновременно. И вскоре установила, что по логике вещей следующей целью лорда Вайзеля, он же генерал Дардас, должен стать город-государство Трэль.
РАДСТАК
(2)
Никогда в жизни ей не приходилось подниматься так высоко над землей. В больших городах Южного края умели строить великолепные высокие здания, спору нет; но петградцы, похоже, питали маниакальное пристрастие к башням. В административном квартале города все небо было истыкано высоченными каменными иглами – а эта была, очевидно, выше всех.
Радстак смотрела сквозь окно в переплете сложного рисунка, занимавшее почти всю стену, – стекла искусно вырезаны, все отлично подогнано, – и постепенно осваивалась с необычайной картиной. Ей пришлось сжевать кусочек листа мансида, чтобы одолеть утомительный подъем по бесконечным ступеням этой башни. Огни Петграда мерцали и помаргивали, каждый по-своему, будто живые, и наемнице никак не удавалось разобраться в их расположении. Она почувствовала, что для ясности скоро придется принять еще одну порцию листа.