Наследники империи, стр. 23
Выбравшись из шатра, юноша некоторое время прислушивался к возне Зивирпмлы среди скамей, затем, досадливо махнув рукой, устремился в сторону гавани, умело лавируя среди опустевших торговых рядов.
Опустившиеся на Бай-Балан сумерки неузнаваемо изменили облик города, придав обезлюдевшей рыночной площади сходство с полем боя. Скрюченные фигуры шумно орудовавших метлами уборщиков и бродящих в поисках поживы нищих, старательно заглядывавших под длинные дощатые столы и низкие навесы, наводили на мысль о мародерах, и Гиль вздохнул с облегчением, выбравшись на Рыбную улицу, по которой до «Счастливого плавания» было рукой подать.
Город этот, будучи значительно меньше Сагры, казался таким же безопасным, как здешние лагуны, прозрач-,ные воды которых позволяли видеть множесто разнообразных ярко раскрашенных рыбешек, нежно-розовых и голубоватых, желеобразных медуз, крабью мелкоту и редкие кустики водорослей, похожих на волосы утопленников. Люди в Бай-Балане были приветливы, добродушны и простосердечны. О Черных магах они говорили как о сказочных существах, а Белые Братья в их глазах были опасны не более, чем горластый петух, стилизованное изображение которого купцы из Атаргате любили помещать на печатях и торговых знаках. Разумеется, на деле все было совсем иначе, но душа так хотела верить в это, так жаждала передышки! В конце концов Мгал ведь сразил здешнего Черного мага, а обосновавшимся в Бай-Балане Белым Братьям было решительно неоткуда знать, зачем пожаловали сюда северянин и его товарищи. Они двигались столь стремительно, что должны были обогнать всех гонцов и заслужили небольшой отдых!
Ни Мгал, ни его спутники не говорили об этом вслух, но вели себя как беспечная ребятня, как веселящиеся на прокаленном солнечными лучами мелководье мальки, забывшие либо не подозревавшие о том, что лагуна их соединяется с морем и оттуда в любой момент может приплыть зубастое чудище, дабы набить ими свое бездонное чрево…
Подходя к трактиру, Гиль знал, что новости его здесь ждут самые скверные. Вчерашняя выпивка, суета и многолюдье праздничного базара приглушили его «второе зрение». Он отдал пришедшим к Рашалайну за исцелением людям часть своих жизненных сил, и внутреннее чутье подвело его. С недобрым предчувствием, а лучше сказать — с твердой уверенностью в том, что беда уже разразилась, юноша распахнул дверь «Счастливого плавания». Отыскал взглядом Джамба и по затравленному виду трактирщика понял, что кто-то из его товарищей уже поплатился за беспечность.
— Ну?! — прошипел юноша, ощеривая рот в самой омерзительной, зловещей и угрожающей из возможных улыбок. При виде ослепительно белых зубов состроившего ужасную гримасу чернокожего глаза трактирщика помертвели, три подбородка пришли в движение, а на кажущемся непомерно высоким из-за обширной лысины лбу засверкали, подобно густой росе, частые капельки пота.
— Мгала схватили городские стражники. Оглушили и уволокли в тюрьму. Якобы для дознания. Потом пришли четверо мланго и тоже спрашивали о нем. За ними явились ваши приятели: светловолосая девка с толстяком. И, конечно, потребовали, чтобы я сообщил им, куда девался Мгал и эта, как ее… Красивая такая, чернявая…
— Батигар, — подсказал Гиль, чувствуя, что ноги у него подкашиваются, а руки опускаются в прямом и переносном смысле.
— Да-да, Батигар, — оживленно затряс щеками Джамб. — Я рассказал им о Мгале, и они сначала ругались на чем свет стоит, а потом решили идти к тюрьме.
— Ясно, — процедил Гиль, вглядываясь в ставшее похожим на дохлую медузу лицо трактирщика. — А что ты сказал им про Батигар?
— Что же я мог сказать, ежели она в трактир-то не возвращалась? Это они, приятели твои, когда спорили, припомнили, что в базарной толчее ее потеряли. Но стражники тут ни при чем. Не пить мне больше вина, коли это не нгайи!
— Кто-о-о? — спросил Гиль, чувствуя, что волосы у него на макушке распрямляются и встают дыбом.
— Нгайи — Девы Ночи, — пробормотал трактирщик, понижая голос и воровато оглядываясь на начавших коситься в их сторону посетителей таверны. — Только ты меня больше ни о чем не расспрашивай. Мне ведь здесь жить. А кто много болтает — долголетием не отличается.
— Кого же мне тогда спрашивать, интересно?!
— Ты этих, нищих, на площади базарной спроси. Они все знают, все видят, терять им нечего… — заегозил Джамб, и на роже его явно было написано, что он ждет не дождется, когда, наконец, чернокожий юноша перестанет терзать его и прекратит тревожить покой посетителей «Счастливого плавания».
— Нгайи… У нищих на площади… — повторил Гиль задумчиво и кивнул, словно приняв какое-то важное решение. — Ну что ж, спасибо и на том. Наверно, ты прав, здесь мне и впрямь делать больше нечего. Нацеди-ка на прощанье бурдюк вина. Да побольше. Да такого, чтобы у статуи язык развязался.
Юноша встряхнул кошель, и на лицо трактирщика начали возвращаться краски.
— С радостью! Чего-чего, а этого добра у меня хватает! Как раз такого, которое тебе нужно! Уж я расстараюсь, таким пойлом тебя снабжу, что мертвецу в рот влей — и тот в пляс пустится! — Джамб понимающе ухмыльнулся и умчался выполнять заказ любимого ученика Рашалайна.
Глава третья. ВЫБОР
Придя в себя, Лагашир был удивлен тем, что все еще жив. Задуманное им дело было обречено на провал, и, если бы не гнетущая тоска и неведомое доселе чувство непереносимого одиночества, он никогда бы не решился задействовать Ловца Душ. Он не мог припомнить, чтобы кольцами Тальога вообще кто-нибудь пользовался последние сто, а то и двести лет. Заклинания Блуждающей Души были достаточно сложны и должны были быть произнесены в течение девяти дней после смерти ее носителя, однако вовсе не это останавливало магов. Колдовской атрибут, выполненный в форме кольца и называемый в просторечии Ловцом Душ, подобно большинству созданных древними магами инструментов, способен был уничтожить своего владельца, если тот окажется недостаточно искушенным, и, согласно преданиям, даже Магистры, случалось, расплачивались жизнью за свою самоуверенность. И ладно бы дело ограничивалось гибелью мага, но подлинный ужас заключался в том, что, уничтожив его тело, кольцо Тальога завладевало душой несчастного…
Лагашир поднял правую руку к глазам и уставился на оправленный серебром черный камень, украшавший его безымянный палец. Он обнаружил это кольцо в кабинете Фараха, на полке, куда Хималь свалил добычу, привезенную из пещеры отшельника. Для мага, далекого от мысли. о самоубийстве, вещица не представляла ни малейшего интереса, и ей было самое место рядом с обломками боевого магического жезла, пирамидками беспамятства, височными дисками вечного блаженства и ошейником покорности. Вероятно, в тайниках Рашалайна можно было найти и более ценные предметы, но мальчишка схватил первое, что попалось ему на глаза, и Магистр усмотрел в этом перст Судьбы. Поначалу он рассчитывал отыскать в кабинете Фараха что-нибудь врачующее душу — магов подчас обуревали те же страсти, что и обычных смертных, и среди созданного ими хватало талисманов, исцелявших душевную боль, однако при виде кольца Тальога всякие сомнения покинули Лагашира. Это был вызов, и он созрел, чтобы принять его.
Разве мог он, всходя на борт «Посланца небес», представить, что когда-нибудь прибегнет к кольцу Тальога ради широкоплечей девушки с обветренным лицом, которую красавицей можно было назвать разве что в насмешку? Магистр уронил руку с перстнем поверх покрывала и слабо улыбнулся, вспоминая Чаг: страстную и неумелую, наивностью походившую больше на деревенскую девчонку, чем на старшую дочь Бергола — наследницу ис-фатейского престола…
— Ты не спишь? — Вошедшая без стука Мисаурэнь смущенно остановилась на пороге отведенной Лагаширу комнаты. — Мальчишка, которого я приставила следить за Домом Белых Братьев, сообщил, что они, разделившись на группы, ушли в город. Охота за Мгалом началась, и нам с Хималем следует поторопиться. Лучший случай вызволить Эмрика вряд ли представится.