Русский эксперимент, стр. 57
Ф: Значит, не любой народ способен пройти все стадии эволюции, которые марксисты изображают как всеобщий закон?
П: Нет, конечно. В реальной эволюции живого можно видеть огромное число эволюционных линий, проб, гибели, тупиков. В животном мире практически все возможности были испробованы. Все линии оказались тупиковыми, достигли своего потолка. Только человек вырвался. И начался человеческий период. И тут — множество линий, попыток, тупиков. Происходил исторический отбор типов обществ. Если бы они все сохранялись, то мы имели бы бесчисленное множество социальных «насекомых», «крокодилов», «змей», «слонов» и т.п. Но они в большинстве случаев вымерли. В таком духе я рассмотрел все марксистские понятия и утверждения.
Ф: Насколько мне известно, такую критику осуществил ты один.
П: Да. Она не сыграла никакой роли в судьбе марксизма, как и любая научная критика вообще. Марксизм перестал быть адекватным условиям второй половины 20 века и потому сам капитулировал перед обстоятельствами, ничего общего не имеющими с наукой.
Ф: Так почему же ты так много сил потратил на научную критику марксизма?
П: Я стремился к научному пониманию советского общества как общества коммунистического. А в тех условиях, в каких я жил тогда, путь к этому лежал через изучение марксизма, через логический анализ его текстов, через преодоление его. Я хотел построить более совершенную концепцию коммунизма, чем марксистская. А последняя была лучшим изо всего, что мне было известно.
Ф: Марксизм отпал совсем?
П: Нет, конечно. Он остается как факт истории. Кроме того, всегда были и будут одиночки, которых не удовлетворяют идеологические концепции и которые стремятся к истине. Они, как правило, профессионально плохо подготовлены, выдумывают всякую чепуху, занимаются кустарщиной. Кое-кто из них наверняка обратится к марксизму или даже к гегельянству. Но этот путь бесперспективен как путь науки.
Ф: Я — идеолог не только по образованию и по профессии, но и по призванию. Я с юности в сфере идеологии. Твой взгляд на идеологию еще в студенческие годы вызывал у меня возражения. Мне особенно было неприятно то, что ты марксизм не считал наукой и зачислял в идеологию. Для меня марксизм был наукой, причем самой высшей.
П: Как для мусульманина коран, а для христианина Библия были высшей истиной.
Ф: Кое-что из твоей концепции я начинаю понимать. Но, увы, поздно. Переучиваться уже не получится. Да я и не хочу. У меня насчет марксизма совесть чиста.
П: И справедливо! Видишь ли, в чем дело?! Как говорили греки, все течет. Когда-то вся человеческая мудрость возникла и накапливалась недифференцированно. Великие религии прошлого содержали в себе самые разнообразные с современной точки зрения элементы, в том числе — такие, которые теперь можно отнести к науке или к идеологии. Изменилось понятие науки. Наука отделилась от религии. Теперь мало считать какие-то утверждения к понятия научными только на том основании, что они содержат истину и отражают реальные явления. Теперь в науке требуется профессионализм, особые методы и т.д. С развитием науки и культуры, с просвещением, образованием, средствами информации и пропаганды и т.д. стало разрастаться нечто такое, что не относилось к религии, но уже не укладывалось и в науку в новом смысле слова, — идеология. Это — не обязательно систематизированное учение. Это — множество идей, слов, фраз, концепций и т.п., рассеянных во всем, что так или иначе имело дело с работой человеческого интеллекта. Целостные учения — явления редкие. Марксизм тут вообще пока уникален. Это — великая идеология.
Ф: А мы все это игнорировали, сваливали в кучу разные явления, слепо держались за догмы. Это теперь ясно. Но согласись, марксизм сыграл великую роль в значительной мере благодаря тому, что имел наукообразную форму.
П: Не только форму. Исторический марксизм содержал в себе много научного. Он сделал огромный вклад в науку. Ему и повезло и не повезло благодаря тому, что он стал эпохальной идеологией. Повезло — его идеи оказали влияние на научное познание мира. Не повезло — он стал объектом критики как идеология. Отбросив его как идеологию, отбросили и многие великие завоевания человеческого разума прошлого.
РУССКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ
Реальный коммунизм и наука о нем. В марксизме считалось, будто полного коммунизма еще не было, а наука о коммунизме («научный коммунизм») возникла уже в прошлом веке. На самом деле как раз наоборот: в России в сталинские и брежневские годы сложился самый полный коммунизм, а вот науку о нем так и не создали. Ничего удивительного, однако, в этом нет. Марксистское учение о коммунизме («научный коммунизм») было явлением чисто идеологическим. С наукой оно не имело ничего общего, хотя и претендовало на статус некоей высшей науки. Его презирали даже сами идеологи. Естественно, советские идеологи истребляли всякие попытки развить научный взгляд на коммунизм. Впрочем, серьезных попыток такого рода вообще не было не только из-за идеологических запретов, но и по ряду причин иного рода. На роль правдивого понимания коммунизма претендовала критическая и разоблачительная литература. Но и она не выходила за рамки идеологического способа мышления. Она точно так же создавала идеологически ложную картину коммунистического общества, лишь с иной направленностью. За истину тут воспринимали факт критичности. Чем больше чернилось все советское и вообще коммунистическое, тем истиннее это казалось или истолковывалось так умышленно в интересах антикоммунистической пропаганды.
В брежневские годы русский коммунизм вступил в стадию зрелости. В советской идеологии ее назвали развитым социализмом — боялись употреблять слово «коммунизм», поскольку с коммунизмом люди связывали исполнение надежд на всеобщее благополучие, изобилие всяческих благ, полную справедливость, равенство и т.п. Если бы объявили достигнутое состояние коммунизмом, то это означало бы признание неосуществимости таких надежд. А выражение «развитой социализм» еще оставляло какую-то лазейку для идеологии: мол, еще не дошли до коммунизма, но уже ближе к нему!
Но как бы мы ни называли брежневский период русской истории, именно в этот период возник самый высокоразвитый, можно сказать — классический образец общества коммунистического типа.
Коммунистический тип общества. Понятие «тип общества» не является специфически марксистским. Оно является общим, фиксирующим эмпирически данный факт различных видов объединений людей, живших в прошлом и живущих сейчас на планете. Марксистским является учение об общественно-экономических формациях, которое я отверг для себя как псевдонаучное, идеологическое.
Общество коммунистического типа характеризуется не одним каким-то признаком и не суммой нескольких разрозненных признаков, которые достаточно лишь перечислить, чтобы понять сущность и специфику этого типа общества, а сложной системой взаимосвязанных (взаимообусловленных) признаков. Если каждый из этих признаков вырвать из системы (абстрагировать), то аналог ему можно найти среди признаков обществ другого типа. При рассмотрении признаков реального коммунизма надо брать их именно как элементы (стороны) единой системы и исследовать то, какой вид они принимают в ней, какое место занимают, как тут функционируют. Общество есть живой организм. Если организм разрезать на куски и свалить в кучу, то эта куча уже не будет живым организмом, хотя все части живого могли быть сохранены.
Ориентация внимания. В начале очерка я уже упомянул о двух основных аспектах общества — деловом и коммунальном. Бесспорно, что первый из них (и прежде всего — производство средств существования) образует основу жизни общества. Но это не значит, что рассмотрение его есть исходный пункт и ключ к пониманию любого типа общества. Это было уместно в отношении западного общества. Но для понимания сущности коммунистического общества надо поступить как раз наоборот: принимая то отношение человеческого общества к природе, в котором производятся средства существования, как данный факт и как условие существования человеческого общества, мы должны именно от них отвлечься в первую очередь, чтобы выделить реальный источник, из которого коммунистические социальные отношения вырастают. А вырастают они не из факта трудовых отношений людей к природе, а из факта скопления большого числа людей для совместной жизни и деятельности — из отношений коммунальных (или из коммунальности). Фундаментальный порок советской теории коммунизма состоял в том, что к коммунизму подошли с той же ориентацией внимания, с какой марксисты подходили к капитализму. А фундаментальный порок западных сочинений о коммунизме состоял в том, что к нему применялись те представления, какие сложились об обществе западном. Это были не заблуждения невежества, а, наоборот, искусственно культивируемые заблуждения высокого уровня познания.