Рыбьи дорожки, стр. 22

На вид налим довольно противная рыба. Плоскоголовый с какими-то осоловелыми глазами, с раздутым брюхом. Что-то есть в нем от лягушки, что-то от змеи. Единственно, что красиво у налима, — это его узорчатая раскраска; он как бы закамуфлирован в разнообразные цвета причудливых оттенков — от светло-желтого до темно-сизоватого.

Налимы достигают больших размеров. В сибирских реках и сейчас еще не в редкость пудовые налимы; очень крупные налимы водятся в озерах нашего европейского севера. Да и в центральных водоемах килограммовые налимы попадаются довольно часто.

Теплой воды налим не переносит, поэтому в южных реках он редкость, а в некоторых он и вовсе отсутствует. Я много ловил налимов в реках Подмосковья, но ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь изловил этого флегматика на Днепре. Свежая, чистая, а главное, холодная вода необходима для налима, как тина для карася. По этой же причине налим избегает травянистых мест и держится около камней и гальки.

Налим — типичный ночной хищник. Ловля его своеобразна.

В известной мере она скрашивается романтикой длинной осенней ночи, непередаваемыми запахами уходящей на отдых земли, редкими птичьими криками да дружеской беседой у тихо потрескивающего костра. Ловят ночью налима на донные удочки с бубенчиками. И, лишь заслышится «звон бубенца издалека», рыболов бросается к реке и пропадает в кромешной тьме. Только мутный глаз фонарика мигает вдали, выдавая его присутствие.

Впрочем, если и нет налимьего сигнала, рыболов через определенное время обходит свои снасти и вытаскивает из воды извивающихся, еще более жутких в полутьме змеевидных рыб. Кстати сказать, налим, напоровшийся на крючок, оказывает самое незначительное сопротивление.

«Ну разве это ловля?» — спросим мы истинного рыболова-любителя. И он, скривившись, только усмехнется, так и оставив наш вопрос без ответа. Понимайте, мол, сами как знаете!

Ранней весной, когда вода еще мутна и не вошла в берега, можно ловить налимов тем же способом не только по ночам, но и днем, и тогда воочию видна налимья поклевка. Не из эффектных это зрелище: налим даже и не дергает, а как-то скучно качает кончик воткнутого в берег удилища. Так же скучно будет он покачивать зимой можжевеловый прутик, примороженный над лункой.

Объяснения такой вялости поклевки превосходно даны Л. П. Сабанеевым. «Как ночной хищник, — пишет он, — налим вряд ли когда ловит свою добычу, стоя на месте, а подкрадывается к ней и хватает за что попало, не делая порывистых движений. Это можно заключить по характеру его клёва, весьма неэнергичному».

Не говоря уж о червяке, от которого под водой редко кто отказывается, налим ловится на кусочки мяса, куриные кишки, лягушат и любую рыбу, будь то живая или мертвая. Хлебных насадок налим не признает. Из живцов особое предпочтение налим отдает ершу, что естественно, так как и налим и ерш оба типичные ночные проходимцы.

Насадку налим обычно проглатывает очень глубоко, и поэтому разумный охотник, вытащив рыбу, сразу же обрезает поводок и привязывает новый крючок. Ни в каких прикормках налим не нуждается.

Летом налим не ловится, так как при температуре воды выше пятнадцати градусов он становится апатичен, пищей не интересуется и залегает под коряги до осеннего похолодания. Существует он в это время за счет своей жирной печени, которая, в конечном счете, кажется, единственное, за что можно ценить этого плоскоголового хищника.

Моим дорогим единомышленникам

Готов поспорить с любым мальчишкой: захватит его рыбалка — и пронесет он эту чистую страсть через всю свою жизнь. Не отучиться ему от увлекательного занятия. Не изменить ему рыбной ловле. И, поверьте, никогда ее состарится душой такой мальчишка. Всегда будут свежи в его памяти воспоминания о пережитом, перечувствованном… Так вот и у меня…

Вспомню я большеглазого ершика-носаря и опять вижу светлые воды Днепра и словно ощущаю истому тела, не стесненного ничем, кроме выгоревших трусиков. Я бреду с удочкой по горячему тонкому, скрипящему под ногами песку. Я слышу гортанное уханье лягушек, дробную чечетку аиста, мелодичный крик иволги. Поодаль, по зеленому холму раскинулись белобокие хатки с толстыми, словно цигейкой покрытыми крышами. И вокруг солнце, солнце, солнце… Так это же украинское солнце!.. Украина это!..

Про щуку вспомню — и вот уже выгребаю веслами на широкую гладь водохранилища. Тихо. Свежо. В полной силе ядрёная среднерусская осень — в прибрежных кущах краснеют листья осины, тончайшие, будто капроновые паутинки плывут в прозрачном воздухе. Свистят птичьи крылья в безоблачном небе. Я поднимаю голову — тянет утиная стайка. Но… нельзя отвлекаться — вот он возник на воде, белый гриб перевертки… Скажите, никто из вас не ловил щук на «кружки» в водоемах Подмосковья?..

А если окунек вспомнится — много я понадергал из-подо льда этих полосатых разбойников — и приходит в память зима, скованное льдом озеро, запушенные снегом ели, карканье одинокой вороны, посвистывание хлопотливых синичек. Знатный морозец лезет под полушубок, холодит запястье руки, сжимающей комель можжевелового удилища. Я жмурюсь от красного январского солнышка, чьи лучи переливаются радугой в ледяных осколочках около лунки. А на слегка дымчатом горизонте, подобно сказочному Китежу, возникают купола и звонницы древних церквей — города русской старины Переславля.

Бывает, про плотву помяну. И она, красноглазая, подарила мне немало радостных минут. Плотва — это весна. Весна моего детства, — еще толком не вошедшие в межень воды северной речонки, струящейся среди лешачиных завалов костромской «шахры», аромат молодой березки, сухие циновочки прошлогоднего камыша, в которых мягко путается нога, чеканная трель соловья, яркая зелень первой травки…

Равно милы мне все времена года. Равно дороги все уголки Отечества. И как же мне не оказаться признательным рыбалке? Ведь это через нее я постигаю неизбывную красоту и величие родной природы.